Глава 23
Чонгук
В кабинете повисает тишина. Мой отец в изумлении таращится на адвоката. Я таращусь на отца.
- В смысле мой? - Замученный папа смотрит на Гриера. - Это невозможно. Я сделал...
«Вазэктомию», - мысленно заканчиваю я за него. Когда Миён объявила о том, что беременна, папа был уверен, что ребенок не его: он сделал операцию сразу после того, как мама родила близнецов. Я тоже был уверен, что ребенок не мой, потому что уже полгода как не прикасался к Миён.
Выходит, только один из нас был прав.
- Анализ это подтвердил, - отвечает Гриер. - Отец ты, Хосок .
Папа тяжело дышит. На мгновение его глаза словно застилает пелена.
- Пап, - робко зову я его.
Он смотрит на потолок, как будто ему слишком больно смотреть на меня. На его скулах ходят желваки, а потом отец судорожно вздыхает.
- Я думал, она лгала мне. Она не знала, что я сделал вазэктомию, и я думал... - Снова вдох. - Я думал, отец кто-то другой.
Да, он решил, что это я. Но я не могу винить отца за то, что он пришел к такому выводу. Он знал о нас с Миён, так что все вполне понятно. Однако он не мог допустить даже мысли о том, что ребенок может оказаться его.
Я сочувствую папе. Он хоть и не любил Миён, но мог бы стать хорошим отцом ее ребенку. Наверное, сейчас ощущение потери убивает его.
Папа тяжело вздыхает и только потом переводит взгляд на меня.
- Я еще нужен тебе или сам справишься?
- Сам справлюсь, - угрюмо отвечаю я, потому что он, очевидно, едва может держать себя в руках.
Отец кивает.
- Хорошо, крикни, если я тебе понадоблюсь.
Он нетвердой походкой покидает кабинет. После секунды тишины Гриер спрашивает меня:
- Готов продолжить?
Я слабо киваю.
- Хорошо. Давай поговорим про Лалису Ким. - Порывшись в огромной груде документов, адвокат вытаскивает еще несколько страниц. - Лалиса Ким, ранее известная как Лалиса Манобан, семнадцать лет. Сирота, три месяца назад ее нашли в Теннесси, где она танцевала в стриптиз-клубах, скрываясь под личностью тридцатипятилетней женщины.
Всего каких-то три месяца? У меня же такое чувство, будто Лиса всегда была частью моей жизни. В висках начинает стучать злость.
- Не говорите о ней.
- Мне придется говорить о ней. Она замешана в этом деле, нравится тебе это или нет. Вообще-то, Харви упомянул, что ты несколько раз приводил ее с собой на бои. Но вид крови её не пугает.
- К чему вы ведете? - сквозь зубы повторяю я свой недавний вопрос.
- Давай пройдемся по другим показаниям, ладно? - Он резко поднимает в воздух новый лист бумаги. - Вот это показания Кан Санны.
- Кан Санна до смерти ненавидит Лалису.
Но Гриер снова игнорирует мои замечания.
- «Мы пригласили Лалису на прослушивание в группу поддержки. Она вошла в зал и с гордым видом прошлась по нему в одних только трусиках и лифчике. У нее нет ни стыда ни совести. Это же позор! Но Чонгуку почему-то это нравится. Он никогда не вел себя так до тех пор, пока не появилась она. Раньше он всегда вел себя прилично, но она пробудила в нем самые худшие качества. Если она рядом, то он становится невообразимо грубым».
- Я в жизни не слышал подобного бреда! Санна приклеила скотчем к стене Астор-Парка какую-то девятиклассницу, а я, значит, невообразимо грубый? Лалиса никак на меня не повлияла.
- То есть ты хочешь сказать, что склонность к насилию у тебя была еще до того, как появилась Лалиса?
- Вы переиначиваете мои слова, - огрызаюсь я.
Он резко смеется.
- Это все цветочки по сравнению с тем, что будет ждать тебя на суде. - Он откидывает в сторону показания Санны и поднимает следующий лист. - Это показания Хан Юны. Судя по всему, вы встречались, но лишь до тех пор, пока ты не причинил ей боль. Вопрос: «Какие чувства вы испытываете к Чонгуку?» Ответ: «Он причинил мне боль. Очень-очень сильную боль».
