СТАТЬ ОТПЕЧАТКОМ

— Когда две души из разных материй сталкиваются, происходит взрыв. И этот взрыв порождает новую вселенную.

Финн поставил новую планку. Сегодняшнее мероприятие поразило всех. Вокруг крутилось множество лиц, восхищение которых граничило с завистью и презрением. Беккеты, семья которых пару лет назад совершила прорыв в течении современного искусства, сновали от стола к столу, расспрашивая гостей о никому неизвестном мужчине, которому принадлежал этот дом.

Финн Кингсли, новый член богемской лиги художественного искусства. Никто не понимает, откуда он взялся, но практически все приняли приглашение на показ его личной коллекции во дворце Шотландии.

Вся эта родословная роскошь таилась в Эдинбурге. Здесь искусство и богатство сочетались в таинственном танце, укрываясь туманом от лишних глаз. Не каждому было дано узреть, что происходило в этих стенах.

«Замок тысячи лиц» притягивал таинственным названием и смутной историей. Никто не знает, кто его построил или кому принадлежал. Лишь недавно загадочный мистер Кингсли стал единственным наследником не только здания, но и коллекции, которая по завещанию отца должна была быть представлена настоящим ценителям после его смерти. Финн организовал все быстро, что действительно восхищало, если, конечно, верить слухам.

На втором этаже появился король сегодняшнего вечера. Он спускался по витиеватой лестнице из темного дерева, держа в руке бокал с шампанским. Его взгляд плавно скользил по каждому присутствующему гостю, оценивая обстановку. Спина прямая, гордо поднятая голова, подтянутое тело. Ну прямо мечта каждой присутствующей дамы. Ему было около тридцати пяти, хотя выглядел он, конечно, моложе.

Пока Финн знакомился с приглашенными семьями, я отправилась изучать полотна. Я была единственной, кто пришел без мужа или родителей. Так случается в жизни, здесь ничего не поделаешь. Поэтому моим вниманием завладела любимая картина, которая по рассказам, была приобретена незадолго до кончины его отца. «Подсолнухи» Ван Гога, органичный симбиоз тонущей в собственном омуте души и желания привнести в этот мир луч света и тепла. Всегда восхищалась тем, как людьми могут из последних сил бороться за то, чтобы показать, насколько момент может быть особенно прекрасным.

Пальцами пробежалась по узорам на раме, обрамляющей старое полотно. Конечно, никакой пыли, никаких признаков возраста детища художника. Лишь царапины, мелкие сколы и выцветшие пятна выдавали годы, прошедшие после того, как сотни рук коснулись этого сокровища.

Мне всегда доставляло отдельное удовольствие рассматривать направление кисти, угадывать траекторию мысли создателя картины. Размышлять над тем, в какую сторону дышала его душа. Находить тонкие маленькие волоски натуральной кисти, которая, скорее всего, давно разлагалась где-нибудь во дворе в Арле.

Финн обратился ко мне, но я смогла оторвать взгляд от подсолнухов лишь на второй зов. Его шоколадные глаза с интересом рассматривали мои зеленые. Затем он опустил взгляд на мою руку, которая до сих пор лежала на старинной раме. Медленно убрав ее, натянула улыбку, готовая начать диалог. Мне тяжело довались светские беседы, потому как сама была обычной женщиной, которая всеми силами выстраивала свой путь. Доверять в этом мире нельзя было никому. Каждый член богемской лиги растягивал губы в улыбку тонкими нитями, едва заметными под толщей манер.

Мне нужно было продолжать дело родителей, так что в один момент пришлось выбрать быть частью этой культуры. Отдельный вид бессмертного искусства, состоявшийся по иронии в месте под названием «Замок тысячи лиц».

— Нежелательно трогать бесценный островок искусства леди...

— Просто Давина, — склонив голову немного набок, искренне улыбнулась я.

Что-то было в его глазах легкое, будто семечко, которое только собирались посадить. Какая-то искра задора, что никак не вязалось с его статусом Герцога. Он выглядел словно с обложки журнала про «Его высочество». Дорогой костюм, сшитый под его фигуру, дорогой парфюм, манеры, все указывало на его происхождение, но взгляд... Он выдавал в нем что-то инородное.

