[3]
Чонгук успел изучить Чимина за три дня совсем немного. Во-первых, Мин всегда надевает на выход перчатки. Всякий раз перед дверью он натягивает этот аксессуар и только в своей комнате их снимает. Во-вторых, он принимает ванну дважды в день: утром и вечером (причем водные процедуры могут затягиваться на несколько часов). В-третьих, он восхитительно играет на пианино и создает холодящие кровь мелодии. И, в-четвертых, порой он выводит Чонгука из себя своим отношением к собственной безопасности.
— Вы не можете сами отправиться домой, — как можно спокойней произносит Чонгук. — Это опасно.
— Я же уже сказал, — сердито произносит Мин, повышая голос: — Я справлюсь сам. Я там задержусь надолго. Ни к чему меня ждать. — Напомню, что я ваш телохранитель. — Напомни это себе. Я плачу тебе не за то, чтобы ты со мной препирался. Да какого черта? Чонгук впивается короткими ногтями в руль и пытается припомнить ту самую технику дыхания. Но его разрывает чудовищное негодование. День начинался прекрасно, пока они не сели в долбанную машину и Мин не сказал, что собирается как-нибудь сам добраться до отеля после посещения медицинского центра! Это глупо. Бессмысленно. Зачем нанимать телохранителя, когда тот большую часть времени прохлаждается где-то в теньке, даже не отсвечивая на охраняемого клиента? Гук рад халяве, готов получать деньги за сидение на жопе ровно, но оставить Чимина на растерзание кому-то он не может. Не позволяет внутри какая-то внезапно возникшая преграда. — Зачем вы меня наняли? — спрашивает Чон, чуть остыв. — Кажется, вы не особо обеспокоены собственной безопасностью. Чимин долго молчит, отвернувшись к окну. Это с ним происходит редко. Когда Паку задаешь вопрос, он на него отвечает молниеносно или же показывает своим грубым и резким ответом, что откровенности от него не дождешься (и вообще тебе лучше заткнуться). А тут ни слова, ни намека. Тишина. По лицу тоже ничего не удается прочесть. Тишь да гладь. Маска невозмутимости у Пака восхитительная, достойная аплодисментов. — Я музыкант, — пронзает тишину тихий голос, словно стесняющийся самого себя. — Руки музыканта не должны быть испорчены в драке. Они — мое сокровище и моя жизнь. — Так вам угрожают расправой? Или что? — возвращается к старым вопросам Чонгук, на которые так и не получил четкого и вразумительного ответа. — Я уже говорил, что вероятно есть люди, которые хотят причинить мне вред. — А в медицинском центре этих людей нет? — Нет, — уверенно отвечает Чимин. Чонгук плотно смыкает губы до того, как на них рождается низкое и грязное ругательство, полученное на поприще секьюрити, которым в прошлом Гук не брезговал пользоваться. Чон, отринув собственное мнение, воспитание, сердце, пытается подойти к проблеме логически, разглядеть ее со всех углов (желательно с того тупого угла, с которого на нее смотрит Чимин). Старается сделать невозможное — переместить себя на место Пака. Вот он такой богатый, красивый, успешный. Музыкант. Талант первой величины. Человек, который добился в этой жизни всего. Представить Чонгуку себя таким не выходит, но он очень старается, пришивая несбыточную личину к своему жалкому и презренному существу. И вот он, — талант первой величины, удостоенный всеобщей любви и лаврового венка, — узнает об угрозе, таящейся за углом. Дамоклов меч взлетел ввысь и расположился прямо над его темной макушкой. Что делать? Первое — паниковать. Изнежен любовью и роскошью, оттого сталкиваясь с миром ненависти и насилия становится страшно. Нужно отдать пару дней на растерзание тоске и вопросу: «НУ ПОЧЕМУ ЖЕ Я». Дальше следует успокоиться, выпить бокал вина (или что там хлебает Его Величество). Второе — найти охрану. И тут уже не совпадение! Да никогда бы он не нанял какого-то случайного телохранителя, лишенного рекомендаций и выгнанного из престижного агентства. НИКОГДА. Плевать, какова причина, плевать, кто был не прав в ту ночь, когда вино и карбонара решили чью-то судьбу. ОН ВЫБРОШЕН. Не вызывает доверия. Лучше нанять иного. Того, кто гарантированно обеспечит безопасность. И почему только один? Нужно два! Или три. И, конечно же, третье: согласовать свою драгоценную жизнь с телохранителем. Как иначе? Нужно дать ему возможность