2 глава.Всё только начинается
Себастьян сел напротив, не говоря ни слова. Слегка откинулся на спинку стула и бросил быстрый взгляд — оценивающий, как будто встречает незнакомую. Я встретила его взгляд спокойно, без вызова, но и без улыбки. Просто — холодно. По-скандинавски. Как февральское утро.
Мама всё ещё пыталась оживить атмосферу, будто кто-то дал ей роль доброжелательного ведущего на передаче «Счастливая встреча».
— Ну вот, наконец-то вы к нам заглянули! — её голос звенел фальшивой лёгкостью. — Себастьян, садись ближе к Лере. Вы же так давно не виделись.
Я даже не посмотрела в его сторону.
— И прекрасно было бы, если бы так и оставалось, — пробормотала себе под нос, но, конечно, недостаточно тихо.
Мужчины замолчали. Себастьян резко повернул ко мне голову.
— А ты всё такая же вежливая, — хмыкнул он. — Даже через годы не изменилась.
— Как и ты, — улыбнулась я уголком губ, не глядя в глаза. — Всё такой же... незаметный и неуместный.
Отец Себастьяна, стараясь сгладить напряжение, проговорил весело:
— А мы всё гадаем, почему такие умные — и не вместе?
Я посмотрела на него, как на человека, пытающегося починить айфон с помощью молотка.
— Наверное, потому что мы умные— сказал Себастьян, не отрывая взгляда от стола.
В его голосе было что-то новое. Не злость — усталость. Я почувствовала её, как дуновение сквозняка из открытого окна.
Мама попыталась перевести разговор:
— Лерочка, ты ведь всё ещё любишь музыку? А Себастьян вот недавно начал играть на гитаре. Представляешь?
Я чуть приподняла бровь, скользнув по нему взглядом.
— Ну да... Брядсканье по струнам — это ж почти искусство, — язвительно усмехнулась я, откидываясь на спинку стула. — Особенно если два аккорда играть с таким выражением лица, будто ты сочиняешь симфонию.
— Если бы ты хоть раз слушала, а не только язвила, — бросил он. — Может, и поняла бы, что это больше, чем просто звуки.
— Не всё, что издаёт звук, называется музыкой, — ответила я тихо, но отчётливо. — Иногда это просто шум. Или — как ты — эхо из прошлого.
Он склонил голову набок и ухмыльнулся.
— Значит, всё-таки помнишь.
— Я помню ошибки, — спокойно ответила я. — Особенно те, которые больше не повторяю.
В комнате повисло молчание. Даже мама не решилась вставить что-то умиротворяющее. Только за окном всё так же равнодушно гудел город.
И всё же... где-то глубоко внутри — как еле уловимая струна — что-то дрогнуло. Тонкая, почти незаметная ностальгия. Не по человеку. По времени, в котором мы ещё не успели друг друга разочаровать.
Мы молча ели. Вилки едва звенели о тарелки, мама старалась поддерживать разговор, но всё рассыпалось, как карточный дом от одного неудачного взгляда.
Только наши глаза пересекались — коротко, обрывисто, будто кто-то внутри нас вычерчивал линию, которую ни он, ни я не хотели переступать. Но не могли не смотреть.
Вдруг я почувствовала, как кто-то крепко сжал мою руку. Я вздрогнула.
— Надо поговорить.
Себастьян смотрел на меня серьёзно. Не злой. Настоящий.
Я отодвинула стул и молча встала. Мы ушли в комнату, прикрыв за собой дверь. Тишина накрыла нас, как толстое одеяло. Я не знала, что он скажет. Но боялась услышать.
Он закрыл дверь, и я осталась с ним наедине — как тогда, в последний раз, когда всё рушилось. Только теперь мы были старше, холоднее. Но внутри... ничего не изменилось. Только боль стала тише, как заноза, сросшаяся с кожей.
Себастьян подошёл к окну, скрестил руки на груди, слегка наклонил голову — как всегда делал, когда был серьёзен. Или думал, что выглядит серьёзным.
— Мы должны поговорить, Лера.
— Ты уже говорил. Четыре года назад. Достаточно, чтобы навсегда заткнуть любую мою попытку простить тебя.
— Тогда я был другим.