— Мне бы ни в коем случае не хотелось испортить этот островок искусства, сэр Кингсли. Но боюсь, что не всегда есть возможность сдерживать себя, когда перед твоим взором возрастает что-то столь великое. Ван Гог мой любимый автор, а «Подсолнухи» картина, которая является моим личным зеркалом.

Он улыбнулся, на этот раз будто искренне. Возможно, смог нащупать в моих словах солнечный свет, а не привычный тусклый оттенок фонарей ночного Эдинбурга.

Мы немного поговорили о течении современного искусства, которое оба не разделяли. Да простят нас Беккеты, слишком абстрактно и вычурно все это выглядит. Будто люди больше не хотят создавать что-то новое, а просто пытаются заработать деньги из воздуха. Затем он попрощался со мной, поставив бокал на поднос официанта. Финн отправился к другим семьям, а я решила продолжить путь по красному ковру, в сторону Джеймса Росса.

Наконец, прием подошел к концу. Люди словно вихрь ночных мотыльков покидали замок, захваченные кто-то восторгом, кто-то угрюмостью. Вечная гонка за статус высасывала жизнь из этих людей, и я, к сожалению, ничего не могла с этим поделать. Да и не мое это дело. Мне тридцать два года, я одинокая женщина с крупным достатком, которой для счастья хватает всего, кроме банальных вещей: семьи и любви.

Поверх красного платья накинула такое же красное пальто, укутавшись серым шарфом. Быть богатой не значит, что я должна ходить в бриллиантах. Отец всегда был за практичность, которую возвышал над показушностью. Он почитал сдержанность и слегка хмурил брови от вычурности, приравнивая ее к вульгарности. Я согласна с ним, поэтому среди всех сверкающих камней моя персона выделялась обычным свечением малой звезды.

Выйдя за пределы земли сэра Кингсли, я единственная не заручилась помощью шофера. Вдыхая свежий воздух зимнего вечера, направилась изучать улочки. Вокруг волшебными искрами кружили мелкими хлопьями снежинки. Такая погода редко почтила жителей Эдинбурга, поэтому я старалась впитать всю магию этого момента. Без музыки, без какофонии голосов, обсуждающих что-то столь нелепое, как, например, направление биржевой структуры, и двигалась в полном одиночестве.

Все говорят о том, как это красиво, романтично и глубинно – быть одиноким героем в одной из глав своей жизни на слабоосвещенной улице, разбирая мир на составные части. Это дар, которым владеет далеко не каждый, но и проклятие, которое каждый точно заслужил. В душе бездонная яма изливалась черной магмой, затапливая все светлое, что хоть на секунду посмело просиять в моей жизни. Одиночество – не романтично, не время, когда нужно познать себя, пока есть такая возможность. Это рутина, в которую скатываешься сбитым с толку, без понимания будущего, с четким ощущением, что это не закончится никогда.

В пятнадцать лет думаешь, что все еще будет. Ведь молодость все прощает, даже такую глупость, как отшельничество. В то время как сверстники живут на широкую ногу, перескакивая через новые пропасти, ты сидишь у окна с книгой. Думаешь, что просто ты невероятно особенная девочка, за которой обязательно придет принц на белом коне.

В двадцать пять наблюдаешь за тем, как весь андеграунд обзавелся семьей. Кто-то нашел работу мечты, кто-то переехал и создал лучшую жизнь. А та странная девушка прогуливается под дождем в наушниках, разрисовывая очередное полотно сознания порохом сожженных надежд, разбавляя его яркой акварелью. Потому что она все еще молода, и до сих пор длинная ясная дорога жизни ведет только вперед.

И вот, тебе тридцать. Построенный капитал, мертвые родители, пустота в личной жизни и тишина – самое ценное, что есть в моем скудном арсенале. Самопознание в одиночестве прекрасно лишь тогда, когда это небольшой период, а не вечный устрой. У меня всегда все под контролем, все в полном порядке, но никогда не «хорошо» или «лучше не бывает!». Стабильность – грехопадение творческого ума. Вкупе с тишиной оно убивает все, к чему прикасаешься.

Поэтому я не была безмерно счастлива, увидев подлинник самого Ван Гога и Джеймса Росса. Мне понравилось все, что смогла лицезреть, но та яма...

