Глава 18 Снова дома
Первые несколько дней после возвращения в Белдингсвилл не были легкими ни для миссис Чилтон, ни для Поллианны. Это были дни привыкания к новой обстановке, а такие дни никогда не бывают легкими.
После путешествия и связанных с ним волнений нелегко было вдруг сосредоточиться на обсуждении цены масла и неблаговидного поведения мясника. После свободного распоряжения собственным временем нелегко было привыкнуть к тому, что перед тобой всегда какая-нибудь очередная неотложная задача, настоятельно требующая разрешения. К тому же то и дело заходили друзья и соседи, и хотя Поллианна приветствовала их с искренней радостью, миссис Чилтон, если это было возможно, удалялась под каким-нибудь предлогом, и всегда потом с горечью говорила Поллианне:
– Я думаю, им любопытно посмотреть, как Полли Харрингтон нравится быть бедной.
О покойном муже миссис Чилтон говорила редко, однако Поллианна хорошо знала, что мысли о нем никогда не покидали тетку, а ее молчаливость была, по большей части, лишь маской, позволяющей скрыть более глубокие чувства, которые она не любила показывать. Джимми Пендлетона Поллианна видела несколько раз в этот первый месяц. Сначала он пришел вместе с Джоном Пендлетоном, и все держались довольно чопорно и церемонно – не в первые минуты, впрочем, а лишь после того, как в комнату вошла тетя Полли. По какой-то причине она в этом случае не стала избегать гостей. Потом Джимми приходил один – однажды с цветами, однажды с книгой для тети Полли, дважды без всякого предлога. Поллианна всегда приветствовала его с неподдельной радостью, а тетя Полли после первого визита ни разу его не видела.
Большинству друзей и знакомых Поллианна почти ничего не говорила о перемене в материальном положении тети Полли. С Джимми она, однако, была вполне откровенна, и ее вечным причитанием было: «Если бы я только могла заработать денег!»
– Я становлюсь наикорыстнейшим существом, какое ты когда-либо видел, – говорила она с невеселым смехом. – Я дошла до того, что измеряю все долларами, и даже думаю в четвертаках и десятицентовиках. Понимаешь, тетя Полли чувствует себя такой бедной!
– Это нехорошо! – горячился Джимми.
– Я знаю. Честно говоря, мне кажется, что она чувствует себя беднее, чем в действительности... она столько об этом с грустью размышляла. Но я так хотела бы ей помочь!
Джимми взглянул сверху вниз в печальное, взволнованное лицо с блестящими глазами, и выражение его собственных глаз стало нежнее:
– А что ты хотела бы делать... если б могла?
– О, я хотела бы готовить и вести домашнее хозяйство, – улыбнулась Поллианна со вздохом. – Я просто обожаю взбивать яйца с сахаром и слушать, как сода журчит свою веселую маленькую песенку в чашке с кислым молоком. Я счастлива, если мне предстоит день, когда нужно что-нибудь испечь. Но это не приносит никаких денег... разве только, если готовить в чьей-то чужой кухне. А я... я все же не до такой степени люблю это занятие!
– Еще бы! – воскликнул молодой человек.
Он снова взглянул сверху вниз в выразительное лицо, которое было так близко, и уголки его рта странно изогнулись. Он поджал губы, а затем, медленно заливаясь краской, сказал:
– Но ты, конечно, могла бы... выйти замуж. Вы уже думали об этом, мисс Поллианна?
Поллианна весело рассмеялась. Голос и тон позволяли безошибочно узнать девушку, не задетую даже самыми острыми из стрел Купидона.
– О нет, я никогда не выйду замуж, – беспечно ответила она. – Во-первых, я некрасивая, а во-вторых, я собираюсь жить с тетей Полли и заботиться о ней.
– Некрасивая, вот как? – насмешливо улыбнулся молодой Пендлетон. – А тебе, Поллианна, никогда не приходило в голову, что... что может быть другое мнение на этот счет?
Поллианна отрицательно покачала головой.
