Часть 1, 1 глава
Дети, которых не любят, становятся взрослыми,
которые не умеют любить.
Перл Бак
Тишину, царящую в общей спальне, разорвал ненавистным звоном колокольчик в руках классной дамы.
- Доброе утро, барышни! Пора просыпаться, новый день настал! – ее голос был неуместно радостен и бодр ранним декабрьским утром, когда горизонт на востоке еще даже не думал светлеть, а постель казалась особенно уютной.
Анна сделала над собой усилие и открыла глаза. Какая это мука, просыпаться в семь утра под звон этого мерзкого колокольчика! В очередной раз она попросила себя быть терпеливой - до окончания пансиона осталось всего ничего, сущая мелочь - полгода и 13 дней. Уже 12. Девушка мгновенно взбодрилась, когда ее взгляд упал на отрывной календарь, лежащий на прикроватной тумбочке. 10 декабря 1899 года. Среда. По средам в пансион приносили почту. Может быть сегодня...
Пока классная дама, бормоча себе под нос какую-то мелодию, зажигала в комнате свет, Анна наспех заправила постель и почти бегом направилась в умывальню. В дверях другая девица проворно опередила ее так, что они едва не столкнулись. Рыжеватые локоны хлестнули Анну по лицу.
- Ваше высочество совсем ослепли? – с издевкой бросила девица.
Анна сжала губы, но не ответила. Она уже давно привыкла к высокомерным колкостям Лены Южанской, Элен, как все привыкли ее называть. Ничего нового. Наверняка в каждом классе каждого пансиона, школы, гимназии была своя Элен - блестящая в учебе и внеклассных делах, милая с учителями, популярная среди одноклассниц, но жестокая с такими, как Анна. Она никогда не оскорбляла и ничем не вредила, но в каждом взгляде, каждой реплике Элен, обращенной к Анне, читалось пренебрежение, насмешка, желчная ненависть. Косвенное издевательство намного хуже прямого – в нем невозможно уличить, за него невозможно наказать, а безнаказанность – вещь ужасная.
Анна молча и с чувством собственной правоты, читавшимся в слегка сдвинутых бровях, умылась, заплела в косу белокурые волосы и облачилась в форменное платье. Большинству семнадцатилетних девиц свойственно ненавидеть ученическую форму, носимую ежедневно в течение нескольких лет, но Анна отчего-то очень любила свое строгое синее платье из тонкой шерсти с круглым вырезом и длинными узкими рукавами. В нем она внешне выглядела в точности так, как чувствовала себя внутри.
- Строимся барышни, - голос классной дамы прозвучал неизменно позитивно, - Первым уроком у вас сегодня богословие. Отец Тимофей уже ждет.
Девочки словно хорошенькие солдаты в платьях выстроились парами за спиной классной дамы и маршем направились прочь из комнаты. В классе было 15 учениц, поэтому Анна замыкала строй одна. Ей это было вовсе не обидно – ее отношения с одноклассницами были очень холодны. С виду такие необыкновенные и исключительные дочери князей и графов на деле ничем не отличались от обычных подростков и легко попадали под влияние неформального лидера, поэтому, когда три года назад между Анной и Элен произошла ссора, большинство девочек приняло сторону Южанской. Анна им этого так и не простила.
Они преодолели несколько лестничных пролетов и переходов, прежде чем оказаться в учебном корпусе. На полпути с колонной Анны поравнялась колонна параллельного выпускного класса. Там учились девочки менее знатные – дочери помещиков и крупных буржуа. Одна из них, живая и круглолицая с богатой, шоколадного цвета, косой резко отделилась от строя и подлетела к Анне.
- Доброе утро, душечка! – зашептала девушка.
- Здравствуй, Маша, - Анна горячо пожала руку подруги.
- У вас сейчас что?
- Богословие.
- Фу! – милое круглое личико скривилось в пренебрежительной гримасе, - Опять этот толстый поп будет свои сказки рассказывать!
- Будет тебе, - снисходительная улыбка мелькнула на губах Анны.
- Ладно, встретимся за обедом. Мне такой сон приснился!..
- Мадмуазель Андреева! - раздался скрипучий голос Машиной классной дамы, - Немедленно займите свое место, не то снова будете наказаны!
Маша присела в неловком реверансе и вернулась в строй. Анна проводила ее улыбающимся взглядом.
