сказка, написанная заново [куертов и катя]

ребят, спустя столько времени я наконец-то придумала идею и воплотила её. извиняюсь за отсутствие, идей, что написать, не было вообще.
не забывайте писать как вам новая история в комментариях. приятного прочтения. 🫶🏻
---------------------------------------

Катя вышла замуж в девятнадцать - глупо, с верой в сказку и с первыми бабочками в животе. Бабочки, правда, быстро превратились в кузнечиков, норовящих укусить. Андрей был её первой настоящей любовью, или ей так казалось. Он был невероятно красив: смуглый, с ямочкой на подбородке, его глаза цвета горького шоколада могли пронзить насквозь. Катя даже шутила про себя: "Идеален, как картинка из рекламы шампуня. Жаль, что внутри не шампунь, а, кажется, разбавленная серная кислота". Он уверенно говорил о будущем, обещал золотые горы, клялся заботиться о ней всю жизнь. Вначале он был сама ласка: носил на руках, шептал слова любви, называл её своей принцессой. "Моя Катюша, моё солнышко, моя ненаглядная," - эти слова, произнесённые его низким, бархатистым голосом, заставляли её сердце трепетать, а голову кружиться от счастья. И если бы она тогда знала, что "ненаглядная" означало "не смотри на меня, когда я пьян", то, возможно, кружилась бы уже от тошноты. Их знакомство было стремительным, как вихрь, затянувший её в водоворот страсти. Он увидел её в университетском кафе, где Катя подрабатывала официанткой, чтобы оплатить учёбу, и с первого взгляда решил, что она должна быть его. Он засыпал её цветами - целыми охапками алых роз, посвящал ей стихи собственного сочинения, осыпал комплиментами, от которых щёки молодой девушки горели румянцем. Катя, выросшая в скромной семье, где не принято было проявлять чувства на публике, где ласка была редкостью, таяла от его напора. Он был яркой вспышкой в её серой, обыденной жизни, казался тем самым принцем, о котором она читала в детских книгах, тем, кто спасёт её от всех невзгод.
Она помнила тот день, как будто это было вчера. Он стоял на одном колене в центре их маленькой, съёмной гостиной, свет из окна падал прямо на его лицо. Протянув бархатную коробочку с простым, но изящным колечком, он произнёс слова, которые она мечтала услышать всю жизнь:
"Ты выйдешь за меня, Катюш? Ты моё всё! Моя вселенная! Моя единственная и неповторимая!" - его глаза светились такой искренностью, что она не могла отказать. Голос его дрожал от волнения, и Катя, задыхаясь от переполнявших её чувств, лишь кивнула, позволяя ему надеть кольцо на свой палец. Она потом часто думала: "Почему в тот момент у меня не было ни одного друга-скептика, который бы заорал: 'Тревога! Красная лампочка! Беги!'"
Её сердце тогда пело, предвкушая бесконечное счастье. Она верила каждому его слову, каждый взгляд казался ей подтверждением их вечной любви. "Это навсегда," - думала она, закрывая глаза и вдыхая его запах, такой родной и любимый. Запах, который вскоре сменился запахом перегара и дешёвых сигарет.
Беременность была неожиданной, но Катя радовалась. В животе росла девочка. Катя представляла, как будет гулять с коляской в парке, как научит дочь первым словам, как они будут ходить по магазин, словно настоящие подружки, как они будут вместе читать книжки перед сном, уютно устроившись на диване. Они даже придумали имя вместе: Ева. Он казался таким счастливым, поглаживая её округлившийся живот. "Наша маленькая Евочка, наше сокровище, наш смысл жизни," - говорил Андрей, и Катя верила, что их семья будет идеальной, образцовой. Образцово-показательной, где "показательной" будет только демонстрация его дурных привычек.
Но именно тогда Андрей начал меняться. Медленно, едва заметно, словно яд, проникающий в кровь. Сначала это были лишь мелкие придирки, едва уловимое раздражение в голосе. Его шутки, которые раньше так веселили Катю, превратились в колкости, а его взгляд порой становился стеклянным, отстранённым, словно он смотрел сквозь неё, а не на неё.
"Ужин не готов? Ты целый день лежишь? Я работаю, как проклятый, а ты... только ешь и спишь!" - рявкал он, если ужин не был готов вовремя, и его голос начинал повышаться, наполняясь стальной жёсткостью. Он мог швырнуть тарелку в стену, если что-то не нравилось, или с силой хлопнуть дверью.
"Не смотри на меня так, я же пошутил, глупенькая" - говорил он потом, притворно-ласково обнимая её, но Катя чувствовала, как её тело сжимается от страха, предчувствуя недоброе. Она начала понимать, что слово "шутка" в его исполнении равносильно "сейчас будет больно". С каждым днём его объятия становились всё менее утешающими, а его прикосновения - всё более настораживающими, словно ожоги.
После родов стало хуже. Гораздо хуже. Он стал бить её . Сначала "случайно" - толкнёт, когда она проходит мимо, заденет локтем, когда она разливает чай. Она помнила, как однажды он "случайно" уронил на её ногу тяжёлую чугунную сковородку, когда она стояла у плиты. "Ой, Катюша, прости, совсем не заметил! Ты же не обижаешься, моя глупышка? Я же не специально!" - говорил он, а в глазах плясали бесята, выдающие его истинные намерения. Потом - «ты меня довела», и удары становились целенаправленными, сопровождаясь яростными обвинениями. "Ты ничтожество! Ни на что не способна! Ты сама виновата во всём! Это ты меня провоцируешь! Ты просто кусок грязи, а не жена!" - его слова были не менее болезненными, чем удары, разрывая её душу на части. Потом - просто так, без причины, в приступе пьяной злобы, его кулаки обрушивались на неё. Его лицо искажалось в гримасе ярости, и Катя видела в нём не мужа, а чудовище, монстра, который жил рядом с ней.
Катя боялась. Её тело покрывали синяки, которые она тщательно скрывала под одеждой, стыдясь их, словно это была её вина. Душа болела ещё сильнее. Она закрывала глаза и вспоминала Андрея, который когда-то обещал ей счастье, клялся в вечной любви. Где он теперь? Она не узнавала человека, живущего с ней под одной крышей. Она чувствовала себя пленницей в собственной жизни, а Андрей - её жестоким надзирателем, державшим её в эмоциональном и физическом рабстве. Но Катя жила. Ради Евы, маленькой, беззащитной, которая спала в своей кроватке, не до конца понимая весь кошмар, творившейся за стеной. Её улыбка, её первые шаги, её звонкий смех были единственными проблесками света в её беспросветной тьме, единственной причиной держаться. "Я должна выстоять ради неё," - шептала она себе каждый день, просыпаясь в холодном поту от очередного кошмара.