Наследие Теней.

С утра было слишком тихо. Даже птицы будто забыли, как петь. Воздух в комнате застрял, тяжёлый, густой, как мёд, в котором увязали мои мысли.

Я сидела на кровати в белом пеньюаре, босые ноги поджала под себя. Пальцы нервно теребили край подушки. За дверью слышались приглушённые голоса, шуршание ткани, звон посуды — жизнь шла, будто сегодня был обычный день. Но он не был обычным.

Сегодня я должна была стать женой человека, которого не люблю.
Карлос Сомиено.
Политически выгодный союз. Прекрасное решение для семьи.
И абсолютный ад для меня.

Я закрыла глаза и выдохнула.

Но я знала. Он придёт.
Маттео.
Он обещал.

— «Я спасу тебя от этой свадьбы».

Голос его звучал в голове глухо, но уверенно. И я, как ни странно, верила. Не потому, что знала его. Я не знала. Я почти ничего о нём не знала. Только то, что он появился из ниоткуда, с кровью на коже и ненавистью в голосе, и остался, когда мог уйти.
Он остался.

И теперь я сижу здесь, в комнате, где провела детство, с сердцем, сжатым в тугой узел. Я не знала, как он это сделает. Я не знала, когда. Но я знала — он сделает. Потому что он единственный, кто сейчас был на моей стороне.

Анна вошла, несла платье в чехле. Белое. Идеальное. Чужое.

— Ты готова? — спросила тихо.

Я кивнула.
Я соврала.
Я не была готова. Я просто не хотела больше ждать.

Анна помогла мне встать, и мы начали приводить меня в «порядок». Волосы закручивались в причёску, губы тронули розовым, а сердце всё так же било в висок, будто пыталось выбраться.

Я смотрела в зеркало и видела женщину, похожую на невесту.
Только внутри — никакого счастья. Только решимость.

Я уйду.
Я сбегу.
Я спасу себя.

— Всё будет хорошо, — вдруг сказала Анна. Она всегда чувствовала мои эмоции.
Я повернулась к ней:
— Если он не придёт, ты сбежишь со мной?
— Не дури, Альба. Он придёт.

Я улыбнулась криво.

«Он придёт».

Я повторяла это, как молитву, собирая себя по кусочкам. Каждое движение казалось лишним. Каждый вдох — ненастоящим. Я чувствовала, как платье стягивает грудь, как туфли режут ступни, как спина горит от напряжения. Но я держалась.

Сегодня я не стану чьей-то собственностью.

Сегодня я сделаю выбор сама. Или умру, пытаясь.

Свадьба, казалось, была устроена на грани безумия и гениальности. Всё было идеально. И именно это пугало.

Церемония проходила во внутреннем дворике резиденции Ди Лоренцо — старинной вилле с колоннами и видом на море. Гравийная дорожка была застлана белой дорожкой, по которой я должна была идти под руку с отцом. Над ней тянулась арка из белых роз, жасмина и ветвей апельсина — любимые цветы моей матери. Вокруг — сотни золотистых фонариков на тонких нитях, висящих над головами гостей, и крошечные свечи, танцующие в стеклянных сосудах вдоль прохода. Было начало июня. Мягкий, тёплый сицилийский ветер почти нежно трогал лица гостей.

Я стояла у огромного зеркала в своей комнате, на втором этаже виллы. Комната, в которой когда-то учила анатомию, делала домашку по биохимии, страдала из-за глупых мальчиков и верила, что здесь мне всегда будет безопасно.
Теперь она казалась мне клеткой. Белоснежной, уютной — но клеткой.

Платье сидело идеально. Оно было слишком идеальным.
Бархатное, с лёгкой накидкой, расшитой вручную жемчугом. Плечи открыты, как велела мама. Волосы собраны на бок, свободные локоны мягко касались ключиц. Лицо — спокойное. По крайней мере, я старалась.
Но внутри меня было землетрясение.

Мне хотелось не белого платья. Не кружева, не шёлка, не этих жемчужных пуговиц на спине, которые еле застёгивались от напряжения в моих лопатках.
Я хотела белый халат. Лабораторный. Хирургический. Хотела запачкать его кровью, потом, усталостью. Хотела спасать людей, а не быть разменной монетой в красивой упаковке.
Даже если на этом платье не было пятен — оно всё равно было запачкано. Кровью,я была грязной.

Я медленно спустилась по лестнице. Платье тянуло вниз, как якорь.
У подножия — отец. Лео Ди Лоренцо. Мой отец. Дон. Мужчина, от чьего взгляда замирали даже самые надменные из гостей. Но сейчас... он стоял молча. И ждал меня.
Сначала я подумала, что он скажет что-то по делу. Чётко, спокойно. Как всегда. Но он не выдержал. Когда я приблизилась, он повернул голову — и его голос был тихим:

— Прости, Альба.

Я остановилась. И всё во мне остановилось тоже.

Он не часто просил прощения. Точнее — почти никогда.

— Я знаю, — продолжил он. — Что это не то, о чём ты мечтала. И не тот, за кого ты хотела бы выйти. Но... — он выдохнул, будто ему тяжело говорить. — Но я надеюсь, что когда-нибудь ты поймёшь. Почему я согласился.

Я смотрела на него. На его лицо. На мужчину, которого уважала, которого любила. Который был для меня непоколебимой скалой.
Но сейчас... он был тем, кто отдал меня.

— Марсель женился по любви, — я говорила тихо, почти шёпотом. — Астрид — по любви. Даже Адриано... вы не заставили его. Никто из них не оказался здесь, на этом месте. Только я.Я никогда не смогу простить,но в силах понять.

