Разрушенный Дворец

Лалиса
Ровно в семь в наш в номер звонит портье, чтобы доложить о прибытии Ан Минхёка.
- Пусть поднимается, - говорит Намджун, кладет трубку и оценивающе разглядывает мой наряд для «свидания».
Я решила, что мне стоит выглядеть благопристойно, и поэтому надела джинсы скинни, свободный серый свитер и черные ботинки на плоской подошве. Волосы я оставила распущенными, но убрала с лица двумя зелеными заколками. Вид у меня до тошноты милый.
Намджун явно одобряет мой образ.
- Отлично выглядишь!
- Спасибо. - Я притворяюсь, что нервничаю, и дергаю низ свитера. - Но я все еще не уверена, что мне стоит идти.
- Повеселишься как следует, - твердо заявляет он . - Тебе это пойдет на пользу.
Когда раздается стук в дверь, мы вместе идем к ней. Намджун первым дотягивается до ручки, открывает, и на пороге появляется Минхёк с вежливой улыбкой на симпатичном лице.
- Здравствуйте, - говорит он моему отцу. - Я Минхёк, приехал за Лалисой.
- Ким Намджун.
Пока они жмут друг другу руки, я наблюдаю за своим отцом. Он явно под впечатлением от аккуратного внешнего вида Минхёка и его классической красоты. Пару минут они обсуждают серию плей-офф, затем мы с Минхёком уходим, в то время как Намджун не так уж и тайно показывает мне два поднятых вверх больших пальца.
Как только мы входим в лифт, я закатываю глаза.
- Он так старается быть настоящим отцом, - со вздохом говорю я.
Минхёк усмехается.
- Но он и есть твой отец.
Мы спускаемся в вестибюль, и все это время я стою так, чтобы между мной и Минхёком было не меньше метра. По какой-то идиотской причине у меня паранойя, что Намджун имеет доступ к камерам в лифте, поэтому я не хочу ни сделать, ни сказать ничего, что могло бы показаться странным.
Но как только мы оказываемся в безопасности, усевшись в «мерседес» Минхёка, я первым делом бросаюсь ему на шею.
- Огромное тебе спасибо за это!
- Пожалуйста, - отвечает он, а потом его улыбка немного увядает. - Ты поговорила с Намрой?
Я киваю.
- Она сказала, чтобы ты позвонил ей, как только высадишь меня у Гука.
Его лицо светится надеждой.
- Да?
- Ага. - Я похлопываю его по руке. - Не облажайся, Ан. Намра очень хорошая.
- Я знаю. - Он издает досадливый стон. - Но до того, как вы начали дружить, я видел в ней лишь бедную кузину Санны, понимаешь?
От удивления я даже открываю рот.
- О боже! Какие ужасные вещи ты сейчас говоришь!
- Но это правда. - Он заводит двигатель и съезжает с обочины. - Я не замечал ее до тех пор, пока ты не переехала в наш город и не замутила с Гуком. И вот вдруг она стала сидеть с нами за ланчем, и... - Он пожимает плечами. - Она правда очень классная. И такая горячая штучка!
- Она действительно тебе нравится или это всего лишь игра?
- Она мне нравится, - уверяет он меня. - По-настоящему.
- Это хорошо. И поэтому, повторюсь, не облажайся.
Поездка пролетает почти незаметно. Когда Минхёк въезжает на дорогу, ведущую к особняку Чонов , я уже превратилась в один большой комок нервов. Я вылетаю из машины еще до того, как Минхёк окончательно тормозит, и он начинает ржать как припадочный.
- Боже, никогда не видел, чтобы девчонке так не терпелось заняться сексом, - говорит он, догоняя меня на ступеньках, ведущих в замок Чонов.
- Мне не терпится увидеть своего парня, - чопорно отвечаю я. - К сексу это не имеет никакого отношения.
- Ну-ну, убеждай себя в этом сколько хочешь.
Как только мы подходим к входной двери, она тут же распахивается, и я оказываюсь в объятиях Чонгука, а он утыкается лицом мне в шею.
Я резко дергаюсь назад и с тревогой всматриваюсь в пустую гостиную.
- Хосок дома?
- Он позвонил и сказал, что сегодня будет работать допоздна, - отвечает он, снова притягивая меня к себе.
Наши губы встречаются, и в этом поцелуе столько обжигающей страсти, что температура в гостиной резко подскакивает. Минхёк горестно стонет.
- Ребята, хватит! Никогда не думал, что скажу это, но, может, вы уединитесь?
Я смеюсь и поворачиваюсь к Минхёку.
- По-моему, ты всегда был только за публичную демонстрацию чувств, - поддразниваю я его.
Он надувает губы.
- Раз я не в деле, то какое это веселье?
Продолжая обнимать меня рукой за талию, Чонгук хлопает ладонью свободной руки по ладони Минхёка.
- Спасибо, что помог нам!
