11.
За месяц наблюдений за комнатой, в которой лежал загадочный человек, выяснилось, что его хоть и редко, но навещают. Если откинуть случаи, когда почти одновременно срабатывали сразу оба моих маячка, что означало, что кто-то прошёл по коридору мимо тупика с комнатой, то к телу, которое я имел некоторые основания считать своим прежним, кое-кто приходил однажды в неделю, по воскресеньям, примерно через час-полтора после ужина, и оставался там около получаса. Я подозревал, кто именно это был, но одно дело — подозревать, другое — убедиться. И, разумеется, меня интересовало, что он там делает.
Как назло, именно в это время у слизеринцев бывало факультетское собрание. Прежде я не задумывался об этом, но теперь понял, что похожие мероприятия одновременно проходят и на других факультетах. Значит, коридоры Хогвартса в это время пустынны, а если кто-то некстати и промелькнёт в ненужном месте, будет очень легко выяснить, кто это был, опросив учеников, кого в этот вечер не было на собрании.
Плащ был подарен мне не для этого, но в комплексе с другими скрывающими заклинаниями хорошо обеспечивал мою безопасность фактически от всего, кроме физического столкновения. Если я пристроюсь где-нибудь около своего маячка, мимо которого проходит посетитель, я наверняка останусь незамеченным. Главное, как-нибудь отделаться от присутствия на собрании и остаться при этом вне подозрений.
Всю субботу я ломал голову над этим, но надёжного способа не находил. Все они позволяли отлучиться тайком, но не выдерживали и малейшего расследования в случае возникновения подозрений. Без помощи кого-то ещё у меня не получалось никак, и в субботу перед сном я обратился к Нотту:
— Тед, завтра мне позарез будет нужна твоя помощь.
Нотт, уже укладывавшийся под одеяло, передумал ложиться и сел на кровати.
— Говори.
— У меня завтра сильно разболится голова...
— А сегодня она у тебя в порядке? Ты весь день выглядел так, словно ею кирпичи таскал, — намекающе спросил Тед.
— Тем лучше, значит, она болела у меня сегодня, а завтра разболится ещё больше.
— Принято.
— Перед ужином я схожу в медпункт и попрошу у мадам Помфри зелье от головной боли. За ужином я буду неважно выглядеть и отпрошусь у Джейка с собрания спать. Думаю, не случится ничего такого, из-за чего он меня задержит.
— Ясно, а от меня что требуется?
— Ты зайдешь в спальню через пять-семь минут после меня, увидишь на столе своё письмо, которое ты забыл отправить, дойдёшь с ним до наружной двери и оттуда попросишь у Джейка разрешения сбегать до совятни. Разрешит он или не разрешит — дверь ты должен открыть. Письмо должно быть настоящим, напиши его заранее, всё равно что и кому, хоть записку Грейнджер.
Тед, прищурясь и склонив голову набок, запоминал мои слова:
— Приготовить письмо, а через пять минут после того, как ты отпросишься спать, сделать вид, что забыл его отправить. Понятно.
Я открыл свой сундучок и извлек оттуда плащ-невидимку.
— Смотри, — и надел на себя плащ. Тед присвистнул.
— Это секрет, откуда у тебя такое? — не выдержал он, хотя обычно не задавал лишних вопросов.
— Никогда не поверишь — Дамблдор на Рождество подарил.
Нотт поверил. Он уже знал, что если бы это было секретом, я так бы и сказал.
— Письмо требуется для того, чтобы ты незаметно открыл мне обе двери и выпустил меня в коридор, — сказал я, снимая плащ. — После собрания меня скорее всего никто не хватится, но ты всё-таки займи Джейка разговором, чтобы в случае чего вмешаться. Если Джейк захочет проверить, как я там, скажи, что посмотришь сам. Загляни в спальню и скажи ему, что всё в порядке, я сплю. Если что, отвлекай его, сколько потребуется. Остальных тоже.
Тед усмехнулся и покачал головой.
— Ты, смотрю, продумал всё до мелочей...