- Я и пальцем её не тронул, - горячо возражаю я.
- Вопрос: «Как именно он причинил вам боль?» Ответ: «Я не могу говорить об этом. Это очень мучительные воспоминания».
Я вскакиваю из кресла, но Гриер неумолим.
- «Допрос прерван, потому что допрашиваемая сильно расстроилась и никак не могла успокоиться. Необходимо будет вернуться к этому вопросу».
Я с силой сжимаю спинку кресла.
- Я бросил ее. Мы встречались, но потом я уже больше не испытывал к ней никаких чувств и бросил ее. Но я не причинял ей никакой физической боли. Я ранил ее чувства, и мне очень жаль, но вряд ли она так уж сильно горюет обо мне, потому что в прошлом месяце переспала с моим братом.
Гриер вскидывает левую бровь. У меня появляется непреодолимое желание связать его и сбрить к чертям любую растительность на его голове.
- Отлично. Присяжные с удовольствием послушают о твоих братьях, которые тоже склонны к девиантному поведению.
- Это с чего вдруг?
Адвокат снова шелестит бумагами.
- У меня здесь наберется штук десять показаний, где говорится о том, что двое из них встречаются с одной и той же девушкой.
- Какое отношение это имеет к делу?
- Это лишь покажет присяжным, в какой обстановке вы живете. Что ты подросток из привилегированной семьи, который то и дело влипает в неприятные ситуации. Твой отец подчищает за тобой концы, откупаясь от жалоб и судебных исков.
- Я ломаю челюсти, но не женщин.
- Ты был единственным, кого зафиксировали камеры на входе в здание в тот вечер, когда погибла Мун Миён. Значит, у тебя была потенциальная возможность. Она была беременна...
- Но ребенок не мой, - возражаю я, - а папин.
- Да, однако ты тем не менее занимался с ней сексом, и Ким Дахён даст показания. Это мотив. Твою ДНК обнаружили у нее под ногтями, вполне возможно, что она пыталась бороться с тобой. Перевязка на твоем боку была сделана позже тем же вечером. В твоем прошлом немало случаев физического насилия, в частности, когда на словах порочат репутацию близкой тебе женщины. У твоей семьи, позволь мне процитировать мисс Кан, нет ни стыда ни совести. Не будет преувеличением сказать, что ты мог и убить, если чувствовал, что тебе угрожают. Это средства. Ну и, наконец, у тебя нет алиби.
Когда мне было четыре или пять, Чимин столкнул меня в бассейн. Тогда я еще плохо умел плавать, что небезопасно, если живешь на берегу океана. Я спорил с мамой, потому что не хотел залезать в воду, и вот Чимин поднял меня и бросил в бассейн. Вода накрыла меня с головой, попадая в уши. Я барахтался, как беспомощная глупая рыба на суше, и думал, что никогда не выберусь на поверхность. Я бы, наверное, так и вырос, боясь воды, если бы Чимин не вытащил меня, а потом снова не бросил в бассейн, и так несколько раз, до тех пор пока я не усвоил, что вода не собирается убивать меня. Я по-прежнему помню свой страх и отчаяние.
То же самое, страх и отчаяние. Меня прошибает холодный пот, когда Гриер поднимает последнюю страницу.
- Это досудебное соглашение о сотрудничестве со стороной обвинения, - тихим голосом говорит он, словно понимая, как сильно я потрясен. - Мы с прокурором составили его сегодня утром. Ты признаешь себя виновным в убийстве по неосторожности. В таком случае обычно приговаривают к лишению свободы сроком на двадцать лет.
Я беспомощно сжимаю спинку стула.
- Но прокурор предложит десять лет. А если будешь хорошо себя вести, ни с кем не драться, ни с кем не пререкаться, то тебя могут выпустить и через пять.
В горле у меня пересохло, язык кажется слишком большим. Мне приходится силком выдавливать из себя каждое слово.
- А если я не признаю себя виновным?
- Около пятнадцати штатов в нашей стране отменили смертную казнь. - Гриер на мгновение умолкает. - Но Северная Каролина к ним не относится...