4. Новое начало
Комната пахла прошлым.
Лёгкий аромат ванили — остался от старого лосьона, полузабытого на полке. Книги, поцарапанный стол, школьные фотографии, тетради с корявым почерком. Здесь ничего не изменилось — будто время остановилось, пока она жила совсем в другой реальности. В другой стране. С другими мыслями. С другим человеком.
Амара стояла перед раскрытым ящиком комода, перебирая старые вещи. Чёрный блокнот с надписью «ты можешь всё» — она вела в нём дневник в шестнадцать. Мягкая футболка с эмблемой летнего лагеря, куда она ездила с Гави и его друзьями. Рисунок, который Фермин когда-то шутя нарисовал ей, когда она делала уроки: палка-человечек с надписью «принцесса хаоса».
Улыбка дрогнула. Сердце кольнуло. Всё это было до.
В самом низу, под слоями школьных футболок и старых конспектов, её пальцы нащупали что-то мягкое. Маленькая записка, выцветшая, сложенная пополам. Она знала, что там. Знала, и всё равно открыла.
Внутри — небольшое письмо. Не от Фермина. Не из детства. А от него. Той части Лондона, которая причиняла ей боль.
"Ты знаешь, я стараюсь. Но иногда ты доводишь меня. Ты не оставляешь мне выбора. Я тебя люблю, но ты делаешь это слишком сложным."
Слова жгли. Старое письмо, от того, кого она когда-то называла самым близким. Слова, которыми он оправдывал свои крики. Свою ярость. Свой контроль.
"Если ты правда меня любишь, ты изменишься."
Амара сложила бумагу резко, почти со злостью. Засунула обратно в ящик, словно это могло стереть воспоминания. Но в груди уже поднималась тяжесть. Та самая, которую она научилась прятать. На публике — улыбка. Внутри — ледяная пустота, которую (любимый) бывший оставил после себя.
Раздался лёгкий стук.
— Можно? — прозвучал мягкий голос мамы.
Амара быстро выпрямилась, провела рукой по лицу и натянула нейтральное выражение.
— Конечно.
Мама вошла тихо, как всегда делала, когда чувствовала, что дочь в уязвимом состоянии. Она села на край кровати, оглядела комнату.
— Всё так, как ты оставила, — сказала она с теплой улыбкой. — Я даже твой старый блокнот не стала трогать. Хоть он и весь в липких наклейках.
— Спасибо, — пробормотала Амара, сев на пол, опираясь спиной о кровать.
Мама посмотрела на неё — долго, внимательно. Такой взгляд бывает только у матерей. Полный любви, тревоги и... вопроса.
— Ты не жалеешь, что вернулась?
Амара пожала плечами:
— Нет. Здесь... спокойно.
— Но ведь тебе нравилось в Лондоне. Ты говорила, что хочешь остаться. Искать работу, поступать дальше...
Пауза. И потом, будто невзначай:
— Это из-за него?
Тишина стала глухой. Как будто в комнате выключили воздух. Амара резко подняла взгляд, но тут же отвела глаза.
— Мама, давай не будем.
— А почему? — голос женщины был всё таким же мягким. — Я же помню, как ты в начале о нём говорила. Ты была счастлива. А потом перестала говорить вообще. Стала тихая. Замкнутая. Даже на звонки отвечала коротко.
— Всё в прошлом, — сказала Амара с усилием. — Я не хочу это обсуждать.
Мама замолчала. Подалась вперёд, чуть коснулась её плеча.
— Я просто волнуюсь. Ты выглядишь как человек, который носит с собой камень. А ты должна жить, Амара. Не тащить за собой чужую вину.
— Я не тащу, — соврала она. — Я просто... устала.
— Тогда отдохни, милая. И знай, что ты дома. Здесь тебя никто не будет заставлять улыбаться, если тебе плохо. Просто... будь честна с собой.
Амара кивнула, не глядя. Не могла сейчас. Не могла открыть дверь, за которой были крики, обвинения, страх.
Мама встала, погладила её по голове, как в детстве, и ушла.
Когда дверь закрылась, Амара села обратно на пол, прижав колени к груди. Сделала глубокий вдох. И только тогда позволила себе одну-единственную слезу. Не больше. Она не даст этому прошлому победить.
Она вернулась, чтобы начать все сначала.
***
Утром следующего дня, свет пробивался сквозь жалюзи тонкими полосками, расчерчивая комнату. Амара лежала на спине, уставившись в потолок. Спала плохо. Сны были спутанными — лица, голоса, поезд, в который она не успела, и чьи-то пальцы, сомкнувшиеся на запястье.
