Глава восьмая
Предгорья Хаконе
22:47
Традиционная покатая крыша из серой черепицы, тёмное дерево, бумажные перегородки сёдзи. Сёдзи бронированное, матовое, скрывающее внутреннее пространство. В саду — классический «сухой» сад камней, но Юнги знает, что — это ещё и система наблюдения за подходами к дому. Камни расположены так, чтобы не было слепых зон.
Внутри его встречает приглушённый свет. Основной свет — это множество бумажных фонарей тётин и светильников андон, расставленных в саду и по дому, создающих игру света и теней. Изнутри дом светится тёплым золотистым светом.
Фоново играет джаз. Это создаёт атмосферу изысканности, а не ночного клуба. Тихий гул приличных разговоров, звон бокалов. Якудза в дорогих, но консервативных костюмах. Гейши современного толка — часть оформления вечеринки. Охрана сливается с толпой, оставаясь незамеченной и следит за безопасностью гостей.
Оммокасэ* — шеф повар готовит изысканные блюда прямо при гостях. Дорогое саке, редкий single malt виски, французское шампанское, игристое. Еда — это демонстрация статуса. Икра, фуа-гра, суши с трюфелем. Всё изысканно, дорого, но не вульгарно.
— Замечательно, что ты приехал. — говорит Мацумото Ичиро, протягивая руку.
— Всё как всегда на высшем уровне, Ичиро, — довольно отвечает мужчина, сжимая протянутую руку, — Я приехал посмотреть на новый товар.
— Обижаешь, — коварно улыбается старик, — позже. Веселись, пока можешь.
Мацумото бросил многозначительный намёк, предоставив Юнги самому разгадывать его скрытые смыслы. С той памятной встречи минуло два месяца, но к теме истинности они больше не возвращались. Время от времени Хаюн присылал фотоотчёты: на них Чимин был безмятежен и погружён в свою тихую, размеренную жизнь.
Первобытный пыл альфы поутих, и навязчивый образ омеги больше не владел его сознанием с прежней силой. Теперь эта мучительная истина отступила далеко на задний план. Острая потребность обладать, чувствовать его рядом, сменилась спокойной уверенностью. Юнги было достаточно знать, что омега не кружится в чужих объятиях и сохраняет свою неприкосновенность в ожидании его.
Мимо проплывает дурманящий шлейф — то ли гиацинты, то ли лилии. Юнги скользит взглядом по залу и замечает незнакомца с утончёнными, почти женственными изгибами тела. Тот стоит в паре метров спиной к нему, и его плечи мелко вздрагивают от сдержанного смеха.
— Ниджиро, — обращается Юнги, его губы растягиваются в обманчиво-приветливой улыбке, пока он подходит к собеседнику того самого омеги. Теперь он видит его лицо. Внешность юноши — причудливый сплав юношеской мягкости и пронзительной, отстранённой выразительности. — Не познакомишь ли нас со своим спутником?
— Конечно, Юнги-сама. Это Изаму. Он из Японии, но когда-то грезил о том, чтобы выучить корейский. Правда, Изаму?
Парень кивает, и на его лице впервые появляется улыбка. Губы его тонкие, особенно верхняя. В состоянии покоя их линия слегка опущена вниз, что придаёт выражению лица налёт серьёзности. Широко расставленные, густые брови имеют лёгкий излом. Глаза крупные, глубоко посаженные, миндалевидной формы, сужающиеся к вискам, — их пронзительный, задумчивый взгляд будто проникает в самую душу.
— Мин Юнги, — представляется мужчина, пытливо глядя прямо в глаза незнакомца. — Старый друг и компаньон Мацумото Ичиро. Скажите, эти цветочные ноты — ваши духи или же это ваш собственный аромат?
Высокая девушка на шпильках бесцеремонно прорывается сквозь толпу, хватает Ниджиро за руку и увлекает за собой. Вслед им доносится её сдавленное ворчание, но это уже никого не интересует.
— Это мой запах. Тубероза, — бархатистым голосом отвечает Изаму. — В нём много граней: ноты мёда, имбиря, восточных лилий... Здесь слишком шумно. Не подняться ли нам наверх?
Не говоря ни слова, Юнги жестом приглашает омегу следовать за собой и властно обнимает его за талию. Тот не сопротивляется, покорно ступая за альфой. В его хитрющих глазах читается ехидная самоуверенность, будто он крайне доволен сложившимся положением вещей.
— Чем занимаешься? — небрежно спрашивает Юнги, запирая дверь на ключ, чтобы никто не помешал. — Здесь душновато. Можешь снять пиджак.
Изаму, до этого сидевший на краю кровати, грациозно поднимается спиной к Юнги и сбрасывает пиджак с плеч, оставаясь в тонкой полупрозрачной майке. Это действие не заставляет себя ждать. Мужчина прикладывает ладонь к его стройной шее, чувствует, как под пальцами дёргается кадык, и прижимается к железам, вдыхая аромат.