Он ничего не ответил.
Мы стояли в молчании. Несколько секунд. А может, это длилось целую жизнь.
Я не плакала. Я уже выплакала всё.
Но что-то внутри меня оборвалось окончательно. Не от того, что он молчал. А от того, что он не смог дать мне ответ.

Он подал мне руку.
Я вложила свою — холодную, как мрамор.
И мы пошли.

Пошли к алтарю. Где всё должно было закончиться. Или начаться — я ещё не знала.

Мы шли медленно. Кажется, каждый шаг эхом отдавался в моей груди. Платье цеплялось за землю, как будто само пыталось остановить меня. Но я продолжала идти, сжала пальцы на отцовской ладони, и он ответил — коротким, крепким нажатием. Почти незаметным. Почти — утешением.

Я подняла взгляд, будто в первый раз замечая, кто пришёл смотреть, как меня выдают.

Сперва я увидела Марселя. Он сидел на краю первого ряда, спина как по линейке, подбородок немного приподнят. Рядом — Солин, его жена, тонкая, спокойная, сдержанная как всегда. Их сыновья, Джулио и Лоренцо, сидели между ними. Джулио — копия отца, Лоренцо — с вечно взъерошенными волосами и взглядами в сторону, будто всё это ему неинтересно.
Я бросила на него короткий взгляд — и он, кажется, заметил. Махнул мне едва заметно. И впервые за весь день я чуть не улыбнулась.

Астрид сидела напротив, слева от алтаря. Прямая, сосредоточенная. На ней было платье цвета пепельной розы — строгое, без излишеств, но элегантное.
Марко Романо, её муж, сидел рядом, положив руку на спинку её стула. Он почти не сводил с меня глаз.
А между ними — Роксана, их дочь. Она была как маленькая копия Астрид: та же спина, та же осанка, тот же холод в глазах, будто и в шесть лет она уже понимала слишком много. Но она вдруг улыбнулась, когда увидела меня. Так по-настоящему. Я кивнула ей. Без слов.

Адриано сидел чуть дальше. И с ним — девушка, которую я раньше не видела. Ни разу.
Красивая. Чёрные волосы, глубокие глаза. Он держал её за руку, и казался... не таким потерянным, каким я его знала.
Я почему-то почувствовала укол. Глупый, ничем не объяснимый. Но всё равно — он был.
И только Альп сидел в одиночестве. Его руки были сцеплены, взгляд опущен. Мой маленький брат. Единственный, кто, я знала, сейчас чувствует то же, что и я. Его глаза встретились с моими, и я прочитала в них тревогу. И — веру.
Он знал, что я не хочу этого.
И, кажется... он надеялся, что что-то остановит меня.

Но ничего не происходило.
Музыка звучала. Цветы не вяли. Гости улыбались. Священник ждал.

А я шла вперёд, как по льду. Под руку с человеком, который отдал меня ради будущего. Ради политических договорённостей. Ради безопасности.
И, может быть, даже из любви.

Он ждал меня у арки.
В идеально сидящем костюме цвета слоновой кости, с безупречной прической и слишком уверенной улыбкой. Карлос Сомиено. Мужчина, которому, по идее, я должна была отдать свою жизнь.
Точнее — которого мне назначили.

Он стоял, как будто сейчас произнесут его имя и вручат награду. Даже взгляд был соответствующий — горделиво влюблённый, как у человека, который уверен, что перед ним самое ценное, что ему когда-либо могли подарить.
Он смотрел на меня так, как будто я уже принадлежу ему.
Так, будто он и вправду ждал этой минуты.

А я...
Я поднимала голову, приученно держала спину прямо, сжимала челюсть так, чтобы не заплакать. Я не была той девушкой, которая умеет быть холодной — не по природе, не по характеру. Но сейчас... сейчас я пыталась всеми силами вызвать в себе лед. Чтобы не дать сломаться лицу. Чтобы не выдать боли. Чтобы не показаться слабой.

Я не улыбнулась.
Я даже не притворилась.

Между нами оставалось несколько шагов.
Он посмотрел прямо в глаза, и уголки его губ дрогнули. Он, правда, считал это красивым моментом. Он думал, я нервничаю, как положено невесте. Что я смущена. Что я тронута.

Но во мне кипело отвращение.

Мне хотелось сорвать с себя это платье.
Хотелось забраться под стол, к чертям разорвать ткань, растрепать причёску, стереть тонны макияжа с лица и закричать — «Это не я! Я не хочу этого!»

Хотелось сбежать босиком, в грязи, лишь бы не слышать этих слов, этих поздравлений, этих тостов за любовь, которой здесь не было.

Ни одного слова. Ни грамма. Никакого выбора.

Я пыталась передать это одним взглядом.
Всем своим видом: я не хочу тебя. Я не выйду за тебя. Я никогда не стану твоей.
Но он не понял.

Он шагнул ко мне, когда я с отцом подошла ближе. Взял мою ладонь — смело, без просьбы, без согласия. И приложил к губам.

— Ты прекрасна, Альба, — прошептал он тихо, почти интимно, слишком уверенно.
Я не ответила.

Мне хотелось выдернуть руку.
Но я не сделала этого.
Пока.

Священник начал говорить.
И я, как будто погружённая в вязкую воду, слушала, как он зовёт Карлоса по имени.
Как задаёт ему тот самый вопрос.
Как Карлос, не колеблясь, улыбается и отвечает:
— Да. Я беру Альбу Ди Лоренцо в жёны.