Сжав зубы, она медленно поднялась, подошла к окну и открыла жалюзи. Внизу во дворе отец что-то обсуждал по телефону, размахивая рукой, а мама поливала цветы. Обычное утро. Спокойное.
На тумбочке мигнул экран телефона.
Одно новое сообщение — Анита;
"Buenos días, красавица! Не хочешь сегодня заглянуть на тренировку? Гави снова будет нестись по полю, пытаясь сломать кому-то ноги. Я буду в стороне, делать вид, что понимаю, что там происходит. Присоединишься?"
Амара посмотрела на сообщение, но не сразу ответила. Мысль пойти на базу, снова видеть Фермина — кольнула. Но и сидеть дома весь день, перемалывая старые эмоции... она устала.
Она набрала ответ.
"А можно просто кофе и притворяться, что я тоже разбираюсь в футболе?"
Ответ пришёл мгновенно.
"Это и есть мой план. Заберу тебя через час. Надень что-то удобное. Увидишь, как твой уставший брат начнет строит рожи."
Амара невольно улыбнулась. Простое, лёгкое сообщение. Никакого давления. И в этом было что-то успокаивающее. Анита ей нравилась — не лезла в душу, но присутствовала как будто по-настоящему.
Амара открыла шкаф, выбрала серый худи и голубые джинсы, собрала волосы в низкий пучок. На секунду посмотрела на себя в зеркало: лицо ещё бледное, глаза тяжёлые. Но что-то в ней уже было чуть живее, чем вчера.
На кухне она схватила яблоко, сунула наушники в карман и вышла на улицу как раз в тот момент, когда к дому подъехала светлая машина Аниты.
— Ты как? — спросила та, открывая дверь, и, не дожидаясь ответа, добавила: — Прости, тупой вопрос. Лучше скажи: ты умеешь притворяться, будто интересуешься стратегией прессинга?
— Я три года жила с англичанами. Я мастер вежливого равнодушия, — отозвалась Амара, усаживаясь на пассажирское сиденье.
— Тогда мы справимся.
Машина тронулась с места, плавно катясь по улицам, залитым тёплым сентябрьским солнцем. Впереди был день, ещё ничем не исписанный. И впервые за долгое время Амара чувствовала — не облегчение, не радость, но возможность. Возможность снова начать с чего-то простого. Например, с кофе у поля.
На территории тренировочной базы "Барселоны" было тихо, по-спортивному дисциплинированно. Амара удивилась: ни толпы фанатов, ни суеты. Только пару журналистов у ворот, дежурных, по которым сразу видно — они знают, что утром никто ничего интересного не скажет, но всё равно стоят.
Анита махнула охраннику, и тот, узнав её, открыл ворота без лишних вопросов. Она должно быть часто приезжала — то на тренировки, то на матчи. Когда машина остановилась у бокового входа, брюнетка выключила двигатель и повернулась к Амаре:
— Готова увидеть, как твой брат выматывается до потери пульса?
— Ещё как, — сдержанно улыбнулась Амара, подтянув рукава худи.
Они прошли по дорожке, вышли к боковой трибуне, откуда можно было наблюдать тренировку. Уже раздавались команды от нового немецкого тренера, шорох бутс по газону, выкрики игроков.
На поле, ближе к центру, Гави спорил с кем-то — скорее всего, спорил с мячом, потому что жестикулировал так, будто мяч лично его подвёл. Рядом с ним — Фермин.
Амара заметила его сразу, хоть и не хотела. Не потому, что следила, а потому что тело снова отреагировало само — как будто выученный рефлекс. Сердце сделало лишний удар, а дыхание стало чуть менее ровным. Он был в тренировочной форме, с закатанными рукавами, волосы немного растрепаны, как всегда, когда он полностью погружен в игру.
Он не смотрел на неё. Ни разу не бросил взгляд. Но она чувствовала: он знал, что она здесь.
— Присаживайся, — сказала Анита, указывая на скамейку. — Смотри, как красиво бегают по полю миллионеры.
Амара хмыкнула и села. Вытянула ноги перед собой, наблюдая, как мяч переходит от одного к другому. Гави много говорил, кричал, подсказывал. Настоящий капитан даже на тренировке.
— Ты, кстати, не скучаешь по Лондону? — спросила Анита, отпивая из кофейного стакана. — По серому небу, чаю с молоком и по людям в принципе?
