I
Украшение агнца перед убиением, как однажды сказала миссис Кастауэй, когда Конфетка отважилась спросить, что такое образование.
© Мишель Фейбер, "Багровый лепесток и белый"
Матушка сказала, что если хотя бы с одним из платьев что-то случится, то Джейне придётся остаток сезона носить туалеты сестры, устаревшие на пару лет.
Наряды были победой материнских амбиций над разумом и кошельком: леди Бронкль, дочь затухающего, но древнего и влиятельного рода, имела свои собственные представления о приличиях. Иногда они входили в противоречия с представлениями лорда Бронкля о рациональности. Джейна же оказалась между молотом и наковальней. Она была неглупой девочкой: глупые девочки не выходят из Враньего дола с наградной медалью и благодарственным письмом от Директрисы и отлично понимала, что тратиться на настоящий чийский шёлк было лишним. Но ткань была настолько нежной, а тёплый оттенок зелёного так шёл к тёмно-рыжим волосам Джейны и так оттенял её матово-белую кожу, что она не смогла устоять и поддалась уговорам матушки. Когда платья привезли, Джейна едва сдерживалась, чтобы лишний раз - фу, какое ребячество! - не прикоснуться к пышным многослойным юбкам.
Платья, конечно же, требовали обуви, перчаток, зонтика, вееров и других мелких вещей, так радующих женщин и так раздражающих мужчин, которые эти мелочи, подчас не менее дорогие, чем платья, оплачивали. Лорд Бронкль скрипел зубами и проклинал Богиню, подшутившую над ним и пославшую вместо наследника трёх дочерей. Джейна была последней, самой любимой у папы, потому что волосами и любовью к истории и географии пошла в него.
Леди Бронкль же считала яркий цвет волос вопиющим неприличием, а склонность юной особы спорить с мужчинами об исторических событиях просто безобразием. Джейна закусывала губу, старалась молчать, мило улыбаться и держать спину прямо. Благо, этому она пять лет училась в лучшей школе для девиц из благородных семейств.
Матушка с сожалением вздыхала, наблюдая, как горничная шнурует корсет на тонкой талии Джейны, и качала головой. Она не забывала лишний раз напомнить, что сделала всё, что было в её силах, задействовала все связи в обществе, сохранившиеся у неё ещё с тех времён, пока "этот делец", отец её дочерей, не сломал ей жизнь, ввязавшись в пару сомнительных предприятий и проиграв из-за событий на Закрытом Континенте. Джейна хотела бы напомнить, что за платье из тёмно-синей, с золотом, парчи, идеально сидящее на сохранившей стройность леди Алисии, было заплачено деньгами "этого дельца". Как и за тонкие перчатки. Как и за вечерний чай, устроенный вчера для десятка знакомых леди Алисии и их дочерей в этом замечательном доме, арендованном на деньги лорда Бронкля.
Джейна была умная девочка и понимала, что проще промолчать, и лучше не закатывать глаза, потому что матушкины поджатые губы и высокомерный взгляд бьют больнее её руки.
На руке блестела пара вычурных перстней.
Оба подарены отцом в честь рождения дочерей - белокосых сестёр Джейны.
- Да, мама, я поняла вас, - кивнула девушка на какую-то фразу, расправляя юбки и поправляя корсаж.
В честь рождения Джейны не было подарено ничего, потому что деньги ушли на аренду входящих в оборот кораблей. Корабли в итоге и стали причиной всех несчастий.
- Этот сезон - твой единственный шанс, дорогая, - леди Алисия оттолкнула горничную, которая покорно встала в стороне, опустив взгляд на кончики туфель, и сама взялась за причёску дочери. Она с почти что ненавистью смотрела на густую копну - слишком яркую, слишком непокорную. - Зелёный цвет делает эту ржавчину хоть немного приятной, - снисходительно заметила матушка, скручивая два жгута у висков Джейны, и присмотрелась к отражению в зеркале. Не хмурься, милая, иначе ты выдашь свой скверный характер. На слишком умных редко клюют крупные рыбы.
Джейна с трудом подавила стон: за последние два месяца матушка только и говорила с ней о том, что высшая цель юной девушки - это сделать выгодную партию, а в случае с младшей Бронкль - это вообще единственный шанс спасти семью и уберечь отца от банкротства, которое маячило на горизонте. Джейна не могла избавиться от ощущения, что её заставляют демонстрировать себя с выгодных сторон, чтобы выгодно продать - как породистую лошадь, или - того хуже! - как рабыню. В школе они читали о той эпохе, когда люди были всего лишь рабами пришедших из-за Великого Моря эльдар, и Джейну пугали и будоражили эти истории разлучённых семей, несчастной любви и скрытого бунта. Но скажи ты матери о том, что времена рабства остались в тёмном прошлом, и что сейчас каждый человек свободен - подожмёт губы, сузит глаза недобро и напомнит, что Джейна - не каждый человек, а жалкая девчонка, которой слишком много позволялось в детстве.
