Глава 8.И похоже мы враги
Мы долго сидели на крыше и молчали. Небо темнело, словно застенчиво прикрывало звёздами свои уязвимости. Город под нами казался игрушечным: огни машин двигались неспешно, как капли по стеклу, ветер едва касался кожи, будто не решался прервать тишину.
Себастьян наконец повернулся ко мне. Его голос прозвучал мягко, почти шёпотом, но в нем звенела какая-то новая, дрожащая решимость:
— Может, попробуем... быть вместе?
Я почувствовала, как внутри всё взорвалось тысячей теплых искр. Мой ответ был не мыслью, а чувством, что вырвалось наружу:
— Конечно. Конечно, Себа
Он рассмеялся, облегчённо, будто с плеч скинули весь груз молчания.
— Ура, — прошептал он, и в этом слове было столько света, что мне захотелось заплакать от счастья.
Мы сидели, болтали, смеялись до двух ночи. В его глазах отражались огоньки города, и я не могла оторваться. Словно впервые за долгое время жизнь наполнилась смыслом. Всё было — легко, ярко, по-настоящему. Но, в конце концов, пришлось прощаться.
Ночь не отпускала меня — воспоминания мешали уснуть. Я пересматривала каждую его улыбку, каждое слово. Где-то под утро я наконец закрыла глаза.
Утро выдалось на редкость ясным. Солнце пробиралось сквозь жалюзи, ласкало щёку, как будто хотело сказать: «Подъём, у тебя сегодня важный день».
Я встала рано — удивительно бодрая. Душ, волосы — длинные, густые, сегодня распущенные, как он любит. Расчёска скользила по ним, будто музыка по струнам. Ресницы — чуть туши, губы — лёгкий блеск. Внутри всё пело.
Я вышла на улицу и сразу подняла глаза. Он стоял, прислонившись к мотоциклу, в кожаной куртке, с шлемом в одной руке и букетом сиреневых тюльпанов в другой. На губах — ленивая, самодовольная улыбка. Себастьян во всей красе.
— Доброе утро, принцесса, — сказал он, будто уже сто лет здесь ждёт.
— Ты что... это... — я уставилась на цветы, — мне?
Он фальшиво удивился, подняв бровь:
— Нет, соседке твоей. Сказали, у неё день рождения... или кот умер.Я не расслышал.
Я закатила глаза и хихикнула:
— Ты дурачок.
— Зато симпатичный, — подмигнул он и протянул букет. — Возьми. Хотел, чтобы утро началось красиво. Хотя, честно, ты и сама выглядишь, как законченная поэма.
— Законченная?
— Ну, знаешь... такая, которую перечитываешь снова и снова. Не надо тут придираться, я романтик от бога.
Я смеялась. Взяла цветы, вдохнула запах, и в горле защекотало. Какое-то волнующее, чуть щемящее счастье — настоящее, не надуманное.
— Пойду поставлю в вазу, подожди минуту.
— Только не теряйся там
Быстро заскочив в дом, я поставила букет в вазу, посмотрела на себя в зеркало — в глазах светилось что-то новое — и выбежала обратно.
Он уже сидел на мотоцикле и крутил в пальцах второй шлем.
— Ну что, ты готова к утреннему приключению?
Я застыла на месте.
— Серьёзно?.. Мы поедем на этом?
— Ну, у меня был ещё один вариант — украсть карету с лошадьми, но, боюсь, тебя тогда в школу не допустят. Так что — да, на этом.
Я покачала головой:
— Себа, я никогда не каталась на мотоцикле. Вообще. Я боюсь.
Он вздохнул, перекинул ногу через сиденье, спрыгнул и встал передо мной:
— Слушай, ты доверяешь мне?
— Ну... в пределах разумного...
— А я тебе говорю — ничего не случится. Я не собираюсь устраивать гонки или превращать это в "Форсаж: версия для школьников". Просто утро, просто ты и я, просто ветер.
— А если я закричу?
— Я тебя перекричу. Мы устроим концерт прямо на проспекте.
— А если я упаду?
— Поймаю.
— А если я сойду с ума от страха?
Он усмехнулся, наклонился ближе, глядя мне прямо в глаза:
— Тогда ты узнаешь, как это — быть по-настоящему живой. Давай, Лер, будь смелой. В тебе это есть.
Я смотрела на него... и вдруг поняла: да. Хочу. Даже если страшно.
— Ладно. Но если ты рванёшь — я буду кричать твои школьные прозвища на весь район.
— Даже так? — ухмыльнулся он. — Тогда точно поедем медленно.
Я рассмеялась и надела шлем. Он снова сел, и я осторожно забралась за ним. Обняла его — сначала неловко, потом крепче. Тепло его спины под ладонями, ритм его дыхания — всё успокаивало. И вдруг — вжух. Мотор загудел, и мы тронулись.
Я прижалась лицом к его спине.
— Если я сейчас упаду, знай — я тебя не прощу.
— Если ты упадёшь — я сам за тобой прыгну. Как в кино.