себя защитить. А что делает любезный Пак Чимин? Гук выдыхает. С самого начала ситуация была неправильной, недопустимой. Чонгук не должен был на такое соглашаться. Кто в здравом уме на такое пойдет? Безрассудство и глупость! «Ты ведь никогда не думаешь головой, когда дело касается денег?» — хрипло, устало, изможденно. Отец, как всегда, прав. Гук именно такой. Мелочный. Готовый на все ради денег. Но почему? Почему так? Чонгук не знает. Может, из-за того, что он долго сидел в клетке родительской любви, или из-за пагубного влияния Тэхена и Югема, может, виновата жадность и желание достичь высот, ни во что не вложившись, может, юношеский максимализм сломал его судьбу. Но вырос Чонгук вот таким: бесполезным, падким на деньги, своенравным человеком, который никогда дважды не думает над своими действиями. «Ты никогда не вырастешь, Чонгук», — проливая горькие слезы, кляла его Ёнджу. Может, она была права. — Мне спокойно, когда рядом кто-то есть, — еще тише звучит голос Чимина. — Я чувствую, что ты сможешь меня защитить. А свет в конце туннеля все же есть. В голосе Чимина проскальзывают нотки смущения и жуткой неуверенности. Очень похоже на слова любви, которые вручают подростки в первую весну буйства нежных чувств. Неловкие, рваные, некрасивые, обрывочные. Говорят так, как чувствуют, но не хватает для этого словарного запаса. Оттого все такое невзрачное и убогое. Сложно потом, вспоминая жалкие и нелепые признания, находить их красивыми. Только вот сердце помнит, в каком огне эмоций были получены заветные слова. И как бы они не были глупы, избиты, пафосны, пусты — вспоминаешь их только с улыбкой. — Ты смеешься надо мной? — строго спрашивает Чимин, наклоняясь к впереди стоящему сидению Чонгука и впиваясь в него ногтями. — Нет, — быстро отвечает Гук, но не убирает с лица широкую улыбку. — Врешь. Чего я смешного сказал? — Абсолютно ничего. Поэтому я и не смеюсь. Чимин шипит и возвращается на место, сверля Гука страшно недовольным взглядом. Почему-то Чонгук находит его милым, когда он так корчится и изображает недоступность. Пожалуй, Чимин ужасно странный, неопределенный, непредсказуемый. Гуку с ним сложно с непривычки. Но есть в нем что-то влекущее, интересное, зовущее. Весь он соткан из противоречий и красоты, что не дает оторвать от него глаз. — Я был искренним, — все так же недовольно цедит Мин, скрещивая на груди руки. — Я не смеялся, — решает пояснить Чонгук. — Ваши слова мне понравились. Теперь я обязан вас дождаться. Не могу же я обмануть ваши ожидания. Такой поворот Паку не нравится, поэтому он до самого медицинского центра пытается уговорить Гука отказаться от своей затеи и отправиться в отель или сразу к друзьям. Даже предлагает бонус в виде мяса или жареной курочки. Но Чонгук не соблазняется, остается стоять на своем, улыбаясь всем предложенным дарам и посмеиваясь над упертостью Пака. К его несчастью, Гук так же уперт, поэтому соревнование заходит в тупик и Мин сдается, называя Чонгука «невыносимым». Но затем почему-то благодарит. Эти слова звучат быстро и почти не слышно. Чон принимает их, но как желает Чимин, не подает виду, что их слышал. — Я вернусь, скорее всего, через час, — докладывает Чимин, натягивая привычную конспирацию. — Я буду ждать на парковке. Можете позвонить и я вас встречу. — Уж обойдусь! С силой захлопнув дверцы машины, Пак покидает Чонгука и вышагивает к медицинскому центру. Интересно, зачем Чимин сюда приехал? Он чем-то болеет? Гук хотел об этом спросить целое утро, но только намекнув Паку на интерес, получил от того парочку хлестких замечаний и приказ молчать, пока он пьет кофе и наслаждается тишиной утра (исчадием ада Мин бывает и по утрам). Вряд ли Чимин приехал сюда просто так. Возможно, тут у него работает знакомый врач (как и Чохи, и тот подозрительный Минсо). Может, он приехал за консультацией. Выяснить наверняка все равно не удастся. Если подумать, то у Чимина много тайн. Перчатки, тот чемоданчик, врач. Весь он окутан густым туманом загадочности и неопределенности. Чонгук не может ничего о нем предсказать. Он бы даже никогда не подумал, что миловидный парень с пухлыми губами и пронзительно грустными и уставшими глазами умеет так играть на фортепиано. Это