Глава 3
В душном зале царило густое зловоние немытых тел, крепкого алкоголя, табака и рагу с квашеной капустой. В воздухе висела дымовая завеса: трубки и самокрутки курили все, даже женщины. В центре, поставив ногу на табурет, играл на нелепом пузатом инструменте музыкант, но его почти не было слышно за громоподобными раскатами смеха, визгом, криками, топотом множества ног.
Спину ломило от усталости, глаза разъедал пот, голова гудела от шума и тяжёлых запахов. Работать придётся до полуночи, и Йонас, сжав зубы, работал: протискивался между вонючими телами, ставил на столы миски и кружки, нёсся на кухню за новыми порциями.
— Шевелись, — угрюмо бросила Лиза, хозяйская дочь. В свои двадцать два года она всё ещё не была замужем, и Йонас догадывался, почему. Смотрела она злобно, сквернословила, как матрос, а ещё никогда не расчёсывала свои лохмы.
В руках у Лизы был черпак, которым она шлёпала в миски рагу. На скуле наливался лиловым синяк — вчера хозяин Жак бил её, пока Йонас подметал пол и рассыпал свежий тростник. Йонас давно перестал за неё заступаться. Всё равно благодарности от этой кобылы не дождёшься. Только обругает за то, что влез не в своё дело. Ещё и от хозяина Жака прилетит.
— Сама шевелись, — ответил Йонас, разливая грог по кружкам. В спешке он лил неаккуратно, и на столе оставались брызги, которые Лиза тут же раздражённо стирала засаленной тряпкой. — Хлеб почему не нарезала?
Она швырнула черпак в кастрюлю и злобно зыркнула.
— Это ещё ничего, — сказала она, отрезая от хлеба крупные бурые ломти и небрежно кидая на поднос. — Скоро начнётся сезон дождей, многие осядут на зимовку, и тут будет каждый вечер не протолкнуться. Деньги рекой потекут. Хотя, какая разница... — Она помрачнела. — Нам этих денег всё равно не видать.
В зале назревала ссора — этот агрессивный дух Йонас уже научился чувствовать, едва заходя в помещение. Нужно успеть разнести еду и убраться на кухню или забиться куда-нибудь в угол до того, как начнётся потасовка. Драки с применением оружия были запрещены, но получить кулаком по уху Йонасу всё равно не хотелось. Времени на боль у него нет.
Он избавился от мисок с рагу и, протолкавшись к столу у самого входа, поставил перед мистером Фейном заказанный грог. Невольно он покосился на карту, разложенную среди тарелок с заветренными рыбными закусками. Йонас ничего не понимал в картах. Он даже не умел читать и писать, но карта с её рисунками из линий и закорючек всё равно манила.
— Любопытный парень, а? — усмехнулся собеседник мистера Фейна — обычный моряк, какие каждый день заходят в харчевню, чтобы напиться до потери пульса. — За излишнее любопытство, знаешь ли, и получить можно.
— Пусть посмотрит, — не отвлекаясь от карты, ответил мистер Фейн. — Жалко тебе?
— Да не, не жалко, — ворчливо ответил второй. — Только не маячь тут сильно, свет загораживаешь.
— Я могу принести вам свечу.
Мистер Фейн, наконец, поднял голову и скупо улыбнулся:
— Это было бы кстати.
Мистер Уильям Фейн был единственным человеком не из общины, кто звал Йонаса по имени, а не «мальчик», «парень» или «побирушка». Бывший навигатор знаменитого «Воздаяния» — корабля, на который мечтал попасть Йонас, — казался одновременно и молодым, и каким-то потрёпанным, пережёванным жизнью и морем. Ничто, кроме страшных старых ран, не выдавало в нём известного пирата. У него даже было пенсне на носу!
Мистер Фейн — учёный человек, а не головорез из тех, какими забита «Весёлая потаскуха». Он высокий, а когда-то, наверное, был и статным, но теперь — весь переломанный. Одет он всегда хорошо, но скромно, а соломенного цвета волосы аккуратно зачёсывает набок, скрывая жуткий, похожий на смятую заскорузлую тряпку ожог всей левой стороны лица.