Недалеко от отъезжающих машин гостей стоял мужчина, рассматривая столпотворение с неподдельным интересом. В зажатых пальцах тлела сигарета, что искрами испускала последнее дыхание смерти. Ненавижу этот запах, он напоминает о том, почему в моей жизни так пусто. Не только из-за моего патологического отшельничества, но и из-за рака легких отца. Он курил всю жизнь, и эта зависимость унесла его душу туда, где его густые брови больше никогда не будут хмуриться.

Мужчина был одет в серое пальто, на его рыжей бороде скапливались снежинки, что быстро таяли. Будто маленькие созвездия, освещенные экраном телефона, который он только что взял в руки.

Я бы не обратила на него внимания, но ночью на пустой улице довольно сомнительная сцена. Нет, незнакомец не был похож на маньяка, скорее наоборот. В нем было что-то аристократическое, до боли знакомое, как детские порицания родителей. Будто стоишь перед одноклассником, которого воспитали точно так же, как и тебя.

Не удержав полета мыслей, не заметила, как остановилась под фонарным светом, нагло рассматривая незнакомого мужчину. Его взгляд поднялся с экрана на меня. Немного неловко получилось, но что поделать. Я расправила плечи и прежним шагом двинулась в неизвестном мне направлении. Хотелось подольше задержать в себе очередной миг тишины.

Но тут меня окликнули. Позади послышались быстрые шаги, будто мужчина бежал до меня. Я тут же повернулась. Если у него дурные намерения, нельзя позволять нападать на себя со спины.

Свет прояснил его черты, когда он подошел, но с совершенно безобидным видом. И с плеч спала половина того груза, что вызвал страх.

— Прошу меня извинить, — незнакомец приветливо улыбнулся. — Меня зову Рональд Росс. Позволите уделить мне немного времени?

— Давина Маккартни.

Меня немного смутило его поведение. Да что уж говорить, это странно вот так подходить к женщине ночью. Но с другой стороны, Рональд вежлив и не имеет той надменности, от которой я только что сбежала. В нем было что-то такое, заставляющее внимать каждому слову. Бархатистый голос, завораживающая улыбка. С первых минут заметна его харизма. Но осторожность все равно не помешает.

— Чем могу помочь вам, Рональд?

— Можно просто Рон.

Теперь его улыбка менее формальна. Когда проводишь столько времени с чинами, сколько пришлось мне, привыкаешь различать эту маленькую деталь. Когда сначала показываешь вежливость, а потом постепенно проявляется истинная натура человека.

— Вы поверите, если скажу, что хочу поговорить об искусстве?

— Уж простите, Рон, но вам не кажется странным, что незнакомый парень хочет поговорить об искусстве в столь поздний час посреди улицы?

При всей обескураженности, я улыбалась ему. Хотя и понимала абсурдность момента.

— Ну как же джентльмен может предложить такое леди? Я хочу пригласить вас на чашечку кофе.

— Даже не попросите моего номера?

— Если я точно буду знать, что вы придете, то лишу себя удовольствия ожидания. Если же вы примите мое предложение, то ожидая вас, буду думать о том, рискнете ли вы встретиться. Можете назвать это глупой игрой, но я ждал случая познакомиться, Давина Маккартни.

— И откуда же вы меня знаете?

— А вот это уже часть вашего сладостного ожидания. Если придете завтра на Лейт-Уок 274 ровно в девять утра, то я вам расскажу все. Вы же никуда не спешите утром в воскресенье?

Я никогда с таким не сталкивалась. Даже не знала, как реагировать и стоит ли переживать. Но оглянувшись на замок поняла, что мне до чертиков надоела однообразная нить разговоров внутри лиги. И если есть хоть процент вероятности, что я смогу снова почувствовать сладкий вкус новой жизни, то ответ очевиден.

— Я подумаю над вашим предложением, Рон. Благодарю.

Он лишь протянул мне бумажку с адресом. Аккуратным почерком на ней было также написано о том, чтобы я принесла с собой кружку. Стоп, что?

Я подняла глаза, чтобы спросить, что это значит. Но рыжеволосого мужчины уже нигде не было. Если бы не клочок бумаги в руке, могла бы подумать, что он мне привиделся. И все же, это самый необычный вечер за всю мою жизнь, который явно запомнится мне надолго.

Серое небо Эдинбурга хмурилось над моей головой. Так и ощущался грозный взгляд отца, который явно отругал бы меня за такое безрассудное поведение. Но несмотря ни на что я знаю, что он защищает меня. Как в детстве, как и всю мою жизнь. Сэр Рональд Маккартни даже после смерти будит хмурить густые брови, которые к концу жизни стали полностью седыми.

