Мама, прости
| Проснулся я сегодня рано. Мама меня не разбудила. Она боится заходить в мою комнату, но обычно меня будит. Я вышел из комнаты и направился в ванную. Шторка в душевой была зашторена. Обычно, она всегда была отодвинута, когда там никого не было. Возможно, мама по привычке выходя из ванной растянула ее. Схватив за краешек шторки, я отодвинул ее на обычное место. На моем лице быстро сменяется бесчувственность. Мои руки начинают трястись, и я невольно расслабляю пальцы. Мои губы хотят разжаться, чтобы закричать, но я сильно прикусываю нижнюю губу, чтобы скрыть крики. Мысли в голове закрутились воланчиком. Казалось, я много, о чем думал, о хорошем и плохом. О том, как найду снежка и проведу с ним остаток жизни, о том, что больше никогда не буду грустить. Но сейчас этого всего не было. Моя радость была растоптана. Кровь заполняла дно ванной. Разрезанные руки вываливались из-за стенок душевой. На глубоких порезах уже свернулась кровь. Кровоподтёки длинными кривыми линиями красовались на белом основании. В голове не осталось ни одной мысли. Всё почернело. Из темноты моего разума зародилась одиночная мысль. Она истекала нефтяной смесью. Она вылезала из черноты и убивала. Люди умирают. Нет, я не хотел об этом думать. Я хотел бы раз и навсегда лишиться этой мысли. Забыть ее и никогда больше не вспомнить. Кто вообще рассказал мне об этом! ЗА ЧТО!!! Я закричал и упал на колени, взяв маму за руку. Ее запястье было ледяной болью. Как же мне не хотелось это видеть. Я заедал свою печаль слезами. Я прорыдал час. Я бы мог плакать и дальше, но у меня не осталось сил. Голова заболела. Я встал на ноги. Они еле-еле держали меня. Посмотрев на мамино лицо, снова накатывались слезы. Такая спокойная и сдержанная, сильная и бесстрашная. Сейчас у нее совсем не было эмоций. В обычный же день по ней нельзя было сказать того же. Она постоянно была на нервах, вечно чего-то боялась, была слабой и не сдержанной. Ей было слишком плохо. Все это началось после того, как в тот день выйдя из душа, она увидела нашу игру со снежком. Я еще сотню раз спрашивал себя, что же такого она там увидела, и что именно ее так напугало. Но так и не нашел умного ответа. Ее безразличие пробирало меня до костей, я готов был снова упасть на пол и залиться слезами утраты, но тогда было легче только умереть. Люди умирают. Но я не человек. Я бы последовал за мамой. Лег бы в ванную, прислонился лицом к ее груди, сильно закусил губу, чтобы не застонать от наступающей боли, и провел бы ножом по запястью. Оттуда бы хлынула красная жижа, уровень крови в душевой начал подниматься, и в итоге, я бы захлебнулся в жидкости быстрее, чем умер бы от потери кровища. Но я не человек. Я не могу умереть. Я животное, а значит, как вампир, достоин жить вечность. Эта мысль делала меня всемогущим. Рождала во мне повелителя, императора, короля. На тумбочке возле ванной я увидел сложенный в двое листочек бумаги. Развернув его, я прочитал послание.
«Прости меня, Бевс, но я не могу продолжать так жить, осознавая, что в моем доме обитает монстр. Я не могу больше бояться тебя и ожидать момента, когда настанет моя очередь умереть от твоих рук. Я не готова мучится, зная, что мои органы станут для тебя мозаикой. Я сделаю так, чтобы осознавать то, что умерла спокойно, и далеко не от твоих мыслей. Так будет лучше для меня. Я надеюсь, что вину за мою смерть повесят на тебя. Ты этого заслуживаешь. Пускай всё обернется так, как должно произойти. Мои надежды будут на то, что ты ответишь за сделанное.»