Сидя на задней парте и рассеянно слушая проповедь отца Тимофея, Анна пребывала будто в совсем другом мире. Ее веки то и дело опускались под тяжестью сна, и тогда перед ними распахивались бордовые кулисы, зажигались прожекторы и десятки глаз с восхищением обращались на нее. Всего полгода и 12 дней. Потом она получит диплом и двери театрального института откроются перед ней. Может быть не с первого раза, но она поступит, будет много трудиться, и, если потребуется, даже подрабатывать где придется, но в итоге, пройдя все тяготы и лишения станет знаменитой актрисой, примой Трисбургского государственного театра. Закрывая глаза Анна почти чувствовала, как к ее ногам летят букеты цветов, а влюбленные поклонники кричат "браво". Жизнь актрисы казалась девушке жизнью богини. Сегодня ты лирическая героиня, которую сгубила запретная любовь, завтра коварная злодейка, отравительница и интриганка, послезавтра беспечная крестьянка-пастушка, просыпающаяся с солнцем. Актерам в отличие от простых смертных выпадает сказочная возможность вместо одной жизни прожить десятки, вместо нескольких прочувствовать весь спектр человеческих эмоций. Разве можно придумать что-нибудь более невероятное и чудесное? Сердце Анны трепетало от сладостной восхитительной мечты.
Вдоволь намечтавшись, девушка уперла свой взгляд на часы. Без двадцати девять. Почту принесут в полдень. Ждать еще три часа. Снова ждать! Как невыносимо ожидание, но в сущности оно составляет добрую четверть жизни. Анне вечно приходилось ждать: конца скучного урока, выпуска из пансиона, встречи с подругой Машей, письма, которое она ждала с начала сентября... Нет, конечно же не ждала. Просто Анна привыкла получать эти письма исправно каждый месяц вот уже три года. Последнее было в августе, а с начала осени - тишина. Пускай она никогда не отвечала, хотя обратный адрес всегда был указан, пускай каждое письмо заканчивало свою недолгую жизнь в пламени свечи – когда они перестали приходить, Анна почувствовала себя брошенной. Еще в октябре она поняла: он больше не напишет, но каждую среду в ее душе просыпалась какая-то бессовестная, лишенная всякой гордости другая Анна, считавшая часы до прихода почтальона.
Урок богословия закончился, а за ним музыка, логика и чистописание. Упрямая часовая стрелка наконец доползла до центральной верхней отметки циферблата, где сошлась с минутной в единую толстую черту. Из коридора раздался звонок с урока. Анна еле сдержала себя, чтобы не вскочить и со всех ног не броситься в холл навстречу почтальону.
«Учись владеть собою,» - внутренний голос звучал уж как-то слишком нравоучительно, но тем ни менее был прав - никому, даже Маше, Анна не рассказывала свою старую маленькую тайну о письмах, никто и впредь не должен узнать о ней.
В центре широкого вестибюля собралась целая толпа из воспитанниц. От радостных девичьих голосов было шумно как в весеннем лесу. Где-то в толпе нетерпеливо мелькала голова Маши Андреевой. Девочки обступили старого почтальона, дядьку Трофима, не давая ему пройти.
- Ну, что ж вы, барышни... - лепетал он в нерешительности.
Анна стояла на лестнице в отдалении и посмеивалась. Она знала, что случится дальше. И точно: в следующее мгновение на лестницу выбежала пышная дама в кринолине. Неловко, словно толстая кошка, она бежала вниз по ступенькам и вопила почти оперным сопрано:
- Сударыни! Немедленно прекратите это безобразие!
Пышной дамой в кринолине была начальница пансиона, мадам Лесницкая, женщина добрая, но излишне манерная и деятельная. Раздвигая толпу из воспитанниц она спешила на помощь дядьке Трофиму. Начальница отобрала у почтальона сумку с письмами и стала организованно и в порядке очереди выдавать письма каждой девочке, громко объявляя имя.
- Покровская Наталья, - в толпе началась возня, а в следующее мгновение из нее вырвалась румяная девочка, лет четырнадцати. Она приняла письмо из рук мадам Лесницкой, прошептала "Благодарю", присев в реверансе, и снова нырнула в толпу.
Анна стояла со спокойным видом, будто и вовсе ничего не ждала. Звонким эхом по вестибюлю раздавались имена. Как всегда, вприпрыжку, к ней подлетела Маша, размахивая в воздухе несколькими конвертами.
- Гляди какой богатый улов нынче! - радостно зашептала она, - Сразу три письма: от отца, тетушки и Светы, моей кузины. Я прочту, а потом расскажу тебе самое интересное.
Анна кивнула.
- Южанская Елена.
Элен плавно, как и подобало графине, проплыла сквозь толпу. Ей пришло всего одно письмо. Она взглянула на конверт и тут же на ее лице разлилась улыбка победительницы.
- Ну же, душечка, от кого оно, не томи! - лучшую подругу Элен, Лизу Ушакову, так и распирало от любопытства.
- Все тебе расскажи! - Элен кокетливо закатила глаза.
- Это он, я права? Это Грозовский тебе пишет?