Еще одна причина, по которой я согласилась на эту встречу. Если бы папа захотел послать мне судьбу, то уверена, он обозначил бы его своим именем. Нарекая мужчину именем того, кто всегда был на моей стороне.

Если уж верить в судьбу никогда не поздно, то отказываться от ее идей, тем более.

Около входа в кафе меня уже ждал Рон. Я прибывала в легком смятении, вертя маленькую чашечку для кофе в руках. Не знаю, насколько серьезно он говорил об этой детали, но на всякий случай все же взяла ее с собой.

Рон был одет в коричневое пальто, под которым виднелся свитер купной вязки такого же цвета. Черт возьми, то же самое, что и на мне.

Когда я подошла к нему, он тихо рассмеялся, изучая взглядом мой внешний вид.

— И вы еще спрашиваете, почему я хотел с вами встретиться?

Он опустил взгляд на мои руки, которые крепко сжимали маленькую чашку.

— Так и думал, что вы будете скромничать, поэтому купил вам кружку нужного размера.

Когда мы прошли внутрь, я сама выбрала столик у окна. Такие места редко бывают свободными, поэтому не могла не воспользоваться удачей. Рон отодвинул стул, чтобы я могла присесть. Пока он отошел за кофе, я заметила пару, которая вошла с собакой, что немного удивило. С маленькими животным часто пускают, но эта была большая белая швейцарская овчарка. Мужчина поздоровался с хозяином заведения, который сегодня сам принимал заказы. Может быть, он здесь часто работал, но этого я не знала.

Рон принес наши кружки с кофе, но на пенке красной посыпкой были выведены сердечки. Он снова отошел, а когда вернулся, в руках у него были две тарелки с маффинами.

— Так для чего нужна была кружка? Это мне не давало покоя со вчерашнего вечера, — я придвинула к себе кофе, упиваясь невероятным ароматом.

— Во-первых, спасибо что... можно на «ты»?

Я кивнула в знак согласия, отпивая горячий напиток. Боже мой, надеюсь, стон наслаждения не отпугнул его. Потому что это самый лучший кофе, который я когда-либо пробовала. Без кучи молока и отвратительных сиропов. Только вкус и легкая кислинка малины, скорее всего, та самая розовая посыпка.

— Спасибо, что пришла, Давина, — его улыбка невероятно контрастировала с только что выглянувшим из-за туч солнцем. — Во-вторых, это вегетарианское кафе, так что здесь приветствуется своя посуда. Да, чаще всего это про напитки навынос, но я подумал, что эта деталь сделает атмосферу более уютной.

Черт возьми, он прав. Сам по себе Рон излучал слово «уют», что расслабляло не меньше этого божественного горячего напитка.

— Здесь можно с такими большими собаками? — я указала на ту пару, которую заметила при входе.

— Оу, знаешь, я часто болтаю с хозяином, и он говорит, что еще ни одна собака ему не нахамила. Поэтому он рад каждому четвероногому другу. Ну или другим животным с разным количеством лап.

Меня приятно удивил этот факт. Я улыбнулась так широко, как улыбаются люди при истинном удовольствии. Разговор ни о чем. В теплом свитере, с кружкой лучшего кофе в городе, рядом с мужчиной, который умеет рассмешить.

— Я беспокоился, что ты все-таки не придешь, — он посмотрел мне в глаза. — Прости мою наглость вчера, но я бы проклинал себя до конца дней, если бы не угостил тебя чем-нибудь в этом месте.

Его глаза. Такие же зеленые, как у меня, но с более четким узором. Если мой цвет перемешивался с карим, то в его словно отражался изумрудный цвет. Кажется, я готова была ослепнуть от того, какие они... настоящие.

— Зато уверена, ты думал обо мне постоянно.

— Безусловно. Ты... прекрасно выглядишь, — он рассмеялся, оглядывая такой же свитер на себе. — да и я тоже ничего, раз уж так вышло.

— Благодарю. Так откуда ты меня знаешь, Рон? Проследил за тем, как я уходила из «Тысячи лиц»?

Да, это вопрос в лоб. Зато от прямого вопроса последует прямой ответ. Но мало того, что он не смутился, так еще и рассмеялся. Интересно.