же за гранью фантастики! Мин не перестает его удивлять. Да и подобрать ключи к этому парадоксальному клиенту нелегко. То он весел, задорен и мил, то он просит заткнуться, шипит и раздражается от малейшего звука. Непонятный. Совершенно непонятный Чонгуку человек. Но все равно жутко интригующий. — Я же уже сказал, — сердито произносит Мин, повышая голос: — Я справлюсь сам. Я там задержусь надолго. Ни к чему меня ждать. — Напомню, что я ваш телохранитель. — Напомни это себе. Я плачу тебе не за то, чтобы ты со мной препирался. Да какого черта? Чонгук впивается короткими ногтями в руль и пытается припомнить ту самую технику дыхания. Но его разрывает чудовищное негодование. День начинался прекрасно, пока они не сели в долбанную машину и Мин не сказал, что собирается как-нибудь сам добраться до отеля после посещения медицинского центра! Это глупо. Бессмысленно. Зачем нанимать телохранителя, когда тот большую часть времени прохлаждается где-то в теньке, даже не отсвечивая на охраняемого клиента? Гук рад халяве, готов получать деньги за сидение на жопе ровно, но оставить Чимина на растерзание кому-то он не может. Не позволяет внутри какая-то внезапно возникшая преграда. — Зачем вы меня наняли? — спрашивает Чон, чуть остыв. — Кажется, вы не особо обеспокоены собственной безопасностью. Чимин долго молчит, отвернувшись к окну. Это с ним происходит редко. Когда Паку задаешь вопрос, он на него отвечает молниеносно или же показывает своим грубым и резким ответом, что откровенности от него не дождешься (и вообще тебе лучше заткнуться). А тут ни слова, ни намека. Тишина. По лицу тоже ничего не удается прочесть. Тишь да гладь. Маска невозмутимости у Пака восхитительная, достойная аплодисментов. — Я музыкант, — пронзает тишину тихий голос, словно стесняющийся самого себя. — Руки музыканта не должны быть испорчены в драке. Они — мое сокровище и моя жизнь. — Так вам угрожают расправой? Или что? — возвращается к старым вопросам Чонгук, на которые так и не получил четкого и вразумительного ответа. — Я уже говорил, что вероятно есть люди, которые хотят причинить мне вред. — А в медицинском центре этих людей нет? — Нет, — уверенно отвечает Чимин. Чонгук плотно смыкает губы до того, как на них рождается низкое и грязное ругательство, полученное на поприще секьюрити, которым в прошлом Гук не брезговал пользоваться. Чон, отринув собственное мнение, воспитание, сердце, пытается подойти к проблеме логически, разглядеть ее со всех углов (желательно с того тупого угла, с которого на нее смотрит Чимин). Старается сделать невозможное — переместить себя на место Пака. Вот он такой богатый, красивый, успешный. Музыкант. Талант первой величины. Человек, который добился в этой жизни всего. Представить Чонгуку себя таким не выходит, но он очень старается, пришивая несбыточную личину к своему жалкому и презренному существу. И вот он, — талант первой величины, удостоенный всеобщей любви и лаврового венка, — узнает об угрозе, таящейся за углом. Дамоклов меч взлетел ввысь и расположился прямо над его темной макушкой. Что делать? Первое — паниковать. Изнежен любовью и роскошью, оттого сталкиваясь с миром ненависти и насилия становится страшно. Нужно отдать пару дней на растерзание тоске и вопросу: «НУ ПОЧЕМУ ЖЕ Я». Дальше следует успокоиться, выпить бокал вина (или что там хлебает Его Величество). Второе — найти охрану. И тут уже не совпадение! Да никогда бы он не нанял какого-то случайного телохранителя, лишенного рекомендаций и выгнанного из престижного агентства. НИКОГДА. Плевать, какова причина, плевать, кто был не прав в ту ночь, когда вино и карбонара решили чью-то судьбу. ОН ВЫБРОШЕН. Не вызывает доверия. Лучше нанять иного. Того, кто гарантированно обеспечит безопасность. И почему только один? Нужно два! Или три. И, конечно же, третье: согласовать свою драгоценную жизнь с телохранителем. Как иначе? Нужно дать ему возможность себя защитить. А что делает любезный Пак Чимин? Гук выдыхает. С самого начала ситуация была неправильной, недопустимой. Чонгук не должен был на такое соглашаться. Кто в здравом уме на такое пойдет? Безрассудство и глупость! «Ты ведь никогда не думаешь головой, когда дело касается