- Да без проблем. Я вернусь через пару часов, пойдет?
Нет, но нам придется смириться с этим.
- Еще как, - отвечаю я. - А теперь иди, звони Намре.
Радостно отсалютовав нам, он выбегает за дверь. Чонгук запирает ее и тут же подхватывает меня на руки.
- Куда мы идем? - цепляясь руками за его шею, спрашиваю я.
Он поднимается по лестнице, перепрыгивая через ступеньку.
- Смотреть кино с Тэхёном.
- Серьезно? - У меня опускается сердце. Я была уверена, что мы будем наслаждаться этими счастливыми часами только вдвоем.
- Вообще-то, нет, - со смехом отвечает он. - Я пошутил.
Поднявшись на второй этаж, он проходит мимо моей спальни, затаскивает меня в свою и там ставит меня на пол. Я жду, когда он обнимет меня, снимет с меня свитер, с себя - футболку, но ничего из этого не происходит.
Я робко оглядываюсь по сторонам.
- Что-то не так?
- Я хочу поговорить с тобой по поводу дела и о других вещах тоже, - признается он.
Сцепив руки в замок за головой, он грустно смотрит на меня.
- Значит, никакого веселья? - с разочарованием спрашиваю я тихим голосом.
Не то чтобы я не переживу, если у нас не будет секса, но, пока я в его объятиях, в наших жизнях не существует ничего плохого. Только мы двое.
- Пока нет. - Он старается улыбнуться, но улыбка почти сразу же гаснет. Похоже, он понимает, что фальшивые улыбки со мной не прокатывают. - Может, сядешь?
В комнате Чонгука не так много вариантов, куда можно сесть. Обстановка тут почти спартанская: большая кровать, комод и небольшой диван на двоих перед огромным телевизором на стене. Я опускаюсь на кровать, и мне хочется лишь одного - забраться под одеяло и сидеть там, пока весь этот кошмар не закончится.
- Пришли результаты вскрытия Миён, - начинает Чонгук.
У меня останавливается сердце. О нет. Печаль в его глазах подсказывает мне, что хороших новостей ждать не стоит, и внезапно меня начинает подташнивать. Нет, не может быть, чтобы отцом ребенка был Чонгук...
- Это папин ребенок, - заканчивает он.
Во мне борются облегчение и шок.
- Что? Серьезно?
Он кивает.
- Видимо, вазэктомия оказалась неэффективной.
- А такое вообще возможно?
- В некоторых случаях - да. - Чонгук засовывает руки в карманы. - И папа тяжело воспринял эту новость. В том смысле, что он не хотел быть с Миён, но для их ребенка был готов на все. Мне кажется, сейчас, когда он узнал об отцовстве, ему трудно смириться с его гибелью.
Я кладу руку на грудь. Бедняга Хосок!
- Мне так жаль его!
- Мне тоже. Но самое печальное, неважно, кто действительно отец ребенка, - Миён угрожала им только мне, и я по-прежнему единственный, у кого был мотив, и единственный, кого в ту ночь запечатлели камеры видеонаблюдения.
Я закусываю губу.
- Когда пришли результаты теста на отцовство?
- Вчера.
Я сердито смотрю на него.
- И ты решил сказать мне только сейчас?
- Я ждал папу. Но он даже Тэхёну и близнецам пока ничего не сказал. Говорю же, он чертовски расстроен. Но тебе я должен был рассказать. Ведь я пообещал, что больше не буду хранить от тебя секреты, помнишь?
Я испытываю досаду.
- Ты весь день избегал меня в школе, - обвиняющим тоном говорю я.
Он вздыхает.
- Да, знаю. Прости. Я просто пытался придумать, как рассказать тебе о других вещах.
По спине бегут мурашки.
- Каких еще других вещах?
- Слушание по моему делу назначили на май, - признается он.
Я вскакиваю с кровати.
- Через целых шесть месяцев?!
Чонгук мрачно улыбается.
- Гриер говорит, что у меня есть конституционное право потребовать безотлагательного судебного разбирательства.
В животе все словно переворачивается.
- Скажи, что парни Хосока что-нибудь нашли! Они же разыскали меня, в конце концов!
- Ничего. - На лице Чонгука ни проблеска надежды. - Они ничего не нашли.
Он на секунду умолкает.
- Гриер говорит, что я могу не выиграть.
Я начинаю ненавидеть каждое предложение, которое начинается со слов «Гриер говорит...».
- И что теперь?
Слезы жгут глаза, и я пристально рассматриваю ковер. Зачем добавлять к мукам, которые я слышу в его голосе, еще и свои переживания?
- Он хочет, чтобы я признал себя виновным.
Тут я уже больше не в состоянии сдержать стон отчаяния.
- Нет!
- Это двадцать лет тюремного заключения, но команда окружного прокурора будет рекомендовать десять. Из-за того, что тюрьмы переполнены, Гриер говорит, меня могут выпустить лет через пять. Я думаю, мне стоит...