— Нет, но подозревал это, буду честным.

— Так откуда ты знаешь меня? Чтобы хотеть встретиться с человеком, нужно хотя бы где-то слышать о нем.

— Необязательно, Давина. Совершенно необязательно.

Он взял мою тарелку с маффинами, затем свою, поставив их по середине стола.

— На самом деле, это не просто десерт. Внутри них фруктовая начинка определенного цвета. Она всегда разная. Давай так, если у нас совпадут цвета, то наша встреча официально была предсказана судьбой. Если нет, я не сочту за дурной тон, если ты покинешь меня, не оставив даже номер телефона.

Это была игра, в которой было только два исхода. Он дал мне выбор бесследно исчезнуть, либо рискнуть познакомиться с неизвестным мне вектором жизни. Но я знала, что сделаю при любом раскладе.

Рон попросил нож у хозяина заведения. В кафе играла тихая музыка под легкий ветер, исходящий из приоткрытой двери. Я проходила мимо этого места много раз, но никогда не обращала на него внимания. Невзрачная вывеска и пара перевернутых стульев у входа. Ничего примечательного. К тому же, обычно я посещала рестораны совершенно другого уровня. И с совершенно другими мыслями. Одна.

Нам принесли приборы, которые Рон долгие секунды не смел брать в руки. Он изучал меня. Блуждал взглядом, останавливаясь на глазах. Как же непривычно, что кто-то так внимательно смотрит на меня. С интересом.

Затем он все же принимается разрезать свой, пока я находилась в ступоре от его действий.

— Давай, мне же интересно, что там уготовила нам судьба.

Медленно взяв нож, с любопытством отрезала от маффина кусочек так, чтобы он не видел. Внутри была зеленая начинка. Я подняла взгляд на Рона, который выжидающе смотрел на меня. Он тоже прятал цвет десерта.

— Розовая, а у тебя?

— Не поверишь, у меня тоже, — он тут же съел маффин, полностью положив небольшой десерт в рот.

Я последовала его примеру, не раздумывая ни секунды. Это было уморительно. Прости, папа, но я не на светском приеме. Позабыв все правила приличия в момент, я была счастлива. Мы давились и смеялись одновременно, запивая последствия глупой выходки кофе.

— Так вот, здесь готовят настоящий кофе, перемалывая зерна в том небольшом аппарате. Вообще, он готовится дольше, чем мы ждали. Просто я попросил Кристофера сделать это заранее. Был уверен, что ты все же примешь приглашения.

— Ты так и не ответил на мой вопрос, — я сложила руки на груди, не пытаясь скрыть улыбку.

— Маффины – не главный десерт, — он подмигнул, обнажая в улыбке белоснежные зубы.

Игры. Снова игры.

— Ты хотел поговорить об искусстве. Какого рода?

— Конечно же, картины.

Естественно.

И так два человека пропали. Растворились друг в друге на несколько часов. Мы говорили не о стоимости полотен, не о биржевом рынке, даже не затронули изъезженную тему течения направлений в современном мире. Мы говорили о чувствах. О любимых художниках и что они творили с нашими сердцами. Как бы ни было странно, он был поклонником Джеймса Росса, чьи картины я прошла мимо вчера. Для меня они были сухими и невзрачными, но Рон сказал, что его привлекли его работы после того, как он углубился в историю.

Джеймс Росс был шотландским художником, причем очень скромным. Он не любил лишнего внимания, стараясь не привлекать его к своей персоне. Также он любил одиночество, и часто уходил в глубь леса или просто гулял на природе, в поисках вдохновения. Кстати, имел странное чувство юмора, не упуская возможности подшучивать над знакомыми.

Но именно тема одиночества привлекла Рона. Он сказал, что в картинах Джеймса, зная историю, хорошо прослеживается эта хромоватая идея. Как художник, он чувственно передавал отстраненность и поиск утешения в своих работах. Особенно, на которых изображена природа.

— Понимаешь, в портретах важно передать взгляд, ты не замечала? Именно он красноречивее всяких жестов или мимики. Но в пейзажах важна каждая деталь. Как падает листок, в каком направлении. Даже погода имеет огромное значение. Я могу долго перечислять каждую мелочь, но, думаю, это нужно открыть для себя самому. В один момент взять и увидеть деталь, чтобы понять, что вся наша жизнь состоит из таких же секунд, которые попытался сохранить художник. Люди же не рождаются с такой способностью. Они просто в один момент открыли для себя этот дар, и с этого момента, уверяю, поменялась жизнь каждого. И для меня это главное чудо, которое может подарить мастер. Не только в картинах.