— Еще не всё. Может получиться так, что мадам Помфри не захочет выпустить пациента из лап и оставит меня в медпункте. Я постараюсь выкрутиться, но на всякий случай... Завтра, перед тем как идти к ней, я положу этот плащ вот сюда, в твою тумбочку. Если она отпустит меня, здесь я его и возьму, но если оставит до утра, постарайся вернуться с ужина пораньше, обвяжись этим плащом под мантией, вот так, и навести меня в медпункте. Вот теперь уж точно до мелочей.
— Ясно, сделаю.
В воскресенье всё прошло как по маслу. Я выглядел нездоровым, но не настолько, чтобы за меня опасаться. Тед, выпуская меня в плаще, держался так естественно, что если бы я не знал, ничего не заподозрил бы. С письмом его, кстати, не выпустили.
Я успел на место с запасом и остановился у стены неподалёку от своего маячка. Как я и предполагал, это был Дамблдор, и явился он в обычное время, где-то чуть позже десяти вечера. Выждав три-четыре минуты — достаточное время для того, чтобы он огляделся и убедился, что поблизости никого нет — я пошёл вслед за ним.
Когда я пробрался в комнату, директор стоял наклонившись над человеком на кровати и вглядывался в его лицо. Пока он был занят, я тихонько прокрался направо до соседнего угла и замер там. Минуты две Дамблдор рассматривал лежащего, затем ладонью поправил его волосы...ещё... провёл по щеке... Я в недоумении наблюдал.
— Том... мой мальчик... мой гениальный мальчик... — прошептал директор.
Это его родственник?
Движения директорской ладони становились всё ласковее, в них проступало что-то нечистое. Я смотрел как завороженный. Ладонь Дамблдора гладила уже не щеку лежащего, а шею... распустила завязки робы у горла и проникла внутрь... Дыхание директора становилось всё тяжелее.
Вдруг он выпрямился и достал палочку, направил её на безучастное тело:
— Империо! Круцио!
Тело на кровати забилось в судорогах, из его горла раздались вопли и болезненные стоны. Я оцепенел.
Впервые в жизни я узнал, как это волосы становятся дыбом. Не уверен, что я остался совершенно беззвучным, но директор уже ничего не замечал. Он откинул серую робу узника, задрал свою мантию и развернул его к себе. О том, что происходило дальше, я лучше промолчу, хотя видел всё до мельчайших подробностей, не смея шевельнуть даже глазами.
Через несколько минут, показавшихся мне вечностью, Дамблдор отпустил бьющееся в судорогах тело и отменил Круцио. Он снова вгляделся в страдальчески искажённое лицо и погладил лежащего по щеке.
— Спи, любимый...
Директор ушёл, а я еще долго приходил в себя. Слишком потрясло меня увиденное. Уходя, я уничтожил следилки, сообразив наконец, какому риску я подвергался. Есть тайны, которые нельзя знать и оставаться в живых.
Через полчаса после отбоя я вернулся в общежитие. Рулон с моими робами, изображавший спящего меня под одеялом, оставался нетронутым, лёгкая иллюзия, которой я добавил свёртку похожести, тоже была на месте. Значит, обошлось.
Нотт не спал, он дожидался меня и заметил саму собой открывшуюся дверь. Я скинул плащ и убрал в сундучок, разобрал свёрток на постели и распихал вещи по местам. Тед валялся одетый на кровати, положив ногу на ногу, и молча наблюдал, как я шарахаюсь по комнате. Наконец я сел на свою кровать и посмотрел на него. Невозмутимость Теда как рукой сняло.
— Гарри? На тебе лица нет! — сказал он, садясь напротив. — Честно, я удивлялся тому, что ты собираешься как на войну — но теперь готов думать, что так оно и было. Ты хоть победил?
— Не проиграл.
Я выдохнул из лёгких воздух и стал растирать лицо руками.
— У тебя есть что сказать мне? — спросил Тед.
— Не попадайся под легилименцию.
— И всё?
— От того, что ты знаешь сейчас, сдохну только я. От того, что я знаю сейчас, сдохнем мы оба.
— Всё так... опасно?
— Если не соблюдать осторожность, то да. Что кому говорить, тебе известно — у меня вчера болела голова, но завтра мне станет лучше. Я сделал всё, чтобы ни у кого не возникало никаких вопросов, потому что если копнут...