— Иногда, — честно призналась Амара. — Но чаще — нет.
Они замолчали. Амара снова посмотрела на поле. В этот момент Фермин обернулся — случайно или нет — и взгляд на долю секунды пересёкся с её. Он не улыбнулся. Не нахмурился. Просто... увидел её. Как будто они оба стояли под водой, где звук и чувства искажены, но всё равно передаются.
А потом он отвернулся, подхватил мяч и побежал дальше.
— Они классные, — сказала Анита. — Все разные, но... чувствуется, что семья. Особенно Пабло и Фермин. Они будто знают, о чём думают другой, без слов.
Амара кивнула, глядя перед собой.
— Да. Они действительно близкие.
Слишком близкие... чтобы между ними кто-то стоял.
И всё же она была здесь. На трибуне. Снова внутри этого мира. И Фермин был там, всего в нескольких метрах, и делал вид, что они незнакомцы.
Но она уже знала — они оба помнят.
Тренировка закончилась, игроки выходили один за другим, кто-то с полотенцем на шее, кто-то уже в спортивных костюмах клуба. Воздух был насыщен потом, травой и каким-то особым, неуловимым запахом раздевалки, который Амара вспомнила с детства.
— Погоди здесь, — сказал Гави, бросив на сестру спортивную куртку, — сейчас познакомлю тебя с кое-кем.
— Я всё ещё не уверена, что хочу, — пробормотала она себе под нос, перекидывая куртку через плечо. Но осталась.
К ней тут же подошёл Бальде, в своей фирменной манере — широко, ярко улыбаясь.
— Опять ты, а? — поддразнил он. — Слушай, ты не влюбилась в нас случайно? Это уже вторая встреча за одну неделю.
— В тебя? Никогда, — ухмыльнулась Амара. — Я только за братом слежу. Чтобы не сглупил в очередной раз.
Рядом подошёл Педри, с бутылкой воды в руке:
— Тогда ты зря стараешься, — сказал он, кивнув в сторону Гави, — он всё равно сглупит. Зато есть с чего посмеяться.
Марк Касадо догнал их чуть позже, перекинулся с ней парой вежливых слов — он был чуть тише остальных, но всегда улыбался тепло.
И тут появился Гави, ведя за собой троих: Ламин Ямал, Пау Кубарси и Марк Берналь. Все выглядели как младшие братья, уверенные, но немного сбитые с толку тем, что их представляют какой-то "девушке".
— Так, знакомьтесь. Это моя сестра — Амара. Только не ведитесь на миловидную внешность, она может быть опасной, — сказал Гави, усмехаясь.
— Очень приятно, — наигранно вежливо сказал Ламин, протягивая руку. Его глаза были искренне любопытны, но сдержанны — он скорее знал, что нельзя сразу вываливать эмоции перед кем-то «из семьи».
Пау Кубарси слегка улыбнулся:
— Мы слышали о тебе. Гави иногда рассказывал.
— Не всё сразу, эй, — вставил Пабло, слегка шутливо толкнув его в бок.
Берналь просто кивнул с лёгкой, немного застенчивой улыбкой:
— Приятно познакомиться, Амара.
— Взаимно, — сказала она, почувствовав, что искренне улыбается. Они были юные, свежие, не отягощённые ещё славой. И всё в их тоне — лёгкость, открытость — ей понравилось.
В этот момент, сбоку, медленно подошёл Фермин. Он вытер лицо полотенцем, перекинул его через плечо и бросил взгляд на собравшихся. На Амару — мельком, почти неуловимо.
— Что тут у вас, экскурсия? — с лёгкой насмешкой спросил он.
— Знакомство, — коротко сказал Гави. — Сестра сбежала с дома на тренировку. Поддержка и всё такое.
Фермин усмехнулся, чуть вскинул бровь:
— Тогда добро пожаловать, Амара.
Она тоже улыбнулась. Фальшиво. Вежливо. Почти отстранённо.
— Спасибо. Всё было достаточно... зрелищно.
— Как всегда, — отозвался он, уже поворачиваясь, чтобы уйти.
Никто не заметил, как они на долю секунды зацепились взглядами. В этом моменте было больше, чем в любых словах.
Ламин сказал что-то смешное, Пау рассмеялся, и Амара кивнула, влившись в разговор. Но внутри, глубоко, снова что-то ёкнуло. Потому что Фермин, как всегда, был рядом, но в то же время ужасно недосягаем.