Дальше Рон говорил про стихотворения, что в них та же сакральная магия рифмы, заставляющая человека обратить внимание на слова. Как блестящая обертка, что скрывает внутри невероятно вкусную конфету. Или про книги, в которых автор оставляет размышления, подобны нашим сейчас. Все творчество завязано на том, чтобы люди обратили внимания на все, что уже вертится вокруг них. А затем остается просто созерцать.

Мы проболтали с ним несколько часов. Вокруг менялись люди, за окном погода сменила настроение три раза точно. А мы не могли насладиться обществом друг друга. И когда я все-таки захотела опять попробовать узнать, откуда он меня знает, остановилась. Десерт подают под конец встречи, а я не хочу, чтобы наша заканчивалась.

Я встала, собираясь покинуть Рона. Взяла свое пальто, пока он непонимающе смотрел на меня, не вставая со стула.

— Это было потрясающе, Рональд Росс. Спасибо за такую невероятную встречу. Но если у судьбы и правда есть на нас планы, мы обязательно здесь встретимся.

И он улыбнулся мне. Не сказав ни слова, позволил бесследно удалиться. Но я четко ощущала, как изумрудные глаза смотрят мне вслед.

Сегодня Хогманай. На самом деле, ничего особенного, но насмотревшись сериалов и фильмов хочется верить, что в этот день исполняются самые заветные желания. Тридцать первого декабря на улицах полно детей, которые прячутся подальше от домов и запускают фейерверки, пока ничего неподозревающие родители готовятся к семейному ужину. Где-то собираются ярмарки, а кто-то уже готовится выйти на шествие с факелами. Просто невероятное время чудес.

Прошла ровно неделя после нашей встречи с Роном. Честно, я искала его глаза в сотнях других у проходящих мимо людей. Специально не оставила своего номера, что должно было быть огромной глупостью. Но не меньшей, чем когда я солгала насчет цвета начинки маффина. Она была зеленой, как и наши глаза, но я не верила в судьбу на тот момент. Когда же мы разговорились, уже было поздно признаваться.

Прямо сейчас я направлялась в то самое кафе на Лейт-Уок 274, намереваясь посетить его второй раз в жизни. Легкий снег укрывал дороги, а влажный морозный воздух разукрашивал румянцем лица людей. Смею признать, что мир стал намного ярче за последнюю неделю. Будто кто-то хитрый прятал краски за горбатой спиной. Но после знакомства в Роном все изменилось, и мне показали истинный мир. Или я просто стала замечать все, что и так было вокруг меня. Открыла эту способность.

Я наблюдала, как легкий ветер раздувает волосы девушек и парней, как дети радовались редким снежинкам, даже той самой собаке, которую я видела неделю назад, пришлась по душе нынешняя зима. Счастливая пара отпустила его с поводка, чтобы овчарка могла свободно наслаждаться природой.

И я тоже решила отпустить поводок.

Я вошла в кафе ровно в девять утра, когда оно только открылось. В руках держала новую большую кружку, которую купила по пути сюда. В прошлый раз Рон сказал, что настоящий кофе просто кощунственно пить из той рюмки, которую я принесла. Меня рассмешило его сравнение, но он был прав. Я бы не распробовала все ноты этого ароматного напитка из такой маленькой посуды. И, если честно, сразу же купила вторую. Надеясь, что судьба снова сведет меня с рыжим мужчиной, и мы опять будем болтать ни о чем, будто на по двадцать лет.

Как только я повернулась, чтобы убедиться, что мое любимое место у окна не заняли, увидела его. Мужчину в коричневом свитере, сжимающего такую же белую кружку, как у меня. На столе была еще одна, наполненная кофе, а на пенке была посыпка в виде розового сердца.

Мое собственное сердце разбивалось о ребра на тысячи осколков, сияющих словно маленькие звезды. Судьба свела нас снова.

— Привет, — я села перед ним, расставляя кружки. — Говорят, тут приветствуется своя посуда?

Его хмурое лицо озарилось лучезарной улыбкой. Мне еще никто так не радовался. Будто я была чьим-то особенным желаем, загаданным в ночь на рождество.