Фанни частенько ходила к нему помогать по дому, и Йонас решил, что та надеется удачно выскочить замуж. Однако мистер Фейн даже не смотрел в её сторону — сидел в своём кабинете, обложившись письмами и книгами, пока Фанни не заканчивала с уборкой, стиркой и прочими женскими делами. Потом выходил из кабинета, платил Фанни деньги, давал хлеба, мяса и варёных яиц, после чего снова скрывался в недрах дома. Восхитительно-одинокая жизнь. Йонас мог только мечтать о том, чтобы целый дом принадлежал ему одному. Своего у него не было ничего. Даже одежда и та считалась собственностью общины.
Йонас ушёл и вернулся со свечой.
— Ещё грога? — спросил он, оттягивая тот момент, когда придётся взяться за обслуживание других посетителей. Назревавшая ссора лопнула, точно нарыв, и теперь одни в спешке отсаживались от эпицентра бури, спасая стулья, выпивку и самих себя, а другие, напротив, стягивались к орущим друг на друга мужчинам, махали кулаками и подначивали.
— Тащи, парень, да побольше, — ответил собеседник мистера Фейна.
Йонас составил на поднос пустые кружки с тарелками, чтобы освободить место на столе, но не успел и шагу сделать. Раздался грохот бьющейся посуды, когда Ренé Мартéн перевернул стол. Взяв табурет, на котором сидел, он со всей силы швырнул его в человека напротив. Похоже, кто-то случайно зацепил его или просто обозвал. Завязалась драка, и девицы, подхватив юбки, с визгом бросились врассыпную. Йонас отвернулся и пригнулся, спасая голову и поднос от летящего табурета.
Несколько мгновений он не двигался, опасаясь получить в лицо. За спиной раздавались оглушительные звуки мордобоя: треск, хруст, удары, выкрики, харканье, брань. «Безбожница» вошла в гавань неделю назад, и с тех пор каждый вечер Рене Мартен, её капитан, напивался вдрызг и разносил питейные заведения Порт-Эреба.
— Чёрт бы тебя побрал! — Кто-то схватил Йонаса за шкирку и хорошенько встряхнул. Посуда с дробным стуком посыпалась на пол. — Иди и разними их!
— Но, сэр...
— Пошёл! Ты крепкий парень, не ной!
Хозяин Жак пихнул Йонаса вперёд. Он успел увернуться от летящего в лицо кулака, но следующий удар пропустил и упал на пол, в грязный, заплёванный тростник. Потянуло едким запахом мочи — кто-то перепил и обоссался, не сходя с места. Ухо гудело от боли, в бок тоже впилась боль — его пнули под рёбра. Йонас попытался отползти подальше, пока его не затоптали или не запинали до смерти.
Выбравшись из сутолоки и встав на ноги, он увидел, что хозяин Жак стоит у стены и, скрестив руки на груди, невозмутимо наблюдает за дракой. Ущерб всегда оплачивал проигравший, Йонасу не было нужды кого-то разнимать — хозяину Жаку просто захотелось на нём отыграться. Вместе с болью в рёбрах Йонаса обожгло осознание: чёртова девка с кухни снова что-то наплела про него. Каждый божий день шипела своему папаше, что Йонас то продукты с кухни таскает, то втихую пьёт вино из бутылей в оплётке, — Лиза сама его хлестала, да столько, что после закрытия едва на ногах держалась, — а то и вовсе деньги прикарманивает.
«Убью обоих, — зло подумал Йонас, сплёвывая кровь себе под ноги. Поднос он потерял где-то в суматохе и теперь пытался отыскать его глазами. — Точно убью».
Не убьёт. Ему нужна эта работа, нужны эти жалкие медные гроши, которые хозяин Жак ему платит, и те остатки пищи, которые ему позволяется бесплатно забрать себе. Если его выгонят, он станет обузой для общины, и придётся идти воровать, а он скорее удавится, чем сунет руку в чужой карман.
Пока он приходил в себя, в драку влезли новые люди — точнее, Рене Мартен втянул их, колошматя всех подряд. Вообще-то, Рене Мартен, высокий, но худощавый, с выпирающими костями, был не таким уж могучим человеком. Однако — чертовски сильным. Иногда, глядя, как он с холодной злостью кого-то бьёт, Йонас начинал подозревать, что силы Рене Мартен черпает из какой-то необъяснимой ненависти ко всему живому. И лицо у него было такое... недоброе: серое, с острыми чертами, глубоко посаженными глазами и бесцветным взглядом. Он мог спокойно просидеть весь вечер, храня ледяное молчание или разбавляя разговор короткими замечаниями, а потом вдруг вспылить и начать на всех кидаться. Страшно представить, что с ним творилось в открытом море, как он вёл себя с командой. Говаривали, что Рене Мартен не признаёт двух вещей: отказов и чужой слабости. Йонас мечтал вырваться с этого проклятого острова, мечтал о море и крупных городах, о Триллиуме, о большом доме, на который заработал бы сам, но проситься на корабль Рене Мартена не стал бы и под страхом смерти.
Впрочем, кто бы его взял? Рене Мартен отбирает в команду самых лучших.
Прежде чем хозяин Жак успел бы увидеть, как он прохлаждается, Йонас отлепился от стены, вытащил из-под стола завалившийся туда поднос и, оставив рассыпанную посуду валяться под ногами дерущихся мужчин, поковылял на кухню. Там он взял кувшин, разлил по кружкам грог и, проигнорировав гору мисок с остывающим рагу, пошёл к столу мистера Фейна. Руки предательски дрожали от боли, и он попросту не удержал бы поднос, заваленный снедью. Нужно дать себе немного отдохнуть, но так, чтобы не стоять на месте, иначе будет хуже.
— А, спасибо, — как ни в чём не бывало, сказал мистер Фейн, будто и не замечая никакой драки. Только говорил громко, чтобы перекричать гвалт в центре зала. Табуреты и посуда больше не летали, и теперь пираты просто лупили друг друга по мордам и пинали по поясницам.
Спутник мистера Фейна мигом приложился к кружке, делая крупные жадные глотки.
— Держи деньги за ужин, парень, — сказал он и от души рыгнул.
На стол легло несколько монет. Йонас угрюмо сгрёб их в ладонь и поплёлся обратно — бросить деньги в сундук и взяться за миски в надежде на то, что за время его отсутствия драка утихнет сама собой.
Драка утихла сама собой, когда отрубившегося Рене Мартена взяли за руки и ноги и уволокли прочь. Время близилось к полуночи. Большая часть посетителей уже перекочевала в бордель напротив, и в «Весёлой потаскухе» остались самые преданные бутылке люди, но мистер Фейн всё не уходил. Его спутник незаметно исчез, пропала и карта со стола. Мистер Фейн, сидя в одиночестве, курил трубку и смотрел в замызганное окно. Он засобирался лишь когда хозяин Жак вышел объявить о закрытии и вежливо попросить всех «выметаться на хрен».
— Есть разговор, — сказал он Йонасу, когда тот, загруженный пустой грязной посудой, пробегал мимо.
Избавившись от посуды — попросту скинув её в корыто и предоставив Лизе самой возиться в холодной воде, — Йонас торопливо выскочил на улицу. Мистер Фейн дожидался его, грузно привалившись спиной к стене. Стоять ему бывало тяжело.
— Ты бы хотел работать в «Каравелле»? — спросил он, выбивая из трубки прогоревший табак.
— Конечно! — с жаром ответил Йонас. — Но меня туда даже на порог не пустят.
— Пустят. — Мистер Фейн улыбнулся. Улыбка у него была кривая из-за ожога и больше напоминала зловещий оскал. — Владелец «Каравеллы» — мой старый добрый друг. Он возьмёт тебя. Я говорил с ним этим утром.
У Йонаса аж дыхание спёрло, когда он представил себе, каково это — работать в приличном заведении, где всегда чисто, где на тебя не орут, куда не ходит вдрызг пьяная матросня. Обедать в «Каравелле» и снимать там комнаты предпочитали обеспеченные гости города, капитаны, их ближайшее окружение и зажиточные моряки, пресытившиеся однообразной выпивкой и дурной едой задёшево. Наверняка там всё совсем не так, как в «Весёлой потаскухе».
Но тут Йонас помрачнел, вспомнил, что мистер Фейн обещал ему кое-что другое.
— Ты не рад?
— Что вы, сэр, я и мечтать о такой работе не мог, спасибо вам! Но...
— Да-да, знаю, чего ты хочешь. — Мистер Фейн шёл очень медленно, приволакивая ногу, и Йонасу приходилось подстраиваться. Сам он привык ходить быстро, едва ли не бегом. — Ты видишь в гавани «Воздаяние»?
— Нет, сэр.
— Вот и я не вижу. Не спеши. Всему своё время.
Они покинули тёмный мрачный квартал, в котором располагалась «Весёлая потаскуха», и шли теперь по ярко освещенной центральной площади. До прибытия в Порт-Эреб Йонас никогда не видел настоящих фонарей — столбов, увенчанных стеклянными бутонами, в недрах которых плясало пламя. За фонарями, украшающими площадь и дорогу к Храму-на-Скале, следил специальный человек — Йонас иногда встречал его по пути домой. Слепой фонарщик был ещё одним оскорблением, нанесённым ему городом: убогого на эту работу взяли, а его, здорового и сильного, выставили вон со словами, что даже лучину подержать не доверят.
— Разве «Воздаяние» не должно было прибыть две недели назад? — спросил он.
— Должно было. Но это ведь море, никогда нельзя быть уверенным в прогнозах.
— И вы не беспокоитесь?
— Думать или говорить о плохом — значит, накликать беду. — Он хрипло рассмеялся, заметив, как скривился Йонас. — Моряки — набожный и суеверный народ. Привыкай, если хочешь выйти в море с моей командой.
— Ладно, — проворчал Йонас.
— А пока — потрудись в «Каравелле». Сорока Билли — требовательный капитан, и кого попало к себе на борт не берёт. Будет лучше, если за тебя поручусь не только я.
— Почему его вообще так называют? Звучит как-то... неуважительно.
Мистер Фейн пожал плечами, но движение получилось каким-то судорожным, словно причинило ему невыносимую боль, хотя выражение лица осталось спокойным.
— Команда — не называет, и ты не будешь называть, если он тебя примет.
— Это не ответ!
— Ответ настолько прост, что может тебя расстроить. — Они свернули на соседнюю улицу, освещённую факелами, привязанными к воткнутым в землю шестам. — Ты видел когда-нибудь сороку?
— Конечно. Чёрные крылья, белая грудка...
— Правильно. Сорока Билли носит белые сорочки и чёрную верхнюю одежду.
— И всё?! — с разочарованием воскликнул Йонас.
— И всё. Конечно, не так поэтично, как Любимец Богов или Бархатная Джинни, но пираты редко могут похвастаться богатым воображением.
Какое-то время они шли молча. Йонаса так и подмывало спросить о слухах, гуляющих с самого утра, но вдруг мистер Фейн тоже суеверен? И вдруг все эти суеверия — не пустой трёп? Йонас понятия не имел, что из догматов общины — ложь, а что — истина. Но на всякий случай считал, что верховный майя врёт всем и всегда. А значит, и суеверия тоже полная чушь.
Мистер Фейн искоса взглянул в его сторону.
— Хочешь что-то сказать?
— Я слышал... — Йонас прочистил горло. — Слышал, что сегодня в город прибыл волшебник. Это правда?
— Да. Губернатор нанял Чёрного Ятагана.
— Сам Чёрный Ятаган! — воскликнул Йонас. — А вы его видели? Он старый? Сильный? Жуткий?
— Я видел его в «Каравелле», но пока что не имел удовольствия с ним пообщаться, — с лёгким смешком ответил мистер Фейн. — Могу сказать, что он вовсе не старый. А что? Захотел стать волшебником? Возраст у тебя подходящий.
— Да куда мне... — Йонас вздохнул. Конечно, он бы хотел! В общине каждый мальчишка мечтал сбежать и стать адептом школы Железных волшебников. — А зачем он прибыл? Говорят, что-то дурное стряслось с капитаном «Сладкоголосой русалки», но я не понял, что... Об этом говорят шёпотом, сдвинув головы. Ничего не слышно.
— Не только с капитаном, — ответил мистер Фейн. — Но эти дела тебя не касаются. Не забивай голову. Смотри-ка: мы почти пришли! Найду что-нибудь на ужин для тебя и твоей сестры. Она сегодня приходила и хорошо поработала.
— Да не сестра она мне, — пробурчал Йонас, но мистер Фейн уже исчез.
В доме мистера Фейна Йонас бывал не единожды: как-то раз Фанни попросила его починить дверь, потом — подлатать кровлю, вставить стекло в окно взамен разбитого... Работать руками Йонасу нравилось куда больше, чем разносить тарелки, да и на кухне он справлялся ничуть не хуже поварихи, но в подмастерья его не брали — нищие, не способные заплатить за знание ремесла, никому не нужны. Самое большее, что он имел право делать руками, не рискуя быть побитым, — это чистить обувь или мести улицы.
