11
— Мелани Алдерман была освобождена из-под стражи в зале суда после того, как Марк Реджи, недавно пришедший в себя, дал показания. Неизвестный, совершивший нападение, объявлен в розыск. Полиция располагает его отпечатками пальцев, а также описанием внешности, которые дали Марк и Мелани, — мужчина в сером пиджаке стоит в широком коридоре, обшитом деревянными панелями. — Трагический инцидент, чуть было не стоивший Марку жизни, а Мелани свободы, произошел два месяца назад в центре Лондона. Мелани была единственной подозреваемой, прежде чем судмедэксперты обнаружили почти полностью удаленные отпечатки пальцев, а после и следы проникновения в дом Марка. Теперь полиции... — В конце коридора открывается дверь, и из нее появляется массивное кресло на черных колесах. — Давайте попробуем взять комментарий у самого Марка.
В кресле, медленно выкатившемся на темный паркет, ссутулился человек с замотанной бинтами головой. Вокруг его шеи блестит металлический каркас. Над плечом покачивается пакет с прозрачной жидкостью, трубочка от которого тянется к синему катетеру на руке, крепко сжавшей подлокотник.
— Мистер Реджи, как вы себя чувствуете?
— Отойдите, — хмурится женщина в белом халате, — ему нужен покой, — она придерживает пакет капельницы, а лысый мужчина осторожно двигает кресло по коридору.
— Кто все же на вас напал?
— Я уже все сказал в суде, — глухо хрипит из-под бинтов, и зеленый глаз моргает в аккуратном круглом отверстии.
— Вам сказано, отойдите, — ворчит лысый.
— Мелани долго была под подозрением. Как получилось, что она вся была в вашей крови?
— Она... — рука с катетером тянется к другой, неуклюже лежащей на бедре, и сжимает ее палец, — пыталась меня спасти.
— Вам удалось пообщаться после суда?
— Так, хватит, — женщина встает между Марком и камерой. — Вы не видите, что ли, в каком он состоянии? Ему каждый ответ с огромным трудом дается. И уж точно не на вас ему тратить силы.
— Конечно. Прошу прощения, — мужчина провожает взглядом кресло. — Теперь полиции предстоит найти преступника, а Марку — долгая реабилитация. Желаем ему скорейшего выздоровления, а Мелани, которая теперь проходит по делу как свидетель, — возвращения к нормальной жизни и творческих успехов.
Напротив спальни у нас еще одна небольшая комната с бежевыми стенами и окном во двор. В ней мы сделаем детскую, а пока что здесь все, что перевезли, а куда положить, еще не решили. Нашла рядом с гладильной доской дорожную сумку и закинула в нее кое-что из одежды и косметики. Час лететь до Москвы каждый раз, когда понадобится, конечно, не особенно удобно, но можно и потерпеть. Надела белую майку и забралась под мягкое синее одеяло. Тень от оконной рамы разрезает желтый свет фонарей на потолке. Еще ни разу не ночевала одна в новой квартире. Саша три года назад приехал из командировки прямо в двушку, что я снимала на пятнадцатом этаже с видом на такие же высокие дома и огромный двор, вечно заставленный машинами. Да так и остался со мной. Мне сразу понравилось, за исключением того, что пришлось делиться шкафом. До него в окна почти не выглядывала. Люди с такой высоты, будто пауки по паутине, носятся по узким серым дорожкам. И стоянка эта, и пестрая детская площадка словно не в твоем дворе, а где-то совсем далеко. А когда выделила ему две полки, а потом он самолично занял еще одну, и в сушилке появилась чашка с енотом, по далекой серой дорожке стал носиться любимый человек. Который сейчас в Пакистан летит, чтобы статью классную написать, и обещает магнитик привезти.
Свернулась на своей половине кровати и потянула одеяло к уху. Три недели мучала Сашу с выбором матраса. Приезжали с ним в салон и лежали на каждом. Хотела, чтобы жесткий, потому что читала, что это полезно, но не слишком, потому что все-таки спать нормально хочется. А ему вообще пофиг. На всех, говорит, одинаково удобно. С фильмом Аня, наверное, и правда классно придумала. По крайней мере, в тренды с ним легче будет попасть, чем с третьим за год интервью со старым алкашом, который в кино снимается будто по привычке. Спрошу Мелани про музеи, а там и про десять лет, что она пропадала, узнаю. Как-то с ней нужно осторожнее. Начну с комплиментов, пожалуй, типа, Мелани, эта голограмма ваша и золотая стена офигенно просто выглядели. Вы как это придумали? А она такая: голограмма — это потому что у меня на самом деле крыша уехала безвозвратно, и на интервью я двух слов связать не могу. А еще я тощая, как вешалка, а все должны думать, что я сочная и горячая, как десять лет назад. А золотая стена мне пришла в голову, потому что она красиво поднимается в черное небо, раздвигает тяжелые облака и тянется далеко-далеко к холодным звездам. Существо смотрит на меня букетами разноцветных глаз и понуро идет к высокой черной двери, опустив цветы на золотых крыльях. Я открываю дверь, и существо пригибается, входя в коридор с обшарпанными зелеными стенами и коричневым линолеумом. Оно шагает мимо очкастой тетки за стойкой, царапая белый потолок острыми шипами, и протискивается в тесный дверной проем, за которым два окна без занавесок, снегопад за ними, клетчатый пол и две кровати с железными спинками. Мама в сером пальто открывает мой дневник с наклейкой из мультфильма про русалку, ведет пальцем по странице и качает головой.
— Да сколько можно-то, Юль? — а потом кладет на желтую тумбочку шоколадку с медведем, два мандарина и пачку сигарет. Существо ступает на кровать, сворачивается под белым одеялом и смотрит на меня худым лицом папы.