— Ты пришла.

Он выдохнул с таким облегчением, будто ждал меня всю неделю. Как и я его.

— Меня попросили прийти в воскресенье на Лейт-Уок 274 ровно в девять утра. Я же ничего не путаю? Сегодня как раз воскресенье.

Взглядом он жадно поглощал каждый мой дюйм, будто боялся, что я вот-вот исчезну. Я нервно оттянула рукава коричневого свитера, ощущая, что мне и правда снова двадцать. Словно и не было тех долгих и пустых лет, когда я бесцельно бродила по пустым вечерним улицам в полном одиночестве, сжимая в руках глупые романы. Все краски мира взорвались при одном взгляде на него.

— Ты невероятная женщина, Давина Маккартни. Я чуть с ума не сошел. Приходил сюда каждый день к открытию, заказывал нам кофе и ждал. А я вообще-то занятой человек.

— Это значит, что я отрывала тебя от дел? — мне хотелось плакать от счастья.

— Это значит, что ты запала мне в душу, и я не готов разбрасываться ее важными частями.

— Зато ты однозначно думал обо мне все это время.

— Однозначно.

И снова два человека потерялись друг в друге. Честно, мы просидели здесь до вечера, обогащая кафе, делая им недельную выручку. Наш разговор продлился четыре кружки кофе, три лимонада, три невероятных песочных печенья и два маффина с фруктовой начинкой внутри.

Мы снова разрезали их, пряча друг от друга.

— Что у тебя? — с ухмылкой спросил Рон?

Я смотрела на ту же зеленую начинку, не желая прерывать нашу волшебную игру.

— Розовая, а у тебя?

— Тоже зеленая, — и тут он рассмеялся.

Кажется, я догадалась в сути нашего договора, который мы заключили неделю назад.

— Они всегда здесь зеленые, да? — я застонала от осознания, что меня поймали.

— Думаю, пока не вывели розовый сорт лайма, но хорошая попытка.

— Ты обманул меня!

— Ты тоже! еще и скрыла следы преступления, тут же запихав маффин в рот!

Я рассмеялась. Ситуация максимально забавная.

— Так и ты тоже.

— Тогда один-один, Давина.

У меня не нашлось слов, чтобы описать все происходящее внутри. Детский восторг, счастье и, наконец, уют. После смерти родителей это чувство заменяло старое одеяло, которое еще пахло одеколоном папы. Мамы не стало, когда я была еще совсем ребенком. Но они оба находились в моем сердце. Всегда.

За окном снова показалось солнце. Я знала, что это папа улыбался мне с неба, наблюдая за моим долгожданным счастьем.

— Давина, я хотел признаться тебе.

Я оторвала взгляд от окна, рассматривая изумрудные глаза, в которых плескалась тревога.

— Только не говори, что ты мой брат, как бывает в дешевых сериалах. Я этого не выдержу.

Рон сначала не понял смысл моих слов, а потом громко засмеялся, явно не ожидая от меня подобной глупости. Но мне не было страшно показаться смешной или глупой при нем. Вообще, создавалось чувство, будто мы знакомы всю жизнь. Хотя я даже не знала его любимый цвет или на что у него аллергия. Может, у Рона есть собака? Или кот?

— Ладно, шутки в сторону. Что ты хотел сказать?

— На самом деле меня зовут Рональд Маккензи.

— Буду знать, какую фамилию примерять, когда вспомню о тебе дома, — и тут до меня дошло, какую глупость сморозила.

— А ты так делала? — его глубокий смех снова заполнил пространство.

Интересно, смеялся ли он так всегда? С друзьями или родственниками.

— Дело не в том, что у меня просто другая фамилия. Хотя, скрывать не буду, я бы рад ей поделиться с тобой в будущем, — в его глазах блеснул свет, отражающегося солнца. — Понимаешь, я не просто так позвал тебя сюда на прошлой неделе.

— Ну, это ты и сказал мне в ту ночь, при нашей встрече, — я замолчала, подбирая слова. — Хотя мне понятно, откуда взялось в твоей голове «Росс».

— Первое, что пришло в голову, когда ты подошла, — он немного смутился, что заставило улыбнуться. — Знаешь, мой кузен познакомился с тобой недавно. Он рассказал, что, когда к нему пришли гости, ты единственная, кто не пыталась заключить сделку или обхаживать его со всех сторон, как это делали остальные присутствующие на встрече.