А мне казалось, что земля подо мной вот-вот расколется.
Где же ты, Маттео?
Ты ведь сказал, что придёшь. Сказал — спасёшь. Ты поклялся мне этой ночью. Что вытащишь. Что всё закончится.
Ты не мог меня обмануть. Не мог.

— Альба Ди Лоренцо, согласны ли вы взять в мужья Карлоса Сомиено... —

Мир сузился. Я чувствовала, как напряглись мышцы в плечах. Как обожгло внутри. Сердце билось глухо, без ритма.
Все смотрели на меня.
А я — молчала. Потому что на секунду поверила: он не придёт. Он оставил меня.

Я чувствовала, как трясётся грудная клетка, как по шее стекает капля пота. Как если бы душа вот-вот вырвется из тела, чтобы не дать мне сказать хоть одно слово.

Но я ничего не сказала.

Потому что раньше меня заговорили выстрелы.

Я услышала звук двигателей ещё до того, как увидела, кто приехал. Он был глухим, низким, как рокот под землёй, как тревожный зов, предупреждение. Пыль взметнулась над белым дорожным камнем, на котором даже цветы не смели расти. На мгновение показалось, что всё остановилось — звуки, взгляды, дыхание — всё застыло в ожидании.

А потом — они появились.

Три чёрных пикапа, словно тени, ворвались во двор. Их кузова были открыты, и в каждом стояли мужчины с оружием — массивными, тяжёлыми пулемётами. Металл сверкал в солнечных бликах, словно предупреждение: «Мы не пришли на переговоры». Машины остановились у самых ступеней виллы, и когда открылась одна из передних дверей, я уже знала, кто выйдет первым.

Маттео Ривера.

Он вышел неспешно, словно всё происходящее — просто часть его плана, очередная сцена в его сценарии. На нём была чёрная рубашка, наполовину расстёгнутая, рукава закатаны до локтей. В правой руке он держал пистолет, в левой — пока ничего. Его лицо было спокойным, но в этой спокойности было что-то ледяное, неумолимое.

— Адриано, уводи всех! Быстро! — крикнул Марсель, перекрывая грохот и крики гостей. — Как ты выбрался из резиденции, ублюдок?!

Маттео даже не дрогнул.
— У меня есть связи, — бросил он хриплым, чертовски спокойным голосом. Будто пришёл не на свадьбу, а на деловую встречу.

Он шагнул вперёд и заговорил:

— Ваше время истекло.

Его голос был не громким, но настолько уверенным, что мне показалось — даже воздух вокруг стал гуще.

— Я давал вам шанс. Честно. Я ждал. Но вы проиграли.
Сейчас я забираю то, что принадлежит мне.
И поверьте — это только начало. Дальше я заберу всё.

В толпе поднялся гул. Карлос резко поднялся со своего места и потянулся за пистолетом. Мой отец тоже привстал, его челюсть была напряжена, руки сжались в кулаки. Марсель выкрикнул кому-то из охраны, а мама вскочила, глядя на всё с отчаянием.

И тогда раздались выстрелы.

Они стреляли в воздух. Глухо, быстро, выверено. Мужчины в кузовах подняли оружие, пальцы нажали на спуски. Гром был такой, что у кого-то из гостей заложило уши. Дети закричали, женщины бросились к полу, официанты уронили подносы с бокалами. Но я... я стояла. Я не дрогнула.

А потом он подошёл ко мне. Маттео. Он двигался быстро, но не суетливо. Словно всё уже решено.

Он остановился передо мной, его взгляд встретился с моим. И впервые за всё это время — я увидела в нём не холод. А решимость. Живую, пульсирующую.

Он протянул мне левую руку.

— Альба. Идём.

На секунду я застыла. Я слышала, как кто-то вскрикнул, кто-то звал меня по имени, но всё было как сквозь толщу воды. Моё сердце билось громче любого звука. Я смотрела на его руку и сделала шаг... и тогда Карлос снова попытался заговорить.

— Не смей! — заорал он и двинулся вперёд, схватившись за оружие.

Выстрел прозвучал раньше, чем он успел что-то ещё сказать. Пуля угодила ему в плечо. Его отбросило назад, он закричал, упал. Кто-то подбежал к нему, началась суматоха, но я не смотрела — я уже держала Маттео за руку. Я чувствовала его тепло, сталь пистолета в другой руке, но главное — уверенность в том, что он знает, что делает.

Я крепко прижалась к нему, чувствуя его силу. Мы двинулись к машине. Он прикрыл меня, не отпуская.

И тогда — я услышала голос мамы.

— Альба! — её голос был хриплым, надорванным. — Если ты сядешь в эту чёртову машину, ты мне больше не дочь! Не приходи домой! Не проси милости! Ты мне больше не дочь!

Я остановилась. На секунду. Оглянулась. Она стояла посреди разрушенной свадьбы, в белом, с лицом, искажённым болью и гневом. Отец что-то говорил ей, Марсель пытался увести детей, Астрид кричала на охрану. Всё распадалось, как карточный дом.

Маттео молчал. Он просто смотрел на меня. Не давил. Не тянул. Ждал.

...Я больше не слышала ни криков, ни выстрелов, ни мольбы. Всё это стало гулом — далёким, чужим. Я держала Маттео за руку, и он шёл вперёд, ведя меня сквозь разорванную ткань чужих ожиданий, сквозь поле моей несостоявшейся жизни. Он всё ещё держал оружие в правой руке, как щит, но не для себя — для меня.

Когда мы дошли до машины — чёрной, пыльной, чужой, но такой желанной — я отпустила его руку и, не оборачиваясь, открыла заднюю дверь. Села. Захлопнула за собой. Я слышала, как шум за пределами машины нарастает, как люди кричат, зовут, требуют. Но всё было неважно. Я села, и впервые — впервые за всё это безумие — сделала вдох, как будто только сейчас вспомнила, как дышать.