Сладко. Пьяняще.
Прямо как Чимин.
— Не поведаешь, зачем ты здесь, омега? — рычит Юнги, резким движением швыряя младшего на кровать.
Парень не выглядит испуганным, но в его глазах мелькает неуверенность. Он бегло оглядывается и пытается отползти к прикроватной тумбочке, но Юнги пресекает эту попытку, стаскивая его за ноги на пол. Альфа чертовски зол.
На спине парня красуется татуировка — безмолвный свидетель его истинной сущности, о которой он позабыл, так легко сняв одежду. Белый Ворон — мелкая группировка, алчущая денег и влияния. Всего месяц назад его люди покончили с ней, но, видимо, не до конца.
— Каков был план, куколка? Помешала омежья натура? Какая жалость.
Нотки лилии в аромате Изаму привлекли его мгновенно. Это могло стать роковой ошибкой, но он слишком опытен, чтобы упускать такие детали.
— Это ты убил Фумайо.
—
— Поймите, молодой человек, мы не можем арестовать человека только на том основании, что вы предполагаете, что он может вас убить, — усталым, набившим оскомину тоном произносит мужчина в полицейской форме, откидываясь на спинку стула. — У нас нет достаточных полномочий.
Парень, стоящий перед ним, выглядит совершенно обессиленным. Он смахивает капли с лица и сжимает губы от обиды и бессилия. Его взгляд устремлён в пол — то ли от разочарования, то ли от страха не проснуться завтра утром.
Он заскакивает в круглосуточный магазин на заправке, оплачивает бензин и покупает пачку сигарет. Предыдущую он выкурил ещё по дороге в участок. На его лице залегли тёмные мешки, будто он не спал неделю. Одежда изношена до дыр и пропахла потом, но он, кажется, уже этого не замечает.
На улице, пропитанной сыростью после недавнего дождя, витает запах скошенной травы. Парень с третьей попытки зажигает сигарету и поднимает глаза к небу, где медленно плывут облака. Ему отчаянно хочется уплыть вместе с ними, но вместо этого он лишь истерически, беззвучно смеётся. По щекам стекают капли, и уже не разберёшь — то ли это дождь, то ли слёзы.
Спустя пару дней Фумайо найдут в его же спальне с пулей в лбу. Он оставит послание, ключ к которому есть лишь у одного человека.
«ъсйч нсщръ я юсърц, нс снс ссус нъ цсйч. ръгин нъня юсомъъ нъ юъьъч в зчрдч. зюъьъм с нсёт цръцхъгьнъ. язчрь нйч пях н няъън цъцъ.
I.F.»
—
— Мы должны были пожениться через семь месяцев, а ты всё разрушил! Гад! — за эти слова Изаму получает оглушительную пощёчину.
— Эта мразь сливала информацию на сторону и поплатилась за своё предательство. Поверь, его смерть была милосердной по сравнению с тем, что ждёт тебя.
Юнги достаёт телефон, и в комнате раздаются гудки. Неспешной, мерной походкой он направляется к двери, чтобы его люди могли беспрепятственно войти.
— Второй этаж, дверь слева.
Телохранители появляются мгновенно — они всегда где-то рядом. Изаму лежит на полу, поджав колени к груди, его плечи сотрясаются от беззвучных рыданий. Он слишком слаб для мести, но попытаться был просто обязан.
— Выбить из него всю дурь, а потом покромсать на корм моим волчатам. Голову — отправить «Белым Воронам».
В тот миг, когда Кёнхвэ и Исыль поднимают омегу с пола, тот резким, отточенным движением хватает со стола тяжёлую стеклянную рамку и бросается на Юнги. Тот инстинктивно зажмуривается, но парирует атаку и отражает следующий удар.
— Босс! Простите! — в сотый раз виновато бормочет Кёнхвэ, опуская голову, словно провинившийся щенок.
К всеобщему облегчению, появился Джихун. Не сказать, чтобы он пришёл в восторг от открывшейся картины. Несколько минут он молча ходил из угла в угол, а затем обрушил на Юнги шквал язвительных упрёков. На лице альфы алела глубокая кровоточащая царапина — от брови до самой щеки. Джихун обработал рану, но продолжал хмуро смотреть на это безобразие.
— Где Исыль? — обратился омега к Кёнхвэ, не отрывая негодующего взгляда от Юнги. — И где, интересно, был ты, когда всё это происходило? — на последнем слове он сделал особый акцент, чтобы добить подчинённого чувством вины.
— Пак-сонсэнним, это... вышло случайно. Больше не повторится.
Джихун хмуро бьёт Кёнхвэ по затылку, и тот шипит от боли.
— Ребячество, — бросает Юнги, хотя в глубине души ему льстит забота его бойцов.
