ИДЕАЛЬНЫЕ НЕЗНАКОМЦЫ

Я знаю, что он спрашивает, считаю ли я, что мне угрожает физическая опасность с его стороны, и это на мгновение останавливает меня. Предположение настолько безосновательное, что кажется нехарактерным. Обычно он так хорошо меня оценивает.
- Нет, не так. Как...

Я делаю вдох для храбрости, опускаю взгляд на скатерть в поисках безопасного места, чтобы спрятаться от его пронзительного взгляда.
- Будто если я не буду осторожной, то могу упасть в тебя и утонуть.

Через то, что кажется вечностью, Чонгук протягивает руку через стол и хватает меня за запястье. Опасаясь его реакции, и не слишком ли много я рассказала, я смотрю на него из-под ресниц.
От дикого голода на его лице у меня перехватывает дыхание.
- Не соблазняй меня, Лиса. Не делай это гипотетически. Потому что если бы я думал, что ты действительно собираешься дать мне хотя бы малейший шанс, учитывая то, что происходит между нами, я бы шел до последней чертовой мили. И поверь мне, это не то, чего ты хочешь.

Мои губы раздвинулись, но я не произнесла ни звука. Я слишком ошеломлена сочетанием его выражения лица и его слов, произнесенных опасным, лаконичным монотоном, резко контрастирующим со всем жаром и желанием на его лице.

- Добрый вечер, мсье и мадам! Bienvenue chez (прим. пер. с фр. - Добро пожаловать в...) Jules Verne.

Я подскакиваю, пораженная внезапным появлением официанта у нашего столика.
С закрытыми глазами и выразительным лицом, Чонгук отпускает мое запястье и откидывается на спинку стула, скрестив ноги. Он небрежно поправляет запонку, затем предлагает официанту незаинтересованную улыбку.
За одну секунду он превратился из кипящего чана с расплавленной лавой в холодный огурец.
Это невероятно нервирует. Не только потому, что это казалось таким легким, но и потому, что это казалось... отработанным. Профессиональным.
Как будто он выучил это в школе.
Официант что-то бормочет по-французски, как я предполагаю, рассказывая о меню или о самом ресторане, названном в честь известного французского писателя, поэта и драматурга Жюля Верна. Затем он обращается с вопросом к Чонгуку, который заказывает два бурбона и отпускает официанта.

Дрожащей рукой тянусь к стакану с водой. Глотаю прохладную жидкость, пытаясь выиграть немного времени, чтобы успокоиться. Когда я ставлю стакан обратно на стол, Чонгук говорит: - Я должен спросить, есть ли у тебя какие-то особенные места в Париже, которые бы ты хотела посетить. Я хорошо знаю город.

Его тон вежливый. Даже отстраненный. Я не знаю, это часть его резкой смены настроения, или он сжалился надо мной и снял меня с крючка. Думаю, если бы он попытался заставить меня прямо ответить на ту головокружительную речь, которую он только что произнес, я бы в панике вылетела из комнаты.

Я прочищаю горло и увлажняю губы. Несмотря на всю ту воду, которую я выпила, во рту пересохло.
- Я не... я не думала об этом, честно говоря. Я думала, что сосредоточусь на попытках писать, а не... - Я замолкаю, представляя наше страстное свидание в книжном магазине. Тепло снова разливается по моим щекам. - ...осмотре достопримечательностей.

- Осмотр достопримечательностей, - повторяет он хриплым голосом.

Не смотри на него. Ты сгоришь в огне.
- Но я думаю, что теперь, когда у меня есть кто-то с опытом, кто покажет мне все вокруг, я должна воспользоваться этим.

- Да, я очень опытный. И я с большим удовольствием покажу тебе здесь все.

Это двусмысленная фраза, если я когда-либо слышала такую. Произнесенные тем же хриплым тоном, что и несколько минут назад, его слова несут в себе скрытый смысл, темное подводное течение чувственности, которое сжимает мой живот и заставляет меня тяжело глотать, преодолевая внезапный комок в горле.
Или мое воображение играет со мной злую шутку? Или он просто поддерживает разговор, а я слишком много читаю в невинных словах?
Черт возьми, как я ненавижу иметь мозг, который создает магические порталы из повседневных трещин в стене! Жизнь была бы намного проще, если бы я была бухгалтером.