Дверь водителя открылась, и Маттео тоже не сразу сел. Он остановился, бросил последний взгляд на тех, кто пытался остановить его, и медленно, почти лениво, сделал шаг назад — ко мне
— Ну что, куколка, — тихо усмехнулся он. — Поехали?

Я посмотрела в его глаза, хрипло выдохнула, всё ещё чувствуя дрожь под рёбрами:

— Я тебе не куколка.

Он усмехнулся — шире, чем прежде. А потом резко закрыл дверь, обошёл машину, сел за руль и дал знак остальным.

Пикапы снова завелись, и мы тронулись с места. Шум от шин, срывающихся с гравия, выстрелы в воздух — но я уже не слышала ничего. Я смотрела в окно, на то, что оставила. И держала в ладони крошечный остаток своей старой жизни.

Я выбрала себя.

                                Маттео Ривера

Она сидела на заднем сиденье, обняв себя руками. Ни слёз, ни истерик, ни паники — только тишина. Странная, почти болезненная тишина, которую я чувствовал даже сквозь грохот мотора, треск радиостанции и шепот ветра в приоткрытом окне.

Зачем я вообще это сделал?

Этот вопрос вспыхивал в голове каждые двадцать секунд с того самого момента, как я вошёл в ту церемонию под аккомпанемент выстрелов и криков. Я мог уйти. Мог не вмешиваться. Я мог позволить всему случиться так, как оно должно было случиться. Пусть бы она стала женой Самьена, пусть бы жила в золотой клетке, подстраиваясь под амбиции матери и правила своего отца. Но я вмешался. Взял её. Выдернул. Своими руками.

Почему?

Наверное, всё началось ещё тогда — в подвале. Когда я впервые увидел её в свете старой лампы. Она стояла надо мной, в нелепой толстовке, с волосами, спадающими на лицо, с глазами — Господи, этими глазами.

Разными. Один — светло-карий, другой — зелёный, как ранняя весна. Я даже тогда, с разбитым телом, со ртом, полным крови, позволил себе сказать:

— Твои глаза...

Она сразу ответила — резко, отстранённо:

— Что с ними?

— Они разные.

И она, на удивление, вдруг чуть расслабилась. Даже позволила себе короткий, почти ироничный рассказ:

— Ты заметил... Многие думают, что они зелёные. Хотя это гетерохромия. Мама долго думала, что я чем-то болею и таскала по врачам... По словам Вивианы Ди Лоренцо, всё должно быть идеально.

После этих слов она резко замолчала, будто осеклась, поняв, что сказала лишнее. А может, действительно сболтнула больше, чем хотела. Тогда я впервые понял: она не такая, как я думал. Не копия матери, не слепая наследница фамилии. Она — чужая среди своих. И в этом... было что-то до боли знакомое.

Сейчас она в моём пикапе, её лицо видно в зеркало заднего вида. Она не смотрит на меня. Не говорит ни слова. И я... не знаю, о чём с ней говорить. Спросить, как она? Глупо. Обнять? Бессмысленно. Успокоить?

Я что, совсем поехал?

Я обязан её ненавидеть.

Она — дочь Вивианы Ди Лоренцо. Женщины, по вине которой мои родители умерли. По вине которой я годами прятался по подвалам, менял имена, учился стрелять и убивать раньше, чем читать политические книги. Она носит ту же фамилию. Та же кровь. Тот же дом. Те же ценности.

Ты обязан её ненавидеть, Маттео. Запомни это.

А я смотрел на неё и чувствовал... тишину.

Чувствовал, как моё желание отомстить — живое, горячее, острое — вдруг сталкивается с чем-то мягким, почти невидимым. И не потому, что я прощаю. Нет. Я никогда не прощу. Но потому, что в ней не было того зла, которое я столько лет рисовал в образе Ди Лоренцо.

Она не была такой, как я ожидал.

— Я помогаю тебе, потому что ты моя наживка, — почти прошептал я, но только для себя. Не вслух.

Почему это так сложно? Почему просто не сделать, как планировал? Использовать. Жениться. Сломать изнутри. Вырвать сердце у Вивианы и Лео. Сделать больно. Прямо в центр.

«Сосредоточься, Ривера. Ты пришёл за местью, а не за ней».

Мы ехали почти час, не проронив ни слова.

Альба сидела на заднем сиденье, всё ещё в этом дурацком свадебном платье — нелепом символе того, от чего я только что выдернул её, как нож из горла. Она молчала, но не сжалась в ком, не плакала. Сидела ровно. Гордо

Когда свернули с трассы в сторону старого леса, я почувствовал, как мои пальцы на руле сжались сильнее. Дальше — территория наших. Безопасная. Нас никто не найдёт.

Спустя пару километров, прямо у среза тропы, уже ждали они.

— Парни, — буркнул я, заглушая мотор.

Первым подошёл Луис. Высокий, темнокожий испанец с повадками пирата, густыми тёмными кудрями и блестящей серьгой в ухе. Улыбался всегда, даже в перестрелках. Даже когда рвёт швы. Его называли El Diablo, но дома он носил фартук и готовил паэлью для своей жены и двух собак.
Следом появился Акира. Японец. Резкий, как удар катаны. Белая футболка, чёрная куртка, волосы забраны в низкий хвост, на лице холод, в глазах интеллект. Слов он тратил мало. Его жена — врач, единственный человек, кто мог его осадить.