— Ты даже лекарство выпил, — Тед кивнул на стол, где стоял полупустой пузырёк от мадам Помфри.
— Да. Когда-нибудь я смогу рассказать тебе побольше, но не сейчас. Слишком многое от этого зависит.
— Понимаю... Уснуть сможешь?
— Нет. Но ты спи, мне надо кое о чём поразмыслить.
Тед улёгся спать, и вскоре я услышал его тихое сонное посапывание. К этому времени я успокоился настолько, что ко мне вернулась способность рассуждать, хотя мои рассуждения никак не могли отвлечься от картины, которая всё еще стояла у меня перед глазами.
Если это было моё прежнее тело, то у нас с Дамблдором были непростые отношения до того, как мою душу разнесло оттуда по закоулочкам. Но какими бы наши отношения ни были, я никогда добровольно не согласился бы на такое. Разве что под Империо...
Под Империо... как с этим узником...
С Круцио понятно — в возрасте директора с живым бревном может ничего и не получиться. Непонятно другое, зачем Дамблдор накладывал на это тело Империо. Зачем пустой телесной оболочке Империо, если она и так не способна сопротивляться? Разве что по привычке...
Нет, не нужно замудряться, эдак я далеко зайду. Да и что это может прояснить? К Мерлину домыслы, у меня появился реальный факт, что узника зовут Том — а что я-прежний тоже учился здесь, я и раньше знал. Распространённое имя, уже сейчас мне известны четыре Тома, которые учатся в Хогвартсе. Но всё равно это больше, чем ничего.
Отношения с Драко Малфоем у меня никак не складывались. Нельзя сказать, чтобы мы оба этого не хотели, но Драко признавал равенство дружественных отношений только на своих условиях, которые были для меня неприемлемы. Его возмущало, что раз в две недели я хожу в гости к Хагриду, а уж что со мной туда приходят Уизли с Лонгботтомом, Малфой никак мне простить не мог. Он считал, что я обязан плюнуть и растереть на них, а затем уйти, всяко оскорбивши их напоследок, но мне требовалось знать, что замышляет Дамблдор, так как Уизли по его указке сливал мне информацию. Так всё было более-менее под контролем, а если я бы наотрез отказался от общества рыжего, директор мог бы придумать что-нибудь ещё.
Вторая часть условий Малфоя заключалась в том, что я должен был везде ходить за ним и поддерживать его в оскорблениях всех учеников, кого ему вздумалось оскорбить. Квиддич и приставания к низкородным были двумя его любимыми занятиями и занимали всё его свободное время. Мальчиком он был смышлёным и успевал на уроках нахвататься знаний на 'удовлетворительно', за что получал свои 'превосходно' и 'выше ожидаемого', так что свободного времени у него было очень много.
Уж если даже я уставал, регулярно перехватывая его на полпути к ссорам, то представляю, как его выходки доставали Крэбба и Гойла. Парни, похоже, дали отцу Драко такое же обещание, как и я, только в более категорической форме, и теперь были вынуждены держать слово. Хорошо еще, что они были сильными ребятами и вдвоём могли отмахаться от большинства недружественных компаний.
Сколько я мог, столько я и сдерживался, но когда они втроём прямо на квиддичном матче подрались с Уизли и Лонгботтомом, устроив в проходе между трибунами безобразную кучу малу, я решил, что с этим пора что-то делать.
— Малфой, — сказал я, когда драчунов растащили в стороны, лишили баллов, и они, сверкая свежими синяками, уселись рядом с нами на верхнюю скамью трибуны. — Ты помнишь, что тебе отец говорил?
— Он мне много чего говорил, — пренебрежительно отмахнулся Драко. — А чего это ты вдруг вспомнил?
— А того, что он велел тебе вести себя соответственно положению аристократа, а ты этого не делаешь.
— Я?! — мгновенно завёлся Малфой. — Я не делаю?! Да я только это и делаю, это ты, Поттер, забываешься!
— Драко, — как можно спокойнее сказал я. — Аристократ не должен никому доказывать, что он лучше других. Если он пытается доказывать это, значит, он сомневается, что он лучше других.
— А я доказываю?!