- Это было бы замечательно, - осторожно говорю я, глядя куда угодно, только не на него.

Я слышу его тихое хихиканье и знаю, что я его развлекаю.
Потом откуда-то изнутри его пиджака раздается приглушенное электронное звяканье. Я оглядываюсь. Нахмурившись, он залазит в карман пиджака и вытаскивает оттуда мобильный телефон, маленький и черный, размером с кредитную карточку. Это самый тонкий телефон, который я когда-либо видела. Видимо, европейская модель, недоступная в Штатах.
Он бросает один взгляд на экран, и все его тело застывает.

- Все в порядке?

Его взгляд вспыхивает и встречается с моим. Он смотрит на меня какую-то долю мгновения, в его глазах появляется странная новая твердость, а потом он коротко говорит: - Извини, но я должен идти.

- Уйти? Куда? - Я оглядываюсь по ресторану, будто ища правдоподобного объяснения такому внезапному повороту событий, но Чонгук уже стоит.

Когда он не отвечает, я понимаю, что мы снова оказались в зоне деликатной темы.
Чувствуя страх, я позволяю ему помочь мне встать со стула. Затем он проводит меня через ресторан, положив руку мне на поясницу, быстро двигая взглядом влево и вправо, будто визуально прочесывая местность на наличие мин, пока мы направляемся к двери.
Когда мы спускаемся в лифте, а он стоит застывший и молчаливый рядом со мной, я теряю терпение от этой рутины плаща и кинжала.

- Ты скажешь мне, почему ты вдруг так разозлился, или мне придется придумывать какую-то историю в голове, которая, вероятно, будет в тысячу раз хуже реальности?

- Я не злюсь, - огрызается он, и в его голосе звучит злость.

Я вздыхаю и закрываю глаза.
- Ну что ж, тогда ладно.

Через несколько секунд лифт резко останавливается.
Я вскрикиваю от неожиданности, упираясь рукой в стену, чтобы удержать равновесие. Мои глаза открываются. Чонгук отворачивается от панели кнопок и нависает надо мной, в его взгляде горит огонь, когда он прижимает меня к стене лифта.

- Это с работы. Я не хочу идти, но должен.

Я смотрю на него с суженными глазами и сморщенным носом.
- Работа? Срочная портретная съемка, да? Кто-то по прихоти решил в пятницу вечером, что ему очень нужно, чтобы ты запечатлел его лицо на бумаге перед сном?

- Нет, умник. Это не так.

Он большой, щетинистый и, очевидно, злой, но я не боюсь его и не отступаю. Я знаю, что это я установила весь этот формат никаких вопросов, но это было до того, как он начал вести себя так подозрительно.
- Нет? Ладно. Значит, твой агент написал тебе, что он только что потерял большую сделку? Ты должен прибежать в галерею и избить его или что?

Сквозь сжатые челюсти он говорит: - Нет.

Нос к носу, мы смотрим друг на друга. Тепло его тела обжигает меня через платье. Я так же разъярена, как и он, но, черт возьми, как же я хочу, чтобы он меня поцеловал.
Он опускает взгляд на мои губы. Жар между нами растет на несколько сотен градусов.

- Я отвезу тебя домой, - рычит он. - Я зайду позже. Может быть поздно. Не жди меня.

- Ха! Ты многое принимаешь как должное, Ромео! Не приходи позже, мне надо выспаться. Можешь попробовать позвонить мне завтра, но я не гарантирую, что отвечу, потому что я чувствую себя немного странно из-за всего этого сценария. Единственная причина, которая мне приходит в голову, почему тебя вдруг вызывают посреди ужина в пятницу вечером, а потом ты начинаешь вести себя как параноик, -это потому, что ты...