И, наконец, Диего. Наш молчун. Он был младше нас на год, сын итальянского фотографа и испанской учительницы. Светло-карие глаза, почти детские. Но не дай бог тебе попасть в его прицел. Слишком много боли видел он, чтобы оставаться наивным. А улыбался так, будто и не держал в руках снайперку.

— Ну и денёк, — прокомментировал Луис, оглядываясь. — Жену сразу на дело повёз, Маттео?

Я закатил глаза.

— Это Альба, — бросил я. — Познакомьтесь.

Она вышла из машины медленно, напряжённо, в своём безупречном платье, которое теперь выглядело так, будто его притащили с поля боя. У неё дрожали пальцы, но взгляд был прямой.

Луис присвистнул.
— Святой Диего, ты серьёзно украл её прямо с алтаря?

Альба подняла бровь.
— Я бы сказала, меня спасли с алтаря.

Акира молча протянул ей небольшой рюкзак.
— Там одежда. Переоденься. Потом... мы это платье сожжём.

Она кивнула.
— Спасибо.

— Далеко не ходи, — буркнул я.

Она остановилась, но перед тем как исчезнуть за деревьями, повернулась ко мне:
— Почему за нами не было погони? Если я знаю свою семью... они бы уже сбросили на нас дрон с тепловизором.

Я усмехнулся, поднося ко рту сигарету.
— Я об этом позаботился.

— Конкретнее?

— У твоего жениха больше нет ни связи, ни техники, ни людей в радиусе десяти километров. Как думаешь, кто взорвал ретранслятор возле виллы Ди Лоренцо?

— Ты?

— Я.

— Когда?

Я бросил взгляд на Луиса.
— Пока я поднимал тебя с земли, Луис запускал план Б. Всё сработало.

Луис гордо кивнул:
— Свадьба без фейерверков — не свадьба.

Альба только покачала головой.
— Вы — безумцы.

— Зато эффективные, — добавил Диего.

Мы все рассмеялись, даже Акира хмыкнул — редкость. А я смотрел на неё — босую в пыли, в чужом платье, среди вооружённых мужчин — и думал только об одном:

Что ты делаешь в моей жизни, Альба Ди Лоренцо?
И почему я снова не отпустил тебя?

Мы стояли в тишине, нарушаемой только потрескиванием веток под ногами и мягким гулом двигателей машин, глушённых, но всё ещё тёплых. Луис прислонился к старому дереву, Акира чистил оружие, сидя на сложенном плаще, а Диего задумчиво курил, глядя в огонь, который мы развели между машинами — строго по тактике: низкий, едва заметный, но тёплый. Альба всё ещё переодевалась в глубине леса, за поваленным стволом, где Акира оставил для неё рюкзак.

— Надо было застрелить их всех там и покончить бы с этим, — резко бросил Акира. Его голос был почти безэмоциональным, как всегда. Но я слышал: в нём закипала злость.

— Прямо на её глазах, чтобы она запомнила это на всю жизнь, — прохрипел я и сам не заметил, как сжал челюсти.

— Мы делаем ей одолжение, — вставил Луис, устало потягиваясь. — Вытащили из клетки, только и всего.

— Мы убьём Вивиану, потому что она убила родителей Маттео. У него на глазах, — сказал наконец Диего, не поднимая взгляда. — Но сами мы так поступать не станем.

Он был прав. Чёрт возьми, он был чертовски прав.
Я молчал, потому что в моей голове крутилась одна-единственная сцена: как Вивиана Ди Лоренцо вытирает кровь с рук и говорит, что всё было сделано «во имя семьи».

Скрипнула ветка.

Я поднял глаза.

И она вышла.

Альба.

В новой одежде, с чужим рюкзаком на спине и в чёрных ботинках, которые немного велико смотрелись на её ногах. Штаны были слишком широкими в бёдрах, футболка и чёрный лонгслив сидели свободно, но не небрежно. Поверх — кожаная куртка с подкладкой. Волосы растрепались, кожа всё ещё сияла слишком чисто для всего этого дерьма, что нас окружало.
Она выглядела... хрупкой.

"Я, наверное, смогу её сломать, если сильно обниму."
Мысленно отругал себя. Не думай так, Ривера. Не сейчас.

— О чём вы тут болтаете? — весело спросила она, будто не сидела недавно запертой невестой на своей же свадьбе, будто мы не выносили её из чужого ада. Голос лёгкий. Словно это поход, а не побег.

— Мы успели до подписания? — с полуулыбкой уточнил Луис.

Альба посмотрела на него с лёгким подозрением.

— Он имеет в виду... — добавил Акира, — ты теперь Альба Ди Лоренцо или Альба Сомьено?

Она на миг замолчала. А потом, медленно, чуть вскинув подбородок, ответила:

— Я не принадлежу никому из них. Теперь я Альба Ривера.
И вы — моя семья.

Пауза повисла между нами. Даже огонь будто замер.
Я смотрел на неё, и внутри что-то сдвинулось. Не по плану. Не в ту сторону.
Она не сказала это, чтобы понравиться. Она действительно это чувствовала.

— Тогда... добро пожаловать, — сказал я, стараясь скрыть, как сильно это задело. — Надеюсь, ты не передумаешь на полпути, куколка.

Она улыбнулась. Улыбнулась по-настоящему.

— Нет. Пойдём уже.

И, развернувшись, пошла совершенно в другую сторону, будто всё ещё не знала, где север.

— Здесь тебе не Америка, Альба, — усмехнулся я, глядя ей вслед.

Я держал руль мотоцикла, который уже почти не слушался. Грунтовка поднималась вверх такими зигзагами, что даже я, знавший этот путь, проклинал каждый поворот. За мной — пыль, резкие рывки, крики Луиса и хрип Акиры в рации.
Альба молчала, закинув голову к небу. Упрямая. Уставшая. Красивая, как всегда, даже в этом чёртовом свете фар.