– Не может; у меня ведь есть зеркало, – возразила она, бросив на него веселый взгляд.
Это звучало как кокетство, и было бы кокетством, если бы это сказала любая другая девушка. Но глядя в лицо Поллианны, Пендлетон знал, что это не так. Он понял вдруг также, почему Поллианна непохожа на других девушек. В ней по-прежнему оставалось что-то от ее прежней привычки понимать все буквально.
– Почему же ты некрасивая?
Даже произнося этот вопрос и уверенный, что правильно оценивает характер Поллианны, Джимми все же затаил дыхание от собственной дерзости. Он подумал о том, что любая другая девушка из тех, кого он знал, немедленно обиделась бы, не услышав опровержения ее лукавого заявления о собственной непривлекательности.
– Да просто некрасивая – и все тут, – немного печально засмеялась она. – Такой уж я уродилась. Ты, может быть, не помнишь, но давным-давно, когда я была маленькой, мне казалось, что одной из самых больших радостей, которые будут дарованы мне в будущей жизни на небесах, станут черные кудри.
– Это и теперь твое заветное желание?
– Н-нет; пожалуй, нет, – неуверенно ответила Поллианна. – Но я по-прежнему считаю, что это было бы неплохо... И к тому же ресницы у меня не очень длинные, а нос не греческий и не римский и вообще не из тех восхитительных и желанных, которые принадлежат к какому-нибудь «типу». Это просто нос. И лицо у меня слишком длинное или слишком короткое – не помню какое; но во всяком случае, когда я однажды измерила его и проверила по таблице одного из этих «тестов красоты», которые печатают в журналах, оно оказалось неправильным. И там говорилось, что ширина лица должна равняться пяти длинам глаза, а длина глаза должна равняться... чему-то там еще. Я забыла чему... только у меня не равнялась.
– Какая удручающая картина! – засмеялся молодой Пендлетон, а затем, с восхищением глядя на оживленное лицо и выразительные глаза девушки, спросил: – Ты когда-нибудь смотрелась в зеркало в тот момент, когда ты говоришь?
– Нет, конечно, нет.
– А тебе стоит попробовать.
– Что за странная фантазия! Представь, как я это делаю, – засмеялась она. – Что же я скажу? Что-нибудь в таком роде... «Так вот, Поллианна, пусть ресницы у тебя не очень длинные, а нос – просто нос, радуйся тому, что у тебя есть хоть какие-то ресницы и хоть какой-то нос!»
Джимми засмеялся вместе с ней, но на его лице появилось странное выражение.
– Значит, ты по-прежнему играешь... в радость, – немного неуверенно произнес он.
Поллианна прямо, со спокойным удивлением в глазах, взглянула на него:
– Ну конечно! Да я, наверное, и не выжила бы... в последние полгода... если бы не эта игра. – Ее голос слегка дрожал.
– Но я не слышал, чтобы ты много говорила о ней, – заметил Джимми.
Она покраснела.
– Это правда. Я как будто боюсь... говорить слишком много об этом... посторонним, которым все равно... Теперь, когда мне двадцать, это звучало бы совсем не так, как тогда, когда мне было десять. И я это, конечно, понимаю. Люди, знаешь ли, не любят, чтобы их поучали, – заключила со странной улыбкой.
– Я знаю, – серьезно кивнул молодой человек. – Но иногда, Поллианна, мне хочется знать, вполне ли ты сама понимаешь, что такое эта игра и как она помогла тем, кто играет в нее.
– Я знаю... как она помогла мне. – Ее голос звучал приглушенно, а глаза смотрели куда-то в сторону.
– Она действительно помогает, когда играешь в нее, – принялся размышлять вслух Джимми после недолгого молчания. – Кто-то сказал однажды, что она преобразила бы мир, если бы все действительно принялись играть в нее. И я думаю, это правда.