Я останавливаюсь, слова превращаются в пепел у меня во рту.
Я собиралась сказать в программе защиты свидетелей - что, как я понимаю, не имеет никакого смысла, но я была на волне, - но что-то гораздо худшее появилось в качестве варианта. Мне пришло на ум слово, еще более ужасное, чем беглец.
Это слово - женатый.
Я уставилась в него с ужасом.
Когда Эдмонд сказал мне на коктейльной вечеринке, что Чонгук- самый привлекательный холостяк в Париже, я восприняла это как то, что он одинок. Но учитывая откровенное отношение Эдмонда к моногамии, вполне возможно, что он считает всех мужчин пожизненными холостяками, независимо от того, какие юридические обязательства они взяли на себя.
Чонгук может иметь жену, которая где-то там себе существует.
Это же Франция, в конце концов. В Америке национальное развлечение - бейсбол, а здесь - иметь одну-две любовницы.

Чонгук тяжело вздыхает и закрывает глаза.
- У тебя снова такой взгляд, будто ты думаешь, что я серийный убийца.

- Ладно, любовничек, я задам тебе вопрос. И ты должен сказать мне правду.

Он открывает глаза и смотрит на меня, выражение его лица настороженное.

- Обещаю, что это будет последний личный вопрос, который я когда-либо задам. Клянусь младенцем Иисусом и всеми святыми, и каждым ангелом и херувимом на небесах.

Его брови сводятся вместе.
- Ты очень религиозна?

Я пренебрежительно машу рукой в воздухе.
- Нет, я просто люблю преувеличивать. Это плохая привычка. Мой редактор всегда кричит на меня, чтобы я сбавила обороты. В любом случае, вот мой вопрос. И тебе лучше смотреть мне прямо в глаза, когда будешь отвечать. Хорошо?

Еще один тяжелый вздох. Я могла бы его отшлепать.
Я произношу каждое слово медленно и осторожно.
- Ты женат?

Его глаза сверлят прямо в самую темную глубину моей души.
- Нет, - говорит он, так же медленно и осторожно. - Я. Не. Женат.

Сложив руки на груди, я рассматриваю его лицо. Кажется, он говорит правду, но это тот самый парень, который изображал из себя достоверного доктора Джекила/мистера Хайда, когда официант впервые подошел к нашему столику.
Звучит сигнал тревоги.
Чонгук хватает меня и целует. Сильно.

Когда я поворачиваю голову и разрываю поцелуй, он грубо приказывает: - Оставайся в квартире, пока я не вернусь.

Черт, он властный. Я кисло говорю: - Если ты думаешь, что ты мой босс, приятель, то у тебя должна быть другая вещь.

- Мысль.

Я посмотрела на него искоса.
- Прости?

- Правильная фраза: У тебя должна быть другая мысль, а не другая вещь.

- Нет. Это не имеет смысла.

- Говорю тебе, так оно и есть.

- Кто здесь писатель? Я или ты? Это вещь.

Сигнал лифта звучит снова, но на этот раз он не останавливается, а просто продолжает греметь. Выглядя разочарованным, сексуальным и горячим, Чонгук бормочет клятву и возвращается к панели кнопок, тыкая пальцем в одну из них. Лифт снова дергается, и мы едем вниз.
Когда через мгновение дверь открывается, он берет меня за руку и выводит на улицу, где свистит такси.

- Никогда не пойму, почему мы просто не поедем на метро, - бормочу я себе под нос.

Чонгук открывает дверцу такси, быстро сажает меня на заднее сиденье и наклоняется, чтобы посмотреть на меня.
- Потому что в такси ты в большей безопасности, вот почему.

Это заставляет меня моргнуть.
- В большей безопасности от чего?

Он хлопает дверцей перед моим лицом.
Затем наклоняется в открытое переднее окно, чтобы дать водителю адрес, бросает ему горсть денег, разворачивается и уходит.
Когда такси отъезжает, я кручусь на своем сиденье и смотрю в заднее окно, наблюдая за фигурой Чонгука, шагающего в теплый парижский вечер, пока его не поглощает толпа и он не исчезает.