денег?» — хрипло, устало, изможденно. Отец, как всегда, прав. Гук именно такой. Мелочный. Готовый на все ради денег. Но почему? Почему так? Чонгук не знает. Может, из-за того, что он долго сидел в клетке родительской любви, или из-за пагубного влияния Тэхена и Югема, может, виновата жадность и желание достичь высот, ни во что не вложившись, может, юношеский максимализм сломал его судьбу. Но вырос Чонгук вот таким: бесполезным, падким на деньги, своенравным человеком, который никогда дважды не думает над своими действиями. «Ты никогда не вырастешь, Чонгук», — проливая горькие слезы, кляла его Ёнджу. Может, она была права. — Мне спокойно, когда рядом кто-то есть, — еще тише звучит голос Чимина. — Я чувствую, что ты сможешь меня защитить. А свет в конце туннеля все же есть. В голосе Чимина проскальзывают нотки смущения и жуткой неуверенности. Очень похоже на слова любви, которые вручают подростки в первую весну буйства нежных чувств. Неловкие, рваные, некрасивые, обрывочные. Говорят так, как чувствуют, но не хватает для этого словарного запаса. Оттого все такое невзрачное и убогое. Сложно потом, вспоминая жалкие и нелепые признания, находить их красивыми. Только вот сердце помнит, в каком огне эмоций были получены заветные слова. И как бы они не были глупы, избиты, пафосны, пусты — вспоминаешь их только с улыбкой. — Ты смеешься надо мной? — строго спрашивает Чимин, наклоняясь к впереди стоящему сидению Чонгука и впиваясь в него ногтями. — Нет, — быстро отвечает Гук, но не убирает с лица широкую улыбку. — Врешь. Чего я смешного сказал? — Абсолютно ничего. Поэтому я и не смеюсь. Чимин шипит и возвращается на место, сверля Гука страшно недовольным взглядом. Почему-то Чонгук находит его милым, когда он так корчится и изображает недоступность. Пожалуй, Чимин ужасно странный, неопределенный, непредсказуемый. Гуку с ним сложно с непривычки. Но есть в нем что-то влекущее, интересное, зовущее. Весь он соткан из противоречий и красоты, что не дает оторвать от него глаз. — Я был искренним, — все так же недовольно цедит Мин, скрещивая на груди руки. — Я не смеялся, — решает пояснить Чонгук. — Ваши слова мне понравились. Теперь я обязан вас дождаться. Не могу же я обмануть ваши ожидания. Такой поворот Паку не нравится, поэтому он до самого медицинского центра пытается уговорить Гука отказаться от своей затеи и отправиться в отель или сразу к друзьям. Даже предлагает бонус в виде мяса или жареной курочки. Но Чонгук не соблазняется, остается стоять на своем, улыбаясь всем предложенным дарам и посмеиваясь над упертостью Пака. К его несчастью, Гук так же уперт, поэтому соревнование заходит в тупик и Мин сдается, называя Чонгука «невыносимым». Но затем почему-то благодарит. Эти слова звучат быстро и почти не слышно. Чон принимает их, но как желает Чимин, не подает виду, что их слышал. — Я вернусь, скорее всего, через час, — докладывает Чимин, натягивая привычную конспирацию. — Я буду ждать на парковке. Можете позвонить и я вас встречу. — Уж обойдусь! С силой захлопнув дверцы машины, Пак покидает Чонгука и вышагивает к медицинскому центру. Интересно, зачем Чимин сюда приехал? Он чем-то болеет? Гук хотел об этом спросить целое утро, но только намекнув Паку на интерес, получил от того парочку хлестких замечаний и приказ молчать, пока он пьет кофе и наслаждается тишиной утра (исчадием ада Мин бывает и по утрам). Вряд ли Чимин приехал сюда просто так. Возможно, тут у него работает знакомый врач (как и Чохи, и тот подозрительный Минсо). Может, он приехал за консультацией. Выяснить наверняка все равно не удастся. Если подумать, то у Чимина много тайн. Перчатки, тот чемоданчик, врач. Весь он окутан густым туманом загадочности и неопределенности. Чонгук не может ничего о нем предсказать. Он бы даже никогда не подумал, что миловидный парень с пухлыми губами и пронзительно грустными и уставшими глазами умеет так играть на фортепиано. Это же за гранью фантастики! Мин не перестает его удивлять. Да и подобрать ключи к этому парадоксальному клиенту нелегко. То он весел, задорен и мил, то он просит заткнуться, шипит и раздражается от малейшего звука. Непонятный. Совершенно непонятный Чонгуку человек. Но все равно жутко интригующий.