Мы мчались по улицам — не быстро, но с ветерком. Я кричала что-то вроде "мамаааа!" в шлем, он хохотал в ответ:
— Расслабься, шлем тебе идёт. Ты как милая космонавтка.
— Я как космонавтка, попавшая в ад!
— Тогда это ад, где есть я. Привыкай.
Через семь минут мы были у школы. Он припарковал мотоцикл, снял шлем, и я почувствовала, как ноги слегка дрожат.
— Ну что, выжила?
— Пока да, но под впечатлением.
— Гордись собой. Ты преодолела страх и увидела мир немного сверху. Это тебе не каждый парень даст.
— И не каждый девушка согласится, между прочим, — фыркнула я и ткнула его в плечо.
— Тем более — теперь ты обязана со мной встречаться. Навсегда. Пропусков нет.
Я улыбнулась. Да, Себастьян был дерзкий, самоуверенный, с кучей шуточек и нахальной харизмой. Но именно в этом — его сила. И моя слабость.
Мы вошли в школу, рука в руке. А весь мир, казалось, остановился — чтобы просто немного на нас посмотреть.
Мы с Себастьяном вошли в класс, и в первый момент всё казалось как обычно — гомон, шум, кто-то смеётся у окна... Но потом мои глаза упали на парту. На моё место.
Там стояла Женя.
Женя — с идеально уложенными светлыми волосами, в короткой юбке и с вызывающим выражением на лице. Она смотрела на нас... нет, на меня, с каким-то злобным торжеством. А потом — шаг за шагом — подошла к Себастьяну и, словно это было само собой разумеющееся, взяла его за руку.
— Сева, иди сюда, тут место свободно, — её голос звучал слащаво, но под ним скользила ядовая нотка. — Там рядом с мусором не очень удобно.
Я замерла в дверях. Сердце стукнуло раз, второй... А потом в груди всё будто похолодело.
Себастьян явно не понял, что происходит. Он мельком глянул на меня — в замешательстве, потом пожал плечами и сел рядом с Женей. Та тут же склонилась к нему и закинула ногу на ногу с таким видом, будто он — её личная собственность.
А потом... она посмотрела на меня. Улыбнулась. И вслух сказала:
— Некоторые просто не дотягивают. Красивая тушь не заменит отсутствие достоинства.
Все замолчали. Даже Саша, который вечно гремит стулом. В классе воцарилась гробовая тишина. Все смотрели — на меня.
Я стояла у двери, сжав кулаки, чувствуя, как внутри закипает. Это не было обычной ревностью. Это было — унижение. На глазах у всех. В мой день. После такого утра. После того, как он держал меня за руку.
Я пошла к ней.
Не медленно — чётко, уверенно. Лицо моё было как камень. Внутри всё горело. Я подошла к Жене, склонилась к ней, медленно — чтобы она почувствовала приближение — и нежно убрала прядь её волос за ухо.
Улыбнулась. Ласково. Очень ласково.
— Слушай, — прошептала я, — если ты ещё раз откроешь рот, чтобы произнести моё имя в своей мерзкой тональности, тебе лучше молиться, чтобы у тебя хватило зубов произнести «помогите ».
Потом — рывок. Я схватила её за волосы и резко ударила лбом об край парты.
— Ах ты, тварь! — завизжала Женя, но я уже не слышала. Всё было в огне. Мои руки сжимали её волосы, она попыталась вырваться, но я была сильнее.
Класс замер в шоке.
Кто-то ахнул. Кто-то вскрикнул. Но никто не двигался.
Только Себастьян и Тимофей подскочили.Тим мой друг. Себа схватил меня за плечи, Тимофей с другой стороны:
— Лер! Эй, спокойно! Эй, эй, всё, ты её приложила, всё, стоп!
— Отпусти! Пусти меня, Тим!
— Она не стоит того! — кричал Тимофей. — Ты победила, хватит!
Я вырывалась. Меня держали крепко, но ярость давала мне силу. Я снова бросилась к Жене. Та сидела, держась за голову и смотрела на меня с ужасом.
— Хочешь ещё?! Давай, Женя, вперёд! Оскорби ещё кого-нибудь! Или тебе мало?!
Я уже занесла руку, но кто-то резко схватил меня за запястье.
— Довольно!
Я обернулась — и замерла. За мной стоял директор. Холодный, строгий. В строгом костюме, с глазами, будто лезвия.
— В коридор. Сейчас же. — Голос был ледяным. — И ты, и ты, — он кивнул на Женю. — Тимофей, сопроводи Леру.
Через минуту. Кабинет директора.
Я сидела на жёстком стуле, скрестив руки на груди. Лицо пылало. Я не отводила взгляда — ни на секунду.
Директор стоял у окна, спиной ко мне. Потом медленно повернулся.
— Ты можешь объяснить, что это было?
— Самооборона.
— Самооборона? — Он удивлённо приподнял бровь. — По-вашему, ударить человека головой об парту — это форма самообороны?