— Ты всё время тычешь во всех, какие они плохие. Если ты аристократ, почему ты цепляешься к незнатным, как пьяный дворник к проституткам? Это недостойно аристократа.
— Ты! Ты! — Драко вскочил и кинулся на меня с кулаками. Я тоже вскочил и увернулся. Не миновать бы нам драки, но в это время на поле кто-то что-то поймал, и трибуны взревели. — Ну вот, я всё из-за тебя пропустил...
Боевой пыл у Малфоя пропал, но всё равно парень здорово обиделся.
— Я тебе не прощу, Поттер, как ты меня назвал! Я отцу скажу!
— Вот, насчёт отца... Твой отец при мне сказал тебе, что ты должен ссорить врагов и заводить полезные знакомства. А ты что делаешь? Ты сам перессорился со всеми и настроил всех против себя. Настоящие аристократы выше глупых подколок и никогда не опускаются до приставаний к низкородным.
— Малфой, ты, правда, это... — вдруг подал голос Крэбб. — Рыжий придурок на то и придурок, а ты-то чего?
Драко изумился и уставился на Крэбба, я, вообще говоря, тоже.
— Малфой, Поттер правильно говорит, — поддержал приятеля Гойл. — Свяжешься с обезьяной — сам обезьяной станешь. Вон Поттер никого не задирает, а на него всё равно пасть разинуть боятся.
Лишившись своей главной поддержки, Драко заметно растерялся.
— Хорошо Поттеру, он Мальчик-Который-Выжил... — обиженно пробормотал он.
— Да ладно, Малфой... — сказал Гойл. — Дело не в этом, а в том, что Поттер умеет себя поставить. Поттер выглядит как опасный, а ты...
— Что я? Я себя поставить не умею? — Драко снова прицелился броситься с кулаками, уже на Гойла, но вовремя вспомнил, что тот не такой щуплый, как я.
Гойл посмотрел на меня, надеясь, что я скажу то, что он не посмел сказать. Пришлось взять огонь на себя.
— Драко, у тебя это лучше получится, если ты перестанешь придираться к людям и вести себя как дитё капризное.
— Я не дитё капризное!
— А давай проверим? Я скажу тебе одну вещь, которую понимают только взрослые и умные парни. Если ты её спокойно выслушаешь и поймёшь, значит, ты не дитё капризное.
— Давай говори, — сказал надувшийся на весь мир Драко.
— Знаешь, за что уважают твоего отца? Не за то, что он Малфой. Ему уважают за то, что когда он после гибели Тёмного Лорда оказался в отчаянной ситуации, он не только отмазался сам, но и отмазал своих приближённых. А вот получилось это у него именно потому, что он — Малфой.
Драко подвис в осмыслении слишком сложной для него задачи. Мы смотрели на него вчетвером — я, хмурый и слегка набычившийся Крэбб, серьёзный прищуренный Гойл и как всегда внимательный и независимый Нотт.
— Вы чего? — Драко поёжился под нашими взглядами.
— Ждём, когда ты врубишься, — озвучил общее мнение Крэбб.
Драко еще раз обвёл нас взглядом, затем вдруг развернулся и побежал со стадиона в школу. Мы проводили его глазами и переглянулись.
— Врубаться побежал... — тоном знатока сказал Крэбб.
— Мерлин ему в помощь, — сказал Нотт.
— Ребята, давайте матч смотреть, — сказал Гойл.
Я промолчал.
До вечера Драко безвылазно сидел в своей спальне. К ужину он не явился. Мы вчетвером, словно заговорщики, оккупировали угол гостиной с двумя диванами вдоль стен и сидели там, перекидываясь незначащими фразами. Только Гойл глянул на меня и спросил: 'Может, сходить за ним?' Я отрицательно качнул головой, и мы остались на местах.
Драко вылез из своего убежища где-то через полчаса, хмурый и против обыкновения взъерошенный, надутый как белая мышь на крупу. Обнаружив нас в гостиной, он направился к нам. Крэбб и Гойл раздвинулись и похлопали по дивану, Драко сел на освободившееся место.
— Ну и что мне делать, если они полезут первыми? — спросил он, ни глядя ни на кого из нас.
Все почему-то посмотрели на меня.