Он повернулся ко мне. Его лицо — спокойное. Чересчур.
— Я не хочу оправдываться. Просто хочу объяснить.
— Начинай. Только аккуратно. Я в тот день уже сломалась — второй раз не хочется.
Он опёрся на подоконник, глядя куда-то вдаль.
— В тот год всё рухнуло. Мои родители орали друг на друга днями. Я не понимал, за что борются, если друг друга ненавидят. А потом мама просто увезла меня. Я не прощался, потому что не знал, как.
— И решил просто исчезнуть?
— Я написал тебе, — сказал он спокойно.
— Ты просто не ответила.
Я отвернулась, чувствуя, как начинает щипать в груди.
— Я не ответила, потому что ты написал...
Мой голос задрожал. Я сжала кулаки.
— ...что теперь я могу наконец по-настоящему поплакать. Что у меня, мол, наконец появился повод. "Папка-то под землю ушёл". Так ты сказал.
Он закрыл глаза.
Но не отвернулся. Не сбежал.
— Это была злая шутка. Я... не знал, как реагировать. Я был зол, что ты исчезла из моей жизни. Я чувствовал себя выброшенным. И я хотел, чтобы ты почувствовала хоть каплю той боли.
— Хотел — и добился.
Я стояла, будто земля под ногами снова начала трескаться.
— Знаешь, я тогда сидела у окна. В чёрном. Даже не помнила, что ем. Люди приходили и уходили. Только ты — ты пришёл в виде слов. В виде насмешки.
Я сжала пальцы до боли.
— Я перечитывала то сообщение, пока телефон не разрядился. Не потому что не верила — а потому что не понимала, как ты мог.
Себастьян подошёл ближе, но его взгляд всё такой же — прямой. Холодный. Он больше не играет в сожаления. Он — другой.
— Тогда я ненавидел весь мир. Ты для меня была всем. И когда ты вдруг исчезла, я решил, что раз мне плохо, то и тебе должно быть тоже. Я знаю, насколько это... подло. Но я был ребёнком. И я стал чудовищем, чтобы выжить.
— Себ, ты не стал чудовищем.
Я вскинула глаза.
— Ты просто снял маску. Я увидела настоящего тебя. Без доброты. Без сердца. С кучей обид и ни капли сочувствия.
Он сжал губы.
— Но ты всё ещё смотришь на меня. Всё ещё помнишь.
— Я помню, потому что мне до сих пор больно. Не потому что люблю.
Моя грудь сжалась.
Он тихо, едва слышно, произнёс:
— А я люблю. Всё ещё. Несмотря ни на что.
Тишина. Я почувствовала, как сердце замерло — как будто испугалось этих слов.
— Не смей.
Я сделала шаг назад.
— Ты не имеешь права любить меня после того, как превратил мою боль в шутку.
— Тогда скажи — не скучала ли ты? Ни на секунду?
Я замолчала. Потому что да — скучала. Всюду. Даже когда ненавидела. Особенно тогда.
Но я не ответила. Просто подошла к двери.
— Я не могу поверить тебе, Себастьян.
Мой голос дрожал, но я говорила.
— Потому что если снова сделаю это — и ты снова уйдёшь... я уже не соберу себя обратно.
Он молчал.
И я ушла. Потому что боль — это не всегда причина остаться. Иногда — единственная причина ,почему уходишь...
Прошло два дня. Школа осталась позади, как бесформенное эхо чужих голосов и уставших шагов. Вернувшись домой, я безмолвно прошла в комнату, сбросила рюкзак у порога и опустилась на кровать. В руках почти сразу оказалась любимая книга — бумажная гавань, куда я всегда спасалась от реальности.
«Деннис посмотрел на девушку. Она была испугана... Боже, что произошло?..»
Я едва успела дочитать эту строчку, когда телефон, лежавший рядом, вздрогнул в истеричном дрожании. Один сигнал. Второй. Третий. Казалось, будто вся комната начала вибрировать вместе с ним.
Экран мигал — чат с Лёшей. Мое сердце провалилось куда-то в живот.
