Глава 11 (Он). Воспоминания
Тихое, бездыханное тело. Бледная, немая, холодная кожа. Дрожащие пальцы проходятся по красноватому следу на шее.
– Какая же ты дурочка, Стася, – шепчу, сжимая в руках её плечи. Рядом записка, крохотным неуверенным девичьим почерком: "Я пыталась остаться, правда. Извините и не злитесь. Просто больше не дышится". Я читал это как заклинание. Пробегал глазами от начала до конца несколько десятков раз. Как будто, если повторять эту махинацию по кругу, то всё превратится в шутку. Стаська встанет, опять посмеётся и скажет, что это просто дурацкий розыгрыш.
Мне тогда только исполнилось восемнадцать. Несмотря на закалённость натуры и умеренную отстранённость меня настигла такая растерянность и испуг, что каждый вдох буквально отзывался рвотным рефлексом. Под ребрами в судорожных импульсах билось сердце, но тело двигаться отказывалось. Я просидел с ней на руках минут пять, пытаясь разглядеть в её лице хотя бы капельку жизни. На губах Стаси застыла чуть заметная улыбка. Неестественная, не такая, как всегда была у Павловой. Тело всё больше отдавало холодом. Рядом валялась табуретка, на которой в какой-то момент застыл мой взгляд.
Потом были сирены и резиновые перчатки, голоса и крик. Уже сидя на кухне я видел, как из зала выходят люди с носилками, на которых черным пятном лежал герметичный мешок.
Эти воспоминания никогда не состыковались в цельную картину, всегда существовали лишь кусками и вспышками. В этом и была их травматичность, неудобство для устранения. Невольно я стал заручником классической ахинеи большинства потенциальных пациентов психотерапевтов: зачем проходить терапию, если всё и так решится? Время не лечит, не в таких случаях. Пусть и знал, что такое не отпускает просто так, но делиться с кем-то воспоминаниями о такой Стасе не хотел. В тот день, сидя с её телом на полу, мысленно я пообещал Павловой, что никто и никогда, кроме меня, не узнает лишних подробностей. Ни один человек не будет знать каким хрупким и слабым было её тело в петле, какой надрывисто теплой казалась кожа, как неуверенно и искаженно улыбались губы. Стася всегда стремилась быть сильной, а я хотел сохранить за ней этот образ.
С годами воспоминания не тускнели — они лишь слегка выцветали, покрываясь пленкой защитного равнодушия. Но всегда были рядом: я до сих пор сохранял привычку считать до восьми, прежде чем открыть глаза после сна. Так делала Стася, когда сильно хотела спать, а будильник уже оповещал о начале нового дня. Так продолжал делать и я. Всё это в другом случае показалось бы бессмысленной сентиментальностью, излишней мягкостью или детской наивностью, но тут было уместным и привычным. Я не вытеснял её, не пытался забыть. Просто жил дальше — как живут с незаживающим шрамом: учишься не задевать его в спешке, не чесать, когда не можешь уснуть, не объяснять никому, откуда он. Я стал старше, жёстче, тише, сдержаннее, но образ Стаси остался таким же.
И вот рядом появилась Аня. Её схожесть с Павловой абсолютно предсказуемо зацепила во мне старые воспоминания, расположила и привлекла. Не потому, что я искал замену. Просто её живая дерзость откликнулась там, где я хранил мысли о Стасе. Никаких параллелей, просто схожесть. Спустя время я всё же понял, что они похожи гораздо меньше, чем сначало могло показаться. Стася была мягче, сдержаннее, спокойнее, такой, будто никому не хотела мешать. Барская – абсолютная её противоположность в этом. И я знал, что Женя это тоже заметит, что увидит различия. Но остановит ли это его от одержимости своей идеей ? После потери он очень изменился и я знал в какую сторону, а вот Аня – нет. Барская даже не догадывалась для чего она ему нужна. Как пешка, часть плана, но уж точно не как просто девушка, расположение которой он старается получить. Пугать Аню этим совершенно не хотелось. К тому же у меня не было никаких чётких подтверждений его изменениям. Вряд-ли мои предположения могут вызвать доверие. Анна сказала бы, что я просто ревную, что придумываю, что преувеличиваю. А может, и вовсе посмеялась бы. Барская была из тех, кто предпочитает сам наступить на грабли, а не поверить в их существование на слово. Может, в этом тоже была часть её притягательности для меня — эта уверенность в собственных решениях, даже если они ошибочны. Она не боялась ошибаться, разве что только в спорте себе этого не позволяла.
Но Женю я знал. И до, и после. В нём что-то тихо сломалось – без лишнего крика и показательного траура. Павлов стал более холодным и чересчур целеустремлённым. Все его идеи граничили с навязчивыми мыслями, переходя в аккуратно выстроенный план. Он стал крайне проницательным, обходительным и мягким на вид, но на самом деле эмпатией там и не пахло. Женя стал таким, какими обычно бывают психопаты. В своей практике мне доводилось сталкиваться с подобными людьми и с последствиями их действий.
Проганяя все эти мысли опять и опять по кругу, я словно в трансе доделал все дела и уснул. Снилась какая-то несуразица, поэтому утром я не отличался ни хорошим настроением, ни бодростью. Ночь вместо отдыха даровала истощение.
___________________________________________
Да простят меня боги Ватпада и вы, дорогие читатели, за моё отсутствие длинной в месяц. Но если тут есть ещё кто-то живой, то вот вам малюсенькая глава. На выходных обещаю кое-что интересное и уже приличного объема.