Укрытие было спрятано в узком кармане горы, который мы называли ГульДжемаль. Говорят, его открыл какой-то сумасшедший турок, ушедший от мира. Диего верит в это, как в молитву. Для меня — просто скала. Холодная, но надёжная. Мы сделали здесь пару выемок под старые армейские койки и приволокли диван, у которого разводили костёр. Дым уходил в расщелину, запах копоти прочно въелся в воздух.
Альба осмотрелась. Я заметил, как на секунду её глаза потеплели.
Если бы не всё это... Она, возможно, даже улыбнулась бы. Может, сказала бы что-то... красивое.

Но не этой ночью.

Я знал, что её семья идёт по нашему следу. Мы украли у них слишком много. У нас была только одна ночь.
Одна.
И Лео Ди Лоренцо уже точно знает, что я не остановлюсь. Никогда.

— Как вы нашли это место? — внезапно сказала Альба. — И ещё и обустроили... Вы, похоже, на всё способны.

Я хотел что-то бросить, но Диего опередил:

— Это не наше место, а великого ГульДжемаля.

— ГульДжемаль? Кто это?.. — её голос дрогнул.

— Никто, — буркнул я, не оборачиваясь.

— Наш Диего совсем большой, но верит во всякие сказки, — фыркнул Акира, прислонившись к стене.

— Молись, чтобы это были сказки, — бросил в ответ Диего, поправляя нож на поясе. — Иначе нам всем не поздоровится.

— Пусть только появится, — пробормотал Акира, — идти-то нам некуда. Внизу полно шакалов.

— Шакалов?.. — переспросила Альба.

— Так он отзывается о ваших людях, — пояснил Луис, усмехаясь краем рта.

— Я не думаю, что наши найдут это место, — сказала она, глядя на меня. — Что скажешь?

Я посмотрел ей в глаза. Карие, прямые, без страха.

— Не сегодня — так завтра найдут, — честно ответил я. — Надо придумать выход.

— У тебя нет плана? — удивилась она, хмурясь. — Я думала...

Я не стал отвечать. Всё и так было ясно. Планы — вещь зыбкая, когда за тобой охотятся те, кто не знает жалости.

— С вами, конечно, весело... — Альба пожала плечами и откинулась назад на диван. — Но я проголодалась. Чем вы тут питаетесь? Консервами?

Мы с парнями переглянулись — и просто рассмеялись.

— Мы едим, что найдём, — сказал я, — но консервы — неплохая идея.

Я повернулся к Луису:

— Сходи к Ноа. Возьми консервов. И... одежды для Альбы. В таком она долго не протянет.

— Да, хорошая мысль. Акира, идёшь со мной? Ноа всё равно у вас.

— Нет, я не пойду, — резко бросил Акира, не глядя.

— Одному будет тяжело. Мне бы не помешала твоя помощь, — спокойно ответил Луис.

— Ну возьми тогда Диего и иди, — всё с той же резкостью бросил Акира.

Мы с Луисом переглянулись. Я чувствовал, как напряжение растёт — Акира был на взводе ещё с момента, как мы спустились с горного серпантина. Усталость, недосып, погони — всё это начинало прорываться наружу.

— Да зачем мне идти с Диего? Он всю дорогу будет рассказывать сказки, — буркнул Луис, уже уходя.

Я остался стоять у костра, чувствуя, как сквозняк с расщелины касается плеч.

                 ***

Я даже не заметил, как она проснулась.
Альба выскользнула из укрытия так тихо, будто сама гора позволила ей пройти. Ни хруста, ни скрипа — только лёгкий сдвиг воздуха, и всё.
Мыши, наверное, передвигаются громче.
Я был слишком поглощён утренней перепалкой парней, чтобы сразу понять, что её нет внутри.

— Пусть делает всё, что захочет, — буркнул Акира, крутя палку в углях костра. — Это уже не моё дело.

— Акира, я тебе все кости переломаю, — Луис поднял голову, и в голосе его впервые за долгое время зазвенела злость. — Разве так можно? Она же твоя жена.

— Вот и я о том же, — кивнул Диего, приподнимаясь на локте. Он наблюдал за нами, жуя что-то из консервной банки.

Акира не отреагировал. Только глубже ткнул палкой в тлеющее дерево, и пепел посыпался на его кроссовки.

— София больше не моя жена, — упрямо проговорил он. Как будто с этой фразой он пытался отрезать от себя всю ту жизнь, что у него когда-то была.

— Маттео, скажи ему, что я его убью, если он не одумается, — бросил Луис, резко повернувшись ко мне.

Я только пожал плечами.

— Всё уже сказано, Луис. Все слова брошены. Всё кончено.

Он смерил меня взглядом, будто я предал его лично.

— Если бы подобное случилось со мной... — продолжил я, чуть тише, — я бы, может, и расстроился. Возможно, даже обиделся. Но не бросил бы любимую.

В воздухе повисло молчание.

Акира поднял голову. Медленно. Резко.

— Никто из вас не находится на моём месте, — процедил он. — Так что я не дам вам права указывать мне, что делать.
Закрыли тему.
Я не хочу об этом говорить.

Слова прозвучали резко, как выстрел.
Тишина снова заполнила скалу.

Я перевёл взгляд туда, где недавно была Альба. На утреннем солнце её волосы казались светлее.
— Всем тихо. Альба идёт, — вдруг сказал Диего, вскинув голову, как охотничья собака.