И снова привет! Мне нравится смотреть, как ты страдаешь. Новые задания для тебя. Ты ведь помнишь правила, да?) И ты прекрасно знаешь, что будет, если снова их нарушишь. Ну короче говоря — по дороге в школу я приношу тебе покетик. В нём будут наркотики. У тебя выбор: либо ты режешь руки, и я буду проверять, либо ты принимаешь наркотики. Выбор за тобой.
Мир на секунду перестал дышать.
— Нет... Нет... Нет! — вырвалось из меня пронзительным криком. Я вскочила, как будто тело само вытолкнуло себя из сна. Телефон с глухим треском ударился о стену и соскользнул на пол, дрожа, словно испуганный зверёк.
Глаза защипало. Слёзы покатились медленно, предательски. Не громкие, не бурные — тихие, как дождь осенней ночью. Каждая тёплая капля обжигала кожу, как будто вымывала остатки сил.
Всю ночь я лежала без сна.
Потолок давил. Тишина жужжала в ушах. Мысли — неслись кругами, как бешеные вороны. «Почему я?» — спрашивала я. «Почему он?» — кричала тишине. Ответа не было.
Телефон пискнул вновь. Экран светился в темноте, как злое око.
Игра началась.
Я знала, что это значит.
Боль... или смерть.
Словно заведённая, я встала. Комната была полна густого полумрака, мебель казалась чужой, и даже воздух — враждебным. Я подошла к столу, вытянула из ящика канцелярский нож. Он холодил ладонь, будто лёд.
Я встала у окна. За стеклом тянулась ночь — равнодушная, чёрная, как нефть. В ней не было ни одного света, ни одного спасения.
Руки дрожали. Пальцы будто цепенели. Я поднесла нож к запястью, но... замерла. Минуту стояла, не двигаясь.
Две.
Три.
Четыре.
В голове шумело. В груди пульсировало.
Словно всё тело кричало: «Не делай!» — но внутри было слишком пусто, чтобы слушать.
Я слегка надавила.
Порез.
Один. Потом ещё.
Кровь — тёплая, густая, настоящая — тонкой струйкой побежала по коже. Было не больно. Даже слишком тихо.
И в этой тишине, впервые за день, стало спокойно.
Когда кровь остановилась, я отложила нож и легла обратно в постель. Подушка была влажной от слёз, но я больше не плакала. Странно, но сон накрыл меня быстро, будто кто-то обнял изнутри и прошептал:
«Пока хватит...»
Утро.
Серое, как моё настроение. Я молча натянула форму, заплела волосы в спешке, схватила рюкзак и вышла из дома, не позавтракав. Всё как обычно. Только не внутри — там царил беспорядок.
Когда я пришла в школу и села за парту, привычная тишина в классе будто на мгновение перед бурей. Я смотрела в окно, ожидая звонка, и уже почти задремала, как вдруг...
Открылась дверь.
Зашла директриса. А следом за ней — он.Себастьян.Нет. Только не он.
Я едва не вскрикнула. Всё тело будто скрутило от воспоминаний.
Директор спокойно представила его классу, будто не было ни этих четырёх лет, ни его насмешек, ни моего одиночества.
– К нам вернулся ученик, который уже учился с вами раньше, – сухо произнесла она. – Себастьян Артемьев. Примите его обратно. Свободное место у Валерии. Лера, покажешь школу после уроков.
Что?! Только не рядом со мной!
Я чувствовала, как щеки начинают гореть от злости и обиды. Он не сказал ни слова, просто сел рядом, как будто всё в порядке. А я отвернулась к окну и едва не задохнулась от комка в горле.
Урок тянулся вечностью. Я почти не слушала, только чувствовала его взгляд — иногда насмешливый, иногда странно тёплый. Или мне показалось?
Когда прозвенел долгожданный звонок, я резко встала, собираясь убежать. Но вспомнила — нужно же провести «экскурсию».
– Ты это... по школе пройдись, – натянуто улыбнулась я, глядя куда-то в сторону. – Только не потеряйся, хорошо?)
Он фыркнул.
– Как будто мне это нужно.
И ушёл за книгами, закатив глаза.
Слава Богу. Свобода. Хоть на 15 минут.
Я вышла на улицу. Там уже ждал Лёша.
– Ну, доволен?! – почти выкрикнула я, подойдя и показав руки в бессилии.
Он ухмыльнулся.
– Доволен. Но думал, ты выберешь себе что-то поинтереснее.