Элен сперва смешалась. Ее кругленького, как у фарфоровой куклы, лица коснулся румянец, но потом снова заулыбалась - зачем скрывать то, что и так давно всем известно.
- Да, это от Юрия Владимировича. Но читать тебе я его никогда не дам, и не мечтай!
Это было сказано нарочно громко. Анна и Маша переглянулись и прыснули от смеха. Элен это заметила.
- Крылова Анна, - снова раздался голос мадам Лесницкой, заставляя вздрогнуть.
Позабыв свою маску сдержанности на лестнице, она бросилась сквозь толпу и даже неосторожно толкнула кого-то по пути, но, уже не доходя пары шагов, поняла – это не то письмо. Начальница вручила Анне совершенно обычный белый конверт без марок. В строке "от кого" значилось имя графини Лидии Южанской. Лидия Сергеевна приходилась родной сестрой отчиму Анны и хорошей подругой ее матери. Она часто передавала Анне письма от родных, это было простой мерой предосторожности от шпионажа.
Брови Анны опустились от разочарования. От этого она замешкалась в толпе и не заметила, как к ней подошла Элен. Она вырвала из ее рук письмо.
- Отдайте немедленно, сударыня! - голос Анны звучал угрожающе, будто в следующее мгновение она набросится на обидчицу с кулаками.
- Это от моей матушки, сперва я прочту.
- Графиня только корреспондент, вы не имеете никакого права!
- Вот и узнаем, - Элен уже собралась разорвать конверт, но тут подоспела Маша. Она оттолкнула Южанскую, резко выхватив конверт, и вернула его Анне.
- Ах ты безродная, мерзкая грубиянка! - завопила Элен.
- Вам, Ваша светлость, лучше со мной не ссориться, - глухо зашептала Маша, - Я - не благородная, как Аня, я и поколотить могу.
- Я еще вам устрою! - рыкнула Элен, - Я покажу вам, как надо мной насмехаться!
- Пойдем отсюда, как бы не вышло чего, - сказала Маша.
- Ты иди, а я чуть позже, - Анна благодарно пожала подруге руку.
Она снова встала в отдалении и стала ждать. Толпа вокруг мадам Лесницкой уже почти разошлась. Девочки спешили прочесть полученные письма. Когда последний конверт был вручен его обладательнице, мадам Лесницкая дала почтальону пару золотых и с видом напускной усталости направилась в свой кабинет. Только тогда Анна бросилась вдогонку старику.
- Постойте, дяденька Трофим, не спешите уходить!
- Все что было, отдал, барышня, - он покачал головой.
- Ну вы посмотрите еще раз, пожалуйста, может быть конверт завалился куда-нибудь. Такой небольшой, из голубой бумаги...
- Да помню я, заграничный, с марками. Раньше я вам такие частенько приносил. Нету, барышня. Если б был, я б такой конвертик сразу приметил.
Анна кивнула и, со слегка склоненной головой, поплелась в котельную. Там располагалось их с Машей секретное место.
- Ну, что интересного пишут? - спросила она.
Маша стояла к подруге спиной. Два письма лежали возле нее на лавке, третье она гневно разорвала и выбросила в ведро. Анна сразу все поняла.
- Что? Снова отец?
- Он написал, что уезжает по делам в губернию до середины января, - ее голос звучал глухо, - А это значит, что Рождество мне снова придется встречать в пансионе.
- Ты все равно можешь поехать домой.
- И целую неделю ловить недовольные взгляды мачехи? Вот еще! Я лучше отпраздную здесь, с тобой, как и в прошлом году.
- Спасибо, душечка, мне очень приятно, - Анна обняла подругу.
- В целом мне нравится моя жизнь, - снова заговорила Маша, - Я чувствую себя независимой, самостоятельной, сильной, сильнее чем другие девушки вокруг, но иногда мне становится тошно от моей независимости. Если посмотреть с другой стороны, я вовсе не свободная, я одинокая.
Анна кивнула и ничего не ответила. Она прекрасно понимала Машу. Она чувствовала себя в точности так же.
- А что тебе пишут?
- Мне? А, еще и не читала, - она покрутила конверт в руках. Элен изрядно его помяла, когда отбирала, - Это от моей матери. Явно ничего интересного. Каждую неделю она пишет одно и то же: как она скучает, как несправедлива к ней судьба, как она несчастна. Года бегут, а Анастасия Павловна все та же. Вечером прочту.
- Всякий раз поражаюсь, как равнодушно ты отзываешься о великой княгине.
- Тише, еще услышит кто, - Анна нахмурилась.
- Все и так уже давно знают.
- Но никто не верит, и это хорошо. Лишние сплетни могут навлечь на нас с Анастасией Павловной беду. Ни к чему гневить государя.
- Верно, не будем об этом, - согласилась Маша, - Пойдем тогда пообедаем, большая перемена скоро закончится.