Он сидел, облокотившись на камень, и смотрел в проход, откуда шёл мягкий, неторопливый звук шагов. Альба приближалась — так, будто это не наше логово, а её сцена.
Она вышла из-за поворота. Ровная осанка. Лёгкий ветер тронул её волосы. Секунду — и все замолкли.

— Если вы хотите остаться на дне, я могу уйти, — спокойно сказала она, глядя на нас, как будто взвешивая, кто из нас способен вообще подняться наверх.

— Нет-нет, оставайся, — поспешно бросил Луис, поднимаясь. — Добро пожаловать, Альба.

— Как спалось? — спросил Диего, поднимая кружку с мутной водой, в которой он заваривал свой почти-кофе.

Я метнул в его сторону взгляд. Одобрения там не было. Он понял. И отвернулся, делая вид, что пьёт.

— О чём вы говорили? — спокойно спросила Альба, подойдя ближе. Она присела рядом, как будто всё это — обыденный завтрак в доме друзей.

— Да так, не о чём, — отмахнулся Диего. — Просто Луис вернулся. Давайте пить кофе, пока вода не остыла.

— Расскажите, что происходит. — Альба смотрела прямо, спокойно, без нажима. Но в её голосе уже не было утренней сонной мягкости. Она знала, что-то не так.

— Расскажи ей, Луис, — вновь сказал Диего, не глядя на меня.

Луис тяжело вздохнул, вытер ладони о джинсы и выдал:

— Короче.
Семья Ди Лоренцо объявила на нас охоту.
Сообщение разослано всем, кому нужно — нас найдут и повесят на главной площади Сицилии.
Заставят ползать на коленях.
Говорят, они отправили за нами людей.
Головорезов. Но никто не знает, кто они.
Вот такие у нас утренние новости.

Я перевёл взгляд на Альбу. Почему-то она... улыбалась.

— Что смешного? — спросил я, прищурившись.

— Я просто отвечу, кто они, — спокойно сказала она. — Это дети Луки Сакуро. Эти двое — полные психи. Лука им в подмётки не годится. Они играют без правил. Без тормозов.

Тишина. Даже Диего перестал ковыряться в кружке.

Я встал, подкинул в костёр сухую ветку и только тогда произнёс:

— Ничего такого.
Пусть приходят со своими козырями.
Пока не наберутся храбрости и не встретятся с нами лицом к лицу...
Мы будем убивать.

Мои слова прозвучали спокойно. Как будто я обсуждал погоду.
Но все всё поняли.
Слишком многое поставлено. Слишком много уже начато, чтобы теперь бояться.

Солнце стояло высоко, прогревая камни, и запах горелых веток наконец уступил место нагретому воздуху сосен.
Мы с Луисом разбирали ящики с патронами и тушёнкой. Монотонная работа. Спокойствие перед бурей.
Я всегда чувствовал, когда назревает что-то... важное.

Альба в какой-то момент отошла в сторону. Не просто так.
Я бросил взгляд — она стояла у костра рядом с Акирой.
Он сидел, сутулясь, будто нес на плечах всё, что с ним случилось за последние недели.
Она говорила тихо. Но я слышал. Я всегда слышу.

— Ты всё ещё злишься, потому что она спасла тебе жизнь? — сказала Альба спокойно, прямо. Без лишнего тепла, но с силой.

Акира не ответил.
Он молчал так, как молчат те, кто не хочет думать, потому что боятся, что мысли разорвут изнутри.

— Она не предала тебя, — продолжила Альба. — Она просто испугалась. И решила бороться за тебя, когда ты сам опустил руки.
— Это не слабость, Акира. Это любовь. Самая чёртова... настоящая любовь.

Он поднял на неё глаза. Усталые, злые, полные всего, что не говорил.
Но не перебил. Это уже значило много.

— И да, ты можешь продолжать злиться. Делать вид, что ты пострадавший. — Альба сделала шаг ближе. — Только не лги себе. Ты бы сделал то же самое ради неё. Только, скорее всего, глупее и кровавее.

Пауза.

— Она всё ещё любит тебя. Не ждёт извинений. Даже не оправдывается.
— Но ты обязан ей хотя бы одно: не бросать её за то, что она тебя спасла.

Я не слышал, как Акира вдохнул. Но видел, как его плечи дрогнули.

— Ты ведь любишь её, — сказала Альба тише. — Признайся хотя бы себе.

Она развернулась и ушла, не дожидаясь ответа.
Акира остался сидеть. Молчал.
Он не пошёл за ней.
Но и не отвернулся.

Я посмотрел ей вслед.
Альба...
Та, кто должна быть моей проблемой, уже стала чужим спасением.

И я вдруг подумал — чёрт возьми, я горжусь ей.
Я бы никогда не признался ей в этом.
Но гордился.
В её голосе была сила. В её словах — то, что мы сами боимся сказать.

Мы грузили ящики с оружием, когда она появилась.

Спокойная, уверенная, будто просто вышла на улицу за хлебом, а не в центр будущего поля боя. Я видел, как Луис усмехнулся краем рта — у него всегда была слабость к смелым девушкам. Только это была не смелость. Это была глупость.Как будто Альба знала, что мы делаем, и уже решила, кем она будет, когда всё начнётся.

— Альба, — весело проговорил Луис, — что такого ты сказала Акире, чего не сказали мы? Он, между прочим, ушёл к Софии.

Она не улыбнулась. Но в голосе был тон, от которого стало не по себе.

— Думаю, это вы его убедили. А я лишь была... предлогом сдаться.

Луис хмыкнул, качнув головой, и продолжил закручивать крышку на ящике.
Я хотел что-то ответить, но Альба уже подошла ближе.