— Тут все просто, — сказал я. — Ты же всегда не один, а с парнями. Если кто-то сделает тебе рожу или руками что-нибудь обидное изобразит, тогда Винс с Грегом сразу же, без разговоров, выбивают из него пыль — и плевать на баллы. А если кто-то скажет тебе что-то обидное, тогда ты тоже ничего не делаешь, а кто-то из парней говорит обидчику что-нибудь вроде 'шавка лает на Малфоя, чтобы потом всю жизнь своим детям этим хвастаться' или 'и червяки лезут к солнцу, только они под ним не греются, они на него плюют'. Если после этого обидчик полезет в драку, парни выбивают из него пыль.
Малфой заулыбался, Крэбб с Гойлом довольно заржали, даже Нотт, расслабленно облокотившийся на боковину дивана, позволил себе усмешку.
— А если, парни, у вас быстро сообразить не получается, вы заранее придумайте, что вы будете говорить. Главное в ваших словах, чтобы обидчик был ничтожеством, а Драко — светилом первой величины.
— Да мы прямо сейчас и придумаем! — обрадовался Крэбб.
Они с Гойлом придумывали разные обидные фразы, пока не опустили всех врагов ниже Хогвартских подземелий. Мы с Тедом посмеивались, Драко услышал много лестного о себе и цвёл. Новый вариант поведения нравился ему всё больше и больше.
— Парни, вы мне поесть взяли? — вспомнил наконец он.
Но мы не грифы, ни у кого из у нас не было привычки таскать куски со стола. Мы переглянулись в стиле 'я как-то и не подумал, а ты?' и отрицательно помотали головами.
— Драко, пошли к тебе, а там что-нибудь придумаем, — предложил я.
Мы согласно встали и вслед за Малфоем потянулись в его спальню. Там мы с Ноттом и Гойлом втиснулись на двухместный диванчик, а масивный Крэбб сел в ногах на кровать Драко. Когда все расселись, я постучал по столу и, почувствовав отклик домовички, стал перечислять:
— Один бифштекс рубленый с картошкой под гномьим соусом, крепкий цейлонский чай и воздушных бомбочек на пятерых.
Все выжидающе смотрели то на меня, то на стол, гадая, что это значит и чем это кончится. Минуты через две на столе появилось требуемое.
— Спасибо, Фиби, — я узнал домовичку. Обычно мне отзывались Бинки или Фиби.
Вытащив палочку, я посредством Вингардиум Левиоза перенёс тарелку с бифштексом к Малфою на тумбочку. Драко взялся за еду, а я трансфигурировал из стула столик чуть побольше табуретки и отлевитировал его на середину спальни. Затем я отлевитировал на него стаканы с чаем и плетёное блюдо с воздушными бомбочками.
— Угощайтесь, джентльмены.
Воздушные бомбочки — это шарики из заварного теста, начинённые смесью взбитых сливок с толчёными орехами. Такая вкуснота... Мы разобрали стаканы с чаем и воздали должное десерту. Увидев, как стремительно пустеет блюдо, Драко забеспокоился.
— Эй! Мне оставьте!
— А мы добавки попросим. — Я постучал по столу: — Фиби, ещё бомбочек. Спасибо.
— Ты домовичке спасибо говоришь? — изумился Драко.
— Мне это ничего не стоит, а ей приятно. Если я оценю её труд, она в следующий раз постарается.
Драко презительно фыркнул, но ничего не сказал. Когда мы допивали чай, дверь вдруг открылась и в спальню вошёл Снейп. Он остановился у входа и с сердитым удивлением оглядел нашу компанию.
— Малфой, вы почему не ужинали? — выдал он, видимо, заготовленную фразу. — Что здесь происходит?
Все опять уставились на меня.
— Молчите, Поттер, — сказал декан, прежде чем я успел открыть рот. — Я знаю, что вы скажете — что школьные правила не запрещают принимать еду в спальне.
— Так и есть, профессор, — невозмутимо подтвердил я.
— И всё-таки, что здесь происходит?
— Мужской разговор в тёплой дружеской компании, сэр. Хотите чаю?
— Нет, спасибо. — Снейп снова оглядел наши честные улыбающиеся физиономии. — Ладно уж... разговаривайте.