* * *
Шел последний на сегодня урок – словесность. Учительница диктовала длинное, сложное, полное знаков препинания предложение. У доски стояла Элен и выводила его своим безукоризненным почерком. Анна слушала невнимательно и разрисовывала поля тетради витиеватыми узорами, похожими на димерийские буквы. Она сидела одна за партой в самом конце класса, поэтому имела возможность иногда бездельничать на уроках, не боясь быть замеченной учительницей. Это был длинный и во многом неприятный день. Она очень устала. Нужно было чем-то отвлечься, и Анна вспомнила недавно прочитанную книгу. Она фантазировала о том, как могли сложиться судьбы персонажей после ее окончания. Очень хотелось верить в счастье для них и для себя тоже когда-нибудь в будущем, когда она станет актрисой. Анна чувствовала себя влюбленной, до того хороша была эта мечта. Она закрывала глаза и видела красные бархатные кулисы, которые открываются, чтобы впустить ее на сцену...
Но вместо кулис открылась дверь в класс. На пороге показался высокий сухой мужчина в круглых маленьких очках в золотой оправе, светло-серой шинели и с такой же серой аккуратной бородой. Он вошел, не кланяясь, и даже не снял с головы фуражки. Его глаза, скрытые бликами очков, безо всякого интереса пробежали по лицам девочек, нигде не останавливаясь, даже на Элен, которая сразу его узнала и присела в реверансе.
- Мадам, - обратился он к учительнице, - могу я видеть Анну Максимовну Крылову?
Услышав свое имя, Анна вытянула шею из-за спины впередисидящей одноклассницы, но тут же испуганно спряталась обратно.
- А в чем, собственно, дело? – недоумевала учительница, - Это не может подождать? У нас еще урок.
- Нет, к сожалению, это не может ждать ни минуты. Так могу я видеть мадмуазель Крылову?
- Что вы себе позволяете, господин офицер! Кто вы вообще такой и какое право имеете здесь распоряжаться?
- Ах, простите Бога ради, совсем запамятовал, - он улыбнулся, но глаза его при этом остались неподвижны. Из-за пазухи он вынул сложенную вчетверо бумагу и подал учительнице. Ее взгляд медленно проскользил по строкам, и лицо в это время слегка побледнело.
- Анна, душечка, оставьте свои вещи здесь и идите вместе с господином министром, - растерянно произнесла она.
- Зачем? - Анна робко приподнялась с места.
- У меня распоряжение государя немедленно доставить вас в Регенсхолл, - ответил министр.
Над классом повисла гробовая тишина. Никто, включая Анну, не мог поверить в услышанное. Девушка дрожащими руками зачем-то собрала свои тетради в стопку, но вовремя осеклась и пошла навстречу господину министру. В ее ушах пульсировала кровь. «В Регенсхолл... распоряжение государя...» С ума сойти! Как страшно и... наконец-то!
Выходя из класса, Анна на мгновение остановилась в дверях, окинула своих одноклассниц царственным взглядом и остановилась на Элен. Девушка побледнела. Кусочек мела выпал из ее рук и упал на пол, раскрошившись. Лицо Анны излучало непередаваемое удовольствие и торжество, увидев ее растерянные глаза. Столько лет войны закончились такой неожиданной, но безоговорочной победой.
Хотя господин министр был уже не молод, но шел на удивление скоро, Анна едва поспевала за ним. Спустились в вестибюль. Здесь их уже дожидались солдаты. Один из них подал Анне ее пальто, и она сконфуженно прошептала «спасибо», другой отворил перед ней входную дверь. Они сели в черный автомобиль, лаково-блестящий под зимним солнцем. На таких всегда ездят военные. Господин министр уселся рядом с Анной, по-прежнему молчал, а она смотрела в окно. Из дверей пансиона вышел еще один солдат, в руках которого она узнала свой чемодан.
- Куда он несет мои вещи? – испуганно спросила Анна.
- В багаж, - коротко ответил министр, - На первое время они вам понадобятся.
- Подождите, я не понимаю...
- Его Величество распорядился привезти вас во дворец.
- То есть как, насовсем? – Анна шептала, боясь произнести это вслух.
- Не могу знать, сударыня.
- А... а ваши солдаты точно ничего не забыли? Там в тумбочке лежит белый заяц. Плюшевый...
- Нет, они ничего не забыли, - министр усмехнулся в серую бороду.
- И еще. Не можно ли подождать? Я должна попрощаться с Машей...
- Нет, сударыня, я никак не могу больше ждать, - Ее вопросы казались ему надоедливыми. – Вы скоро сами увидитесь с Машей, в крайнем случае, всегда сможете написать ей письмо. Трогай! – крикнул он шоферу, заревел мотор, и автомобиль поехал прочь от пансиона.