— Акира ушёл, — сказала она, — вам не хватает человека. Я могу его подменить.

Я посмотрел на Луиса — и мы оба рассмеялись. По-настоящему. В голос. Не от насмешки. От удивления.

— Альба, — сказал я, — Акира последние недели был погружён в свои мёртвые мысли. Мы даже не планировали его звать.
— Мы даже не дали бы ему оружие. А то вдруг застрелился бы, — добавил Луис и снова рассмеялся, но уже немного сдержаннее.

— Альба, ты не выходи из пещеры, — сказал я серьёзно, глядя прямо ей в глаза.

— Почему это? — ответила она, вскидывая брови.

— Люди, которые идут сюда, не хотят тебя спасать. Они будут убивать всё, что попадётся им под руку.
— Мы не сможем сражаться, если будем волноваться за тебя, — добавил я, уже тише.

— Значит, пока вы будете биться — я должна сидеть и ждать? — в голосе её мелькнуло разочарование.

— Да, — резко сказал Луис, не дав мне ответить.

Альба прищурилась. И голос у неё стал твёрже, чем камень под ногами:

— Я лучше вас стреляю. Не забывайте, в какой семье я выросла.
— В семье Ди Лоренцо стрелять учишься раньше, чем ходить.
— Увидите, когда придёт время.

И тут она протянула мне руку.
Я моргнул.
Не понял сразу, чего она хочет.
Потом она чуть шевельнула пальцами и тихо, но отчётливо сказала:

— Маттео. Пистолет.

Я даже не заметил, как вытащил его и вложил ей в ладонь.

Чёрт. Что эта девушка делает с нами всеми?

Она ушла — не оборачиваясь. Пальцы уверенно обжали рукоять. Не дрогнули.

Я провёл взглядом по её спине, потом посмотрел на ребят.

— Давайте заканчивать с ловушками, — бросил я. — Никому не стрелять, пока я не выстрелю первым.

— Мы с тобой, — откликнулся Луис. Акира кивнул молча.
Диего уже вернулся с картой и начал делать пометки на камнях.

Мы начали раскладывать ловушки по периметру.
Они всё равно пойдут. Думают, что смогут нас выманить.
Но они глупы, если считают, что мы станем играть по их правилам.
Я вбивал шест в камень, вытягивал проволоку, настраивал растяжку. Мы с парнями работали быстро, слаженно, почти молча. Воздух был натянут, как струна. Всё казалось слишком тихим.

И вдруг — свист. Резкий, короткий.

Мне не нужно было быть гением, чтобы узнать этот звук.

Дядя.

Я резко обернулся, взгляд метнулся по склонам, между соснами и серыми глыбами. И вот он — у дерева, в длинном чёрном пальто, с тем выражением лица, которое бывает только у людей, переживших слишком много, чтобы бояться.

— Я здесь, дядя! — крикнул я. — Иди осторожно, тут уже всё утыкано!

Он шёл, как всегда, спокойно. Шаг влево, взгляд вниз, шаг вперёд. Он знал, как устроен мир, и уж точно знал, как устроены мои ловушки.

— Маттео, — произнёс он, подойдя ближе, — это дело не решить ловушками.

Я сжал челюсть. Молча. Он всегда начинал с простого, а потом добивал.

— Из Бари идёт армия, — продолжил он. — Целая. По твою душу. А ты тут ловушки расставляешь.

— У нас тоже есть оружие, дядя, — отрезал я. — Это меры предосторожности.

Он кивнул. Тонко, не споря.

— Откуда ты знаешь о людях? — спросил я. Не было времени на обтекаемые фразы.

— От Амадео, — ответил он спокойно. — Ты был прав. Вивиана Ди Лоренцо отправила племянницу на разведку. Якобы случайно оказалась рядом с нашими. А те — идиоты, разболтали. Она всё передала.

Имя Вивианы резануло слух. Её голос в голове, как призрак старой памяти. Всё, что случилось между нашими семьями, — я не забывал.
И Альба... её кровь — та же. Но она другая.

— Хорошо. Пусть приходят, — сказал я, выпрямляясь.

Дядя склонил голову на бок и прищурился:

— Где Альба Ди Лоренцо?

— В пещере. — Я не стал скрывать. — Было бы неплохо, если бы ты увёл её отсюда.

— Племянник, — произнёс он мягко, но с холодом, — ты не понял.

Он подошёл ближе. На его лице не было ни капли паники. Только правда.

— На нас идёт армия.
— Уже слишком поздно.
— Мы отсюда без боя не уйдём.

***

Мы сработали как всегда — чётко, без лишних слов.
Разошлись по точкам.
Диего ушёл на северный склон, где камни образуют естественный проход.
Луис засел возле валуна с растяжками.
Акира — не удивительно — свернул к пещере. Туда же пошёл дядя.
Семья всё-таки. И та, и эта.

Я остался ближе всех к выходу. Там, где лес редел и дорога уходила вниз.

Секунды тянулись.
Я стоял за сухим стволом, плотно прижался плечом, дыхание ровное.
И вдруг — звук мотора.

Нет, не один. Три.
Машины приближались по разбитой дороге — гулко, резко. Шины резали гравий.

Они остановились где-то внизу.
Я не видел, но слышал. Уши давно привыкли к деталям.
Трое прыгнули из первой машины.
Четверо — из второй.
Ещё двое — медленные шаги, явно с оружием в руках.

И тут — голос.
Я узнал его сразу.

Карлос Самьен.

— В этом лесу, — говорил он громко, будто специально, — у этих бандитов моя жена. Моя, вы слышите