Я не понял ее письма. Но мое внутренне «Я» было зло. Эта злость была ядовита. Она заражала всё тело. По коже током проходили мурашки. Я сморщил нос, брови стали галочкой. Успокоившись, я еще раз посмотрел на маму. Поцеловав ее ледяное бледное запястье, я вышел из ванной комнаты. Нужно было что-то делать. Поход в школу отменяется. Нужно привести дом в порядок, обсудить с собой все грядущие мысли и подумать, как жить дальше. Все эти вещи в обыденное время я бы не стал даже обдумывать, но сейчас стоит отодвинуть детские забавы и вырасти. Я выдохнул. Пошел на кухню за мусорным черным пакетом. Развернув его, я понял, что он был мал. Идти в магазин за пополнениями у меня не было времени, нужно было сделать всё быстро. Взяв табурет, я забрался к верхним ящикам, там, где лежали ножи. Забрав ножик из шкафчика, я снова направился в ванную. Работы было много. Последний раз окинув маму взором я сел на корточки около ванной и начал резать ее тело на мелкие кусочки, закидывая каждый в пакет. Крови было много. Я был весь грязный. Закончив с руками, я перешел на ноги. 36 мамин размер обуви. Я больше никогда не увижу ее легкие сандалии в прихожей или ее теплые шерстяные сапоги. Грустно. Я стал отрезать части тела быстрее. Кто-то меня начал торопить, и видимо не зря. Где-то в глубине души я тоже чувствовал подвох. Самое последнее, что мне оставалось кинуть в мусорный мешок к остальным конечностям – это мамочкино лицо. Я долго не мог положить его на кучу плоти. Ее зеленые глаза, чистая кожа и выразительные скулы. Как можно распрощаться с тем, что видел каждый день. Я сглотнул и кинул голову в пакет. Да уж. Нужно пойти помыться. Смыть с себя кровь. Будет постыдно появляться на людях чумазым, да и они могут подумать неправильно. Завязав черный мешок и поставив его под дверь, я направился отмывать ванную. Это было даже дольше, чем расправиться с мамой. Отмыв кровавую душевую до белых бликов, я улыбнулся. Сильно устал. Внутри меня горела гордость. Пришлось потушить ее пламя холодной водой. Я снял с себя грязную одежду и кинул в корзину с другими пропахшими вещами, требующими стирку. Зашел в душ под теплый напор воды и расслабился. Боже, день только начался, а я уже выдохся. Но отдыхать мне было никак нельзя. Отмыв себя от красных пятен, я нашел новую одежку и принарядился. Выглядел, как всегда, на семёрочку. Бодрый после душа, я отправился выносить тяжелый мусор, который накопился у меня всего лишь за двадцать минут. Вонь была сильная. Я еле-еле донес этот груз до мусорного контейнера. Повезло, что людей было всего пару, и они спешили куда-то. Я бы заживо гнил вместе с разрубленной мамой в мусоре, попадись мне на пути какой-либо мужчина, тридцати лет, православный, маменькин сыночек, одновременно байкер и задира, но с чистой хрустальной душой, которому не понравилось бы, например, как я иду или что такое несу в мешке. Тогда бы он заглянул туда, или учуял запах. Да, сначала запах, потом уже само зрелище. Я бы уже давно был мертв. Люди умирают. Но я не могу умереть. Снова я горд собой. Возвращаясь домой, я оглядывался, нет ли за мной слежки. Я в принципе не любил, когда на меня смотрели, но сейчас было что-то еще, почему я переживал. Так же, я смотрел, не прибежал ли к дому снежок. Я знал, что нас связывает какая-то ниточка, меняющая цвет каждый день. Я чувствовал, что котенок где-то рядом. Но осматривая каждую дорожку, я не замечал ни единого намека на жизнь. Все дворы пустели, будто каждый снежок, живущий в них, взял и сбежал куда-то. Еще будет день, когда я снова увижу друга. Еще настанет пора...