Пара спускается вместе, пока подчинённые разбирают завалы. Вскоре к ним присоединяется Мацумото Ичиро и, не дав и глотка сделать, жестом зовёт за собой. Он проводит их через потайную дверь, замаскированную под стену-сёдзи. Внутри их уже ожидает несколько человек: молчаливый русский поставщик с рыжей бородой, молодые, но влиятельные лидеры токийских группировок со своими безмолвными спутницами.
Они спускаются в подвал. Под леденящим светом неоновых ламп на столе, застеленном зелёным сукном, покоится новый образец — разобранная до винтика снайперская винтовка в прозрачном кейсе.
Наступает момент истины. Разговоры затихают. Ичиро даёт подержать оружие в руках. Леденящий холод металла — вот истинная кульминация этой показной роскоши. Напоминание о том, что за утончёнными манерами и бокалами шампанского скрывается смертоносный бизнес.
—
Субин уверенной походкой входит в просторный кабинет с панорамными окнами и потолками двойной высоты. В одной из бетонных стен встроен угловой камин, напротив которого разбросаны напольные подушки в серых и бежевых тонах. На одной из них, погружённый в раздумья, восседал Юнги.
Громко кашлянув, чтобы привлечь внимание, Субин докладывает:
— Вам пришла корреспонденция из агентства, а также материалы прослушки. Кан Лиан ждёт вашего ответа уже неделю. И дело Изаму лежит у вас на столе.
— Благодарю, на сегодня ты свободен. Можешь идти, Субин.
Кабинет Юнги расположен в самой тихой части резиденции, вдали от основных жилых помещений. Одна стена представляет собой книжный шкаф из тёмного дерева, уходящий под потолок. Напротив — глухая бетонная стена, на которой висит работа современного каллиграфа. На массивном письменном столе, стоящем прямо у окна, выходящего в крошечный замкнутый каменный сад, лежит тонкая папка.
Лицо мужчины бесстрастно, ни один мускул не дрогнет. Он включает лампу с регулируемым козырьком в стиле XIX века и раскрывает папку. Лист за листом он откладывает в сторону, лениво зевая над скучной, убогой жизнью парня, ставшего кормом для его питомцев. Единственное, что привлекает его внимание, — это брат покойного, оставшийся в одиночестве в этом жестоком мире. Но Юнги вскоре исправит эту несправедливость.
Его взгляд останавливается на фотографии улыбающегося юноши с тёмно-карими миндалевидными глазами. Его внешность источает чистую, добрую и спокойную ауру. В нём нет ни капли резкости или наигранности, его притягательность — в мягких чертах, искренней улыбке и невероятно выразительном взгляде. Губы умеренно полные, с чётким, приподнятым бугорком Купидона, брови естественной формы, не слишком густые, а нос — прямой и утончённый.
Он подолгу рассматривает снимок, прежде чем убрать его и захлопнуть папку. Следом Юнги открывает ноутбук и заходит в почту.
Сбоку, на низкой подставке, стоит акустическая система высокого класса, из которой доносятся умиротворяющие звуки природы.
Хаюн прислал новые фотографии с подробным, поминутным отчётом о прошедших днях Чимина. Сначала он читает текст, хотя руки так и тянутся открыть файлы с изображениями. В воскресенье омега был в салоне красоты — значит, стоит ждать перемен. А вот следующая запись в отчёте заставляет его мышцы напрячься, а самоконтроль — полететь к чертям. Юнги лихорадочно пролистывает изображения, пока не находит нужное. На снимке, сделанном в тусклом свете, запечатлено, как они стоят неприлично близко, а их лица разделяют считанные сантиметры.
Его будто сажают на иглы. Внутри всё зудит — не на коже, а где-то глубоко, в самых тканях горла. На языке проступает привкус бурбона с нотами дыма и ванили. Он становится навязчивым, удушающим. По коже бегут мурашки, его бросает то в жар, то в холод, и единственное спасение — напиться, чтобы наутро не осталось ни сожалений, ни воспоминаний.
Ведь его ждёт самолёт.
Если ещё утром он сомневался, стоит ли ехать на праздник к Игёну, сыну Джуна, то теперь сомнений не осталось. Сеул давно забыл, каково это — быть под каблуком у Юнги, но он с радостью напомнит об этом. И приедет он не один, а с новой игрушкой в руках.
—
*Оммокасэ (お任せ) — это японская фраза, которая дословно переводится как «я доверяю вам» или «на ваше усмотрение». В кулинарном контексте оммакасэ — это полноценный формат трапезы, при котором гость полностью доверяет выбор блюд шеф-повару. Это не просто заказ с меню, это высшее проявление доверия к мастерству повара.
*ъсйч нсщръ я юсърц, нс снс ссус нъ цсйч. ръгин нъня юсомъъ нъ юъьъч в зчрдч. зюъьъм с нсёт цръцхъгьнъ. язчрь нйч пях н няъън цъцъ. — этой ночью я боюсь, но оно того не стоит. утром меня больше не будет в живых. забудь о моём существование. развей мой прах на нашем месте.