Я подлетаю к нему и закрываю его рот своей рукой. Я не хочу, чтобы он произносил это вслух. Если он скажет, что собирается заключить сделку со следствием, оставить меня, я ничего не смогу сделать, чтобы заставить его передумать. Поэтому я притягиваю его голову к себе и прижимаюсь к его губам своими, заставляя его молчать единственным способом, который знаю.
Чонгук приоткрывает рот, и я иду на штурм, используя любые доступные средства: язык, губы, руки - все что могу.
- Лиса, остановись, - стонет он.
Но если у Чонгука и есть какая-то слабость, то это я, и мне ничего не остается, как безжалостно воспользоваться этой уязвимостью.
Мои руки в его штанах. И вот я уже стою перед ним на коленях, вбирая его член целиком в рот. Глядя на него снизу вверх, я бросаю ему вызов остановить меня прямо сейчас.
Чего он не делает. Наоборот, он проталкивается все глубже, стонет, а потом поднимает меня и бросает на кровать.
Сама я уже изнемогаю от желания.
- Этого ты хочешь? - рычит он.
- Да, - яростно отвечаю я, обхватывая его ногами за талию. - Докажи, как сильно меня любишь.
В его глазах вспыхивает вожделение. Может, он и хотел поговорить, но теперь совершенно позабыл об этом.
Когда мгновение спустя он входит в меня, я жду наслаждения, которое прогонит грусть, но боль не отступает. Она наполняет мое сердце, и даже его сильное тело, вжимающее меня в кровать, не в силах вытеснить ее.
Он занимается со мной любовью исступленно, неистово, как будто думает, что это последний раз, когда мы вместе. Его тело врезается в меня с силой, глубоко, и я уже не могу дышать. Но во мне столько же бешеной страсти. Мои ногти вонзаются в его плечи. Мои ноги сжимают его талию. Какой-то крошечной частичкой сознания я чувствую, что люблю его так сильно и буду любить так долго, что смогу удерживать его рядом с собой вечность.
Когда молния пронзает мое тело и блаженство наконец-то берет верх над болью, я забываю, почему злилась, и позволяю волнам наслаждения унести меня прочь.
Когда я опускаюсь с небес на землю, вспотевшая, но не насытившаяся, то снова тянусь к нему, желая лишь одного - остаться в этом чувственном забытье, где существуем только Чонгук и я. Но, в отличие от той ночи после матча, он отодвигается от меня.
- Лиса, - нежно говорит он, проводя рукой по моему свитеру, который я даже не удосужилась снять, - мы не можем решить все проблемы сексом.
Задетая его словами, я резко отвечаю:
- Ну извини, что мне хотелось быть ближе к тебе
- Лиса...
Я сажусь и тут понимаю, что вся нижняя часть моего тела голая. Наклонившись, я хватаю с пола джинсы и натягиваю их.
- Если ты так хочешь, чтобы тебя упекли за решетку на двадцать лет, то почему мне нельзя получить весь свой секс сейчас? Потому что потом меня будут согревать только мои воспоминания.
Чонгук кусает губу.
- Ты собираешься ждать меня?
Я непонимающе смотрю на него.
- Конечно. А что мне еще делать?
И тут до меня доходит. Он даже толком ничего не обдумал. Не взвесил все «за» и «против» своего признания. Воодушевленная этим открытием, я решаю поднажать.
- Еще бы! Мы ведь расстаемся на целых двадцать лет!
- Пять, - рассеянно поправляет меня Чонгук.
- Пять, если нам повезет. Пять, если судебная система, или кто там за это отвечает, решит, что ты заслуживаешь выйти на свободу. Ты сам сказал, что приговор предусматривает двадцать лет. Когда ты выйдешь, мне будет около сорока.
Чонгук первый, кроме мамы, кого я люблю по-настоящему. До встречи с ним в моем будущем не фигурировали мужчины. Насмотревшись на маминых дружков, я решила, что без мужчины мне будет лучше. Но теперь я не вижу своего будущего без Чонгука, однако предстоящий нам путь угнетает, и надо мной снова нависает сокрушительное чувство одиночества, с которым я жила после маминой смерти.
Если я потеряю и Чонгука, то не знаю, как смогу с этим справиться.
Борясь с нахлынувшей паникой, я сажусь на колени на кровати рядом с ним.
- Давай убежим. Прямо сейчас. Только заберем мой рюкзак и сбежим отсюда.
Он выглядит разочарованным.
- Я не могу. Я люблю тебя, Лиса, но уже говорил: бегство не избавит нас от всего этого. Будет только хуже, если я сбегу. Мы никогда больше не сможем увидеться с моей семьей, будем жить в вечном страхе, что нас поймают. Я люблю тебя, - повторяет он, - но мы не можем сбежать.