– Да, но не все люди хотят, чтобы их преобразили, – улыбнулась Поллианна. – В прошлом году в Германии я встретила одного человека. Он лишился почти всех своих денег и вообще был несчастлив. До чего он был угрюм! Кто-то однажды в моем присутствии попытался подбодрить его, сказав: «Ну, ну, полно, могло быть и хуже!» Слышал бы ты тогда его ответ! «Уж если что меня бесит, – прорычал он, – так это, когда мне говорят, что могло быть хуже, и велят быть благодарным за то, что у меня осталось. Эти люди, которые расхаживают с вечной улыбкой на физиономиях, изливаясь в восторгах и благодарностях за то, что могут дышать или есть, или ходить, или прилечь, – я их не переношу. Я не хочу ни дышать, ни есть, ни ходить, ни прилечь, если мои дела обстоят так, как сейчас. И когда мне говорят, что я должен быть благодарен за какую-нибудь чепуху вроде этой, мне просто хочется выйти и кого-нибудь застрелить». Представь, чего я добилась бы, если бы познакомила этого человека с «игрой в радость», – засмеялась Поллианна.
– Все равно. Она была бы ему полезна, – заявил Джимми.
– Конечно, была бы... но он не поблагодарил бы меня, если бы я ему о ней рассказала.
– Полагаю, что так. Но послушай! При такой своей философии и образе жизни он делал и себя, и всех остальных несчастными, разве нет? Ну, а теперь только представим на минутку, что он стал бы «играть в радость». Стараясь найти в том, что с ним случилось, что-то такое, чему можно радоваться, он просто не мог бы одновременно ворчать, как плохи его дела, так что уже была бы польза. Да и жить было бы куда легче и ему самому, и его друзьям. Если думать о пончике, а не о дырке в нем, хуже не станет, а может стать лучше, так как тогда не сосет под ложечкой и пищеварение улучшается. Не стоит цепляться за беды и заботы. У них слишком много колючек.
Поллианна понимающе улыбнулась:
– Это напомнило мне о том, что я сказала как-то раз одной пожилой леди. Она была из моего дамского благотворительного комитета на Западе и принадлежала к тем людям, которым нравится чувствовать себя несчастными и перечислять имеющиеся у них основания для печали. Мне было тогда лет десять, и я пыталась обучить ее игре. Удалось мне это, кажется, не очень хорошо, и очевидно, в конце концов я смутно догадалась, чем это вызвано, так как сказала ей с торжеством: «Ну, все равно, вы можете радоваться, что у вас столько причин, чтобы быть несчастной, так как вам очень нравится страдать!»
– Так ей было и надо, – засмеялся Джимми.
Поллианна приподняла брови:
– Боюсь, она обрадовалась этому не больше, чем обрадовался бы тот мужчина в Германии, если бы я сказала ему то же самое.
– Но им следовало выслушать, а тебе сказать им... – Джимми неожиданно умолк, и на его лице появилось такое странное выражение, что Поллианна удивилась.
– Что такое, Джимми?
– О, ничего, я просто подумал... – начал он, поджав губы. – Вот я сам уговариваю тебя делать именно то, чего так боялся... А я боялся, прежде чем увидел тебя, что... что ты... – Он беспомощно умолк, сделавшись очень красным.
– Джимми Пендлетон! – Девушка с негодованием вскинула голову. – Не думайте, сэр, что на этом вы можете остановиться. Так что же вы хотели сказать?
– О... э-э... н-ничего особенного.
– Я жду, – негромко добавила Поллианна. Ее голос звучал спокойно и твердо, но в глазах поблескивали озорные огоньки.
Молодой человек заколебался, взглянул в ее улыбающееся лицо и уступил.
– Ну, пусть будет по-твоему. – Он пожал плечами. – Просто я беспокоился... немного... из-за этой игры... боялся, что ты будешь говорить точно так, как говорила прежде, и...
Но взрыв веселого смеха не дал ему договорить:
– Ну вот, что я тебе говорила! Даже ты, оказывается, беспокоился, как бы я в двадцать лет не осталась точно такой, какой была в десять!
– Н-нет, я не хотел сказать... честное слово, Поллианна, я думал... конечно, я знал...
Но Поллианна только закрыла уши руками и снова разразилась веселым смехом.