– Посмотрел — и хватит. Вали.
– Оу, грубиянка. Ухожу-ухожу, – он театрально поднял руки и, усмехаясь, ушёл.
Я смотрела ему вслед, но внутри снова всё перевернулось.
Лёша, Себастьян... две беды. Только бы не свихнуться.
⸻
Когда я вернулась домой, мама была, как всегда, странно счастлива.
– Лерочка, к нам снова заглянут Себастьян с отцом! – радостно воскликнула она.
Я застыла.
Снова?! Да сколько можно?! Почему она ведёт себя так, будто ничего не было?!
Я стиснула зубы, ничего не ответила, поднялась в комнату и переоделась в спортивный костюм. Хотела спрятаться, исчезнуть. Но не успела — они пришли.
Все сели за стол. Мама и его отец оживлённо болтали, как будто сватают нас.
Ненавижу. Ненавижу. НЕНАВИЖУ.
Я резко отодвинула стул.
– Я больше не могу.
И ушла в свою комнату, хлопнув дверью.
Он пошёл за мной. Конечно. Как же без театра.
– Лера, подожди... – начал он.
– Чего ты хочешь? Опять подшутить? Сказать, что мне идёт траур?
– Прекрати. Это было давно...
– Для тебя, может, и давно. А для меня — каждый день.
Он замолчал, а я смотрела в стену. И вдруг... словно что-то изменилось.
В воздухе повисло напряжение. Искра. Неуверенность.
Чёрт. Только не это. Не снова.
– Знаешь что? Оставь меня.
Я развернулась и вышла. На улицу. Без зонта. Без мыслей. Только ноги знали, куда идти.
⸻
Кладбище.
Могилка.
Тихо. Сырой ветер обвивал лицо.
Я опустилась на колени и положила руку на холодный камень.
– Пап... Я устала. Я правда не знаю, как дальше жить. После твоей смерти всё как будто рухнуло. Он снова здесь. Себастьян.
В голосе появилась дрожь.
– Я вроде чувствую что-то... а вроде хочу, чтобы он исчез навсегда. Он сделал мне так больно, когда насмехался. Когда ты умер... А он писал всякое...
Я всхлипнула.
– Мне тяжело. Иногда настолько, что я режу себя. Но не только из за боли..Лёша поставил мне выбор:Наркотики или резать руки.Если я из этого нечего не выбираю то смерть.Только так понимаю, что всё ещё чувствую что-то. Хоть боль. Хоть что-то.
Я сжалась в комок, а слёзы смешались с каплями дождя, который начал моросить.
И вдруг — лай.
Собака.
Маленький лохматый комок счастья подбежал и прыгнул на меня, повалив на землю. Она радостно лизала лицо, виляла хвостом, а я впервые за долгое время засмеялась.
– Эй, слезь, хахаха... – сквозь слёзы и смех проговорила я, обнимая её.
⸻
Себастьян::
Я стоял за деревом, мокрый от дождя, и не мог оторвать от неё глаз.
Что она творит? Почему снова сбегает? Почему не может поговорить?
Я слышал её голос. Её исповедь отцу.
И в какой-то момент мне стало по-настоящему больно.
– Лёша?.. – прошептал я сквозь сжатые зубы, сжав кулаки. – Значит, он...
Внутри всё вспыхнуло. Ревность. Боль. И жалость. К ней. К себе.
Она засмеялась, играя с собакой. Такая живая. Такая настоящая.
И тут хлынул дождь.
⸻
Лера::
Я с трудом поднялась, поцеловала холодный камень.
– Я приду ещё, пап. Прости, что редко.
Возвращение домой было странно пустым. В доме было тихо.
– Он ушёл, – сказала мама.
Я выдохнула.
Слава Богу. Ушёл отец его, значит, и он.
Я прошла в душ, включила горячую воду. Она обжигала кожу, но это было лучше, чем боль внутри.
Себастьян. Чёрт бы тебя побрал. Почему ты всё ещё в моей голове?
Я закрыла глаза.
Он издевался надо мной, когда умер папа. Но мы были детьми... И может, ему тоже было тяжело?..
Я не знала, где истина. Всё смешалось.
Одно знала точно — эта история только начинается.