— По-моему, это была форма воспитания. Ей давно надо было объяснить, где границы.
— Лера! Ты ученица, а не уличная боевая единица! Ты не в подворотне!
— А она? Она меня унижает на глазах у класса, трогает моего парня, называет мусором, и что? Мне встать и сказать: "Женя, я немного расстроена, давай обнимемся?"
— Ты должна была сообщить классному руководителю.
— И ждать, пока она выложит это в сторис? Пока извинится не потому, что поняла, а потому что поймали? Нет. Я выбрала по-настоящему эффективный способ. Быстро. Честно. Без фильтров.
Он выдохнул. Тяжело. Потом сел напротив, сложив руки.
— Ты дерзкая, Лера. Умная. Но такими методами ты далеко не уйдёшь.
— А я и не планировала уходить. Я планировала остаться. И чтобы больше никто не посмел меня трогать. Ни словом. Ни взглядом. Ни чужой рукой на моём парне.
Наступила тишина. Потом — очень тихо — директор сказал:
— У тебя будут проблемы.
— Пусть. Я с проблемами на «ты».
Он покачал головой, но в его глазах — мелькнуло уважение.
— На сегодня — домой. Завтра явишься с родителями.
— С радостью. Мама давно просила повод прийти и посмотреть, где её дочь держит дисциплину в кулаке.
Я встала. Развернулась. И на выходе добавила:
— Ах да. Если Женя пожалуется, скажите ей: в следующий раз я не буду такой вежливой.
Конечно, я надеялась, что мама снова будет на работе. Что её не окажется дома, когда я приду — с этим тупым ощущением на плечах, будто на мне табличка: «Очередной позор недели». Я вышла из кабинета директора с каменным лицом, словно там внутри не разбирали мою жизнь под лупой, не тыкали пальцем в мои ошибки. Шаги отдавались в пустом коридоре гулко, как в старом храме — только вместо молитв тут витала тишина школьного стыда.
В классе царила тишина. Я прошла мимо парт, будто сквозь мины, и взяла рюкзак. Кто-то обернулся — будто ждал зрелища. Себастьян, конечно. Голос его раздался, словно удар в спину:
— Эй, Лера!
Я даже не обернулась. Просто подняла руку и выставила средний палец. Жестко, молча, с той самой злостью, что давно жгла внутри. И хлопнула дверью так, что стекло задрожало.
Дома пахло кофе и тревогой.
Мама уже была там. Стояла у окна, в руках чашка, будто это спасало от разговора. Но как только услышала щелчок двери — обернулась. И сразу поняла. Видела по моему лицу, по походке, по тому, как я закрыла дверь — медленно, с какой-то болью.
— Меня опять вызывали, да? — её голос был усталым, но в нём слышалась обида.
Я молчала. Просто прошла мимо, будто меня не было в этой комнате.
— Лера! — голос стал жёстче. — Ну сколько можно?! Почему ты снова? Почему именно ты? Я не понимаю... Почему ты не можешь просто быть нормальной?
Я остановилась. Развернулась резко.
— Нормальной? Ты хочешь нормальную? Ты всегда хотела куклу, послушную, с десятками в дневнике и глазами, полными "да, мамочка". Но родилась я. С волосами в беспорядке и восьмёрками по алгебре. И знаешь что? Я не собираюсь ломаться, чтобы стать твоей грёбаной мечтой!
— Ты не понимаешь, о чём говоришь... — тихо прошептала она. — Я просто хочу, чтобы у тебя было будущее.
— Ты? Хотела? Ты хочешь говорить о будущем?! А где ты была четыре года назад, когда у меня его не было?! Когда я сидела в тёмной комнате и думала, как уйти так, чтобы никто не заметил?! Где ты была, когда мне нужна была не директор и не школа, а просто мать?!
Мама замолчала. В её глазах мелькнула боль, но я не дала ей вставить ни слова.
— Мне не нужна ты теперь. Мне нужна была ты тогда. Когда умер папа. Когда я задыхалась ночью от тишины. Когда Себастьян смеялся издалека. А ты была на работе. Как всегда. Удобно, правда? Не видеть, как у твоей дочери трескается душа по швам!
Она шагнула ко мне, словно хотела обнять. Я отступила.
— Не трогай меня. Не надо.
И ушла в комнату.
Я захлопнула дверь, будто ставила точку. Мир мог бы сгореть — мне было всё равно. Рюкзак полетел в стену с глухим стуком. Он упал, и оттуда высыпались тетради, но я даже не посмотрела. Села на кровать. Потом легла. Только так я могла уйти — раствориться, перестать чувствовать. Мир слишком сильно кричал.
Наушники были спасением. В них играла та самая песня, под которую я плакала в 2021. Я закрыла глаза. Музыка заполнила пустоту. Где-то в груди сжалось, как перед бурей, но я не плакала. Просто лежала.
И медленно, спустя двадцать минут, ушла. Не в сон — в убежище. Где меня никто не найдёт.