Красная карточка для сердца...

Амелия не собиралась оставаться у него.
Честно.

Она пришла просто... выпить. Просто посидеть с ним в машине, просто почувствовать, как он смотрит, как говорит низким голосом, словно сквозь туман. Но когда Гави остановил машину у своего дома и не сказал ни слова — она не вышла.
И не отказалась, когда он взял её за руку.

⸻

Он закрыл дверь и включил мягкий свет. Неоновый, золотистый, будто в комнате уже был закат.

— Хочешь воды? — спросил он.
— Нет.
— Тогда чего ты хочешь?

Он стоял в метре от неё.
Обнажённые руки. Сердцебиение в висках. Глаза, от которых всё тело натягивается, как струна.

— Ничего, — выдохнула она.
Он сделал шаг ближе.
— Врёшь.

И она знала: он сорвёт с неё не только одежду, но и стены, которые она так долго строила.

Он подошёл.
Молча.
Без слов.
Пальцы легли на её лицо — нежно, почти трепетно. И его губы коснулись её лба.
Потом носа.
Потом — губ. Легко. Почти вопросительно.
Она потянулась сама.
Руки обвили его шею. Он застонал в поцелуй — тихо, сдержанно. Как зверь, который долго ждал.

— Если сейчас не остановлюсь, — прошептал он, — будет слишком поздно.

Она посмотрела в его глаза.
— Уже поздно.

И всё рвануло.

Он поднял её на руки, прижал к себе. Их тела соприкасались через одежду, но это было невыносимо — этого было слишком мало. Он нёс её в спальню, и по пути целовал: плечо, шею, ключицу. Его руки дрожали. Её дыхание сбилось.

Он положил её на кровать, склонился над ней.
— Скажи, если не хочешь.
— Я сойду с ума, если ты не продолжишь.

Он улыбнулся. Глаза темнее ночи. И начал медленно раздевать её. Пальцами, взглядом, губами. Сначала футболка. Потом топ. Его губы оставляли следы на коже, как ожоги. Он задерживался — на груди, чуть ниже, на животе, пока она не изогнулась от предвкушения.

Он сам уже тяжело дышал. Его ладони были горячими, как огонь. И когда он стянул её леггинсы — она не закрылась. Она смотрела в его глаза. И там было что-то — не только страсть. Что-то больше.

— Ты красивая до боли, — прошептал он. — Слишком красивая.

И она хотела ответить, но не смогла — потому что он опустился ниже. Губами, языком, дыханием. Он знал, что делает. Он не торопился. Он дразнил, ласкал, доводил до грани. Она выгибалась, цеплялась за простыни, вцеплялась в его волосы. Он держал её бёдра, крепко, как будто боялся, что она исчезнет.

Она пришла к вершине с его именем на губах.

Он поднялся, снял футболку, медленно.
Она смотрела — в восхищении. В жажде.
Он снял всё остальное.
И тогда — настал момент истины.

Он вошёл в неё — медленно. Глубоко. Слишком глубоко. Она всхлипнула от ощущения. От полноты. От тепла.

— Смотри на меня, — прошептал он.
Она посмотрела.
И когда он начал двигаться — ритмично, чувственно, в унисон с её телом — она знала:

она погибла. Погибла в этом мужчине.

Они двигались вместе. Волна за волной. Он целовал её. Шептал. Шептал грязные вещи и нежные вещи. Держал за руки, а потом — за шею, легко, властно. И она таяла.

Он ускорился. Её крик сорвался с губ. Он замер — внутри, глубоко, до самого дна. И простонал её имя, глухо, как зверь в темноте.

Они лежали, сплетённые, без сил.
Он гладил её спину. Она слушала, как стучит его сердце.

— Завтра всё изменится, — сказала она.
— Уже изменилось, — ответил он.