Мои глаза расширялись с каждым его словом. Я поставила кружку на стол громче, чем нужно было, ожидая дальнейших подробностей.

— Так вот, я попросил его заменить меня на этой встрече, так как совсем не подхожу для данных мероприятий. Когда отец оставил мне наследство, я организовал все по высшему разряду, как бы он того и хотел. Но заставить себя выйти в свет и представиться, как его единственный сын с этой коллекцией, на которую люди охотились, словно стервятники, не смог. Поэтому попросил Финна рассказать, как все пройдет, заодно сыграть эту роль за меня, у него лучше получается подделывать улыбку.

Герцог Маккензи. Он был сыном того самого Маккензи, самого богатого и известного человека во всей Шотландии. А еще это значит, что...

— А еще нас с тобой обвенчали в детстве. Глупый ритуал. Не думаю, что нас заставили бы пожениться против воли, но таков обычай наших семей. Я даже нашел старые фотографии.

Он достал из пальто черно-белые снимки ужасного качества. На них мы сжимали в объятиях друг друга, а сзади нас стояли наши родители. Папа был еще молодым без седых хмурых бровей. А мы с Роном, очевидно, объелись пирожных, так как наши рты были вымазаны в глазури. Я совершенно не помнила этого дня, да мне на вид было около четырех лет. На глазах навернулись слезы.

— Когда Финн рассказал о тебе, я понял, что хочу познакомится с этой необычной женщиной, которая потрогала каждую картину. Так, конечно, делать совершенно нельзя, — и снова это тихий бархатистый смех, — но тебя это не волновало. Ты просто наслаждалась моментом. Я почти всю жизнь прожил в Лондоне, так что у нас не было шансов вырасти вместе. Но когда ты произнесла свое имя, я понял, что судьба существует.

— Но как ты узнал меня? — я вытерла слезы тыльной стороной ладони. — Финн же не скинул тебе мою анкету?

— Нет, — он сжал губы в тонкую линию. — Но только та девушка могла отказаться от машины, прогуливаясь медленным шагом до дома, а он был не близко.

— Ты знаешь, где я живу?

— Я не был бы джентльменом, если бы позволил женщине идти одной по улице ночью.

Слезы лились ручьем, но не от горя или разочарования. Это были слезы облегчения. Я судорожно выдохнула, выпуская вместе с воздухом весь груз прошедших лет, осознавая, что запутанная нить жизни наконец развязала узлы.

— Стой, куда ты меня ведешь?

Мы еще немного поболтали, обсуждая детство, родителей и... жизнь. Все мелочи, которые заметили, пока ждали этой встречи вечность. Не зная абсолютно ничего, никто из нас не заключал ни с кем брак, потому что судьба припрятала для нас друг друга. Она готовила с рождения, и, наконец, решила, что мы достаточно времени провели порознь.

Потом он приведет меня в тот самый дом, где я уже рассмотрела все картины. Покажет новую, которую написал перед своей кончиной российский художник Кирилл Самойлов. Будет рассказывать мне обо всем, что придет ему на ум. И я буду поступать точно так же. Потом он сделает мне предложение после деловой встречи, которая будет проходить на выставке в Амстердаме, и я тут же соглашусь. У нас будет трое замечательных детей. Двое старших сыновей погодки – Джеймс и Винсент, в честь наших любимых художников, а еще маленькая девочка Сиена. Наша жизнь будет наполнена приключениями и любовью, секрет которой никто не сможет узнать. Да и мы сам не знали, что можно ответить, кроме обычного «свела судьба».

Но это будет в далеком будущем. А пока он схватил меня за руку, и мы побежали на улицу встречать фейерверк. Близилась полночь, но мое еще не загаданное желание уже исполнилось.

Наши взгляды сильно разнились. Он смотрел на детали пристально, изучая каждую мелочь, а я просто наслаждалась картиной на расстоянии, созерцая общее настроение. Но когда две души из разных материй сталкиваются, происходит взрыв. И этот взрыв порождает новую вселенную

— Давина, ты поверишь, если я скажу, что хочу провести с тобой всю жизнь, обсуждая искусство и не только?

Его шепот было последнее, что я услышала перед выстрелом салютов. И это было мое первое «да», в череде многих будущих.