- На завтрашнем балу будут оба Принца и их свита, - леди Алисия бесцеремонно дёрнула волосы Джейны, стараясь усмирить их характер в сложной причёске. - Не хлопай глазами и не отвлекайся. Может быть, тебе повезёт чуть больше, уедешь в Арли с кем-то из приближённых королевской семьи. Впрочем, граф Доннели и маркиз Мэнсфилд уже интересовались, будешь ли ты на балу. Я не слишком надеюсь на предложение от графа, но маркиз - вполне тебе по зубам, моя милая, - матушка с силой вонзила шпильку в волосы, и Джейна едва не зашипела: металл царапнул кожу и больно натянул пряди. Но леди Бронкль восприняла гримасу дочери по-своему. - Чем тебе не понравился маркиз? Весьма милый юноша!
- Да, мама, - хмуро ответила Джейна.
От упоминания графа Доннели, одного из самых блестящих мужчин в обществе, её сердечко сбилось с ритма - как, пожалуй, сердечко любой девушки. А вот маркиз не нравился ей совершенно: слишком высокомерен, слишком холоден и смотрит на всех так, словно ищет недостатки. Он был на одном из обедов и сидел невдалеке от Джейны, доставив сомнительное удовольствие слушать его рассуждения о роли женщины в семье и обществе. Кроме того, маркиз, чуть сутулый, с мышиного цвета волосами, слишком худой, был и вполовину не так красив, как яркий, отлично сложенный брюнет-граф.
Кончики ушей Джейны стали того же цвета, что и её волосы, стоило ей понять, о какой ерунде она думает. Она поспешила себя успокоить, мол, это в стенах Враньего Дола девушки думают о высоком и вечном, а здесь, на свободе, всё иначе. Новые подруги Джейны не стеснялись обсуждать внешность потенциальных женихов и иногда хихикали, прикрывая рот ладошкой и хитро сузив глаза, потому что речь заходила о поцелуях и границах дозволенного. Девушки подшучивали над Джейной, намеренно заставляя её краснеть от каверзных вопросов и намёков, и рядом с этими почти уже взрослыми светскими леди, ненамного старше её самой, Джейна чувствовала себя заблудившимся ребёнком. Ей хотелось бы рассуждать и выглядеть, как они, но она не могла преодолеть выставленные воспитанием барьеры.
Несмотря на разрешение матушки, она до сих пор так и не решилась попробовать вино, которое предлагали ей лакеи на пышных приёмах и балах, и этим вызывала очередной поток беззлобных колкостей от Аниты и Селии. Дочурки давних матушкиных подруг в этом году второй раз попали в свет и чувствовали себя намного уютнее и увереннее Джейны, которая тянулась к ним, но переживала, что возня с ней утомляет. В отличие от возни с Катриной, хрупкой пепельной блондинкой с восхитительными глазами настолько редкого для Южной Ангрии оттенка зелени, что сразу было ясно: затесался у неё в роду кто-то из Каэрии*. Катрина была бойкой и немного злой, иногда слишком ехидной, и Джейна её побаивалась. И завидовала, в чём не хотела себе признаваться.
Больно уж часто матушка говорила о Катрине, приводя её в пример.
Вот и сейчас.
- Ну почему ты не блондинка, как сёстры или Катрина, - вздохнула леди Алисия, оглядывая дочь оценивающим взглядом. Они выбирались на постановку в Королевский Театр, были задействованы все связи, чтобы получить доступ в одну ложу с гостившей при дворе герцогиней Альштайн.
Из-за плеча матери Джейна видела кусочек своего отражения в зеркале над камином: высокая причёска с цветком из шёлка, сделанным так искусно, что он казался живым, открывала тонкую шею, изумрудный атлас платья подчёркивал белизну кожи, скромная на первый взгляд бархотка в сочетании с низким декольте вдруг придавала юному облику Джейны необычные, пугающие её черты. Джейна нервно сглотнула и, взяв из рук служанки веер и сумочку, засеменила вслед за матерью, стараясь не сутулиться от страха и не упасть с высоких каблуков.