Фасадом и размерами дом мистера Фейна ничем не отличался от соседних: приземистое двухэтажное строение с крыльцом на две ступени. Но именно это крыльцо, — как и кровля, которую он чинил собственными руками, как и пол, который был чист трудами Фанни, как и мебель в нём, — являлось для Йонаса воплощением идеальной жизни. Жизни, в которой все тебя знают. Жизни, в которой за плечами множество приключений. Жизни, в которой нет места нужде.
То, что эта самая жизнь сделала из мистера Фейна калеку, который с трудом переставляет ноги, Йонаса не смущало. С ним такого никогда не случится. Он будет умнее и ловчее. Молодые ведь должны учиться на ошибках старших, а не повторять их — так говорил сам мистер Фейн.
Стоя в дверях, стесняясь в такой поздний час переступить порог, Йонас ждал, когда мистер Фейн придёт с кухни. Они с Фанни никогда не клянчили у него еду, но мистер Фейн всё равно кормил их. Гордость каждый раз требовала отказаться от дармового хлеба, но быть гордым на пустой желудок получалось не очень хорошо.
Платил им за работу мистер Фейн мало — по паре медяков. Не из жадности — должно быть, просто догадывался, что все деньги, которые попадали им в руки, сразу же перекочёвывали в кошельки старших. И эта его сообразительность была для Йонаса пусть и унизительным, но драгоценным подарком. Сытная еда и хорошее отношение значили и для него, и для Фанни, которая, наверное, всё-таки была в мистера Фейна немножко влюблена, намного больше денег.
Вдруг на него накатил страх.
Затылок обожгло холодом первобытного ужаса. Тревожное ощущение чужого присутствия прострелило позвоночник ледяной колкостью. Йонас хотел вскрикнуть, но голос изменил ему, лёгкие сдавило, и из горла вырвался жалкий сиплый хрип. Паника сковала по рукам и ногами, только пальцы в отчаянной попытке удержать ускользающее мужество крепче сжались на дверном косяке, в который он вцепился.
А потом всё закончилось. Страх отступил. По вискам тёк пот, в груди бесполезным куском плоти билось сердце. Йонас рывком обернулся, до боли в пальцах царапнув ногтями по косяку. Свободная рука нырнула за пояс, где он носил разделочный нож — единственную вещь, которую украл с кухни хозяина Жака.
С улицы доносились бранные песни. У двери соседнего дома вдрызг пьяный человек ковырялся ключом в замочной скважине, никак не мог попасть и громко возмущался по этому поводу. Через дорогу прогуливались две проститутки с напудренными белыми лицами и глубокими декольте. Никто не стоял, целясь в Йонаса из пистолета и не нёсся на него с саблей наголо. Но даже если бы и было кому целиться или нестись с саблей, Йонас бы не сильно испугался. Такой леденящий ужас он испытывал лишь однажды, но здесь, в Порт-Эребе, ничто не способно напугать его до трясущихся рук.
А руки тряслись.
— Вот, — раздался из недр дома голос мистера Фейна, а следом и он сам появился на пороге, держа в руках свечу и свёрток. — Тут хлеб, отварная рыба и пара яблок... — Мистер Фейн поднял свечу повыше и присмотрелся к нему. — На тебе лица нет. Всё хорошо?
— Я... — Йонас сглотнул, потом прочистил горло. — Не знаю. Да, вроде. Померещилось что-то.
— Немудрено. — Мистер Фейн ещё раз его оглядел. — Тебе крепко досталось в драке. Ступай, на сытый желудок и голова работает лучше. И не забудь: в начале следующей недели тебя ждут в «Каравелле»!
Йонас поблагодарил его и, сунув свёрток с ужином подмышку, а нож — обратно за пояс, поспешил домой. Лишь свернув в нужный переулок, он осознал, что едва не бежал прочь от дома мистера Фейна, сам не понимая, почему. Устыдившись, Йонас заставил себя сбавить шаг и пойти медленнее.
Потом он долго не мог уснуть от боли в ушибленных рёбрах. Пялясь в потолок с отсыревшей штукатуркой, он прокручивал в голове случившееся, но к утру ночные страхи отступили под натиском шуршащих тараканов и крыс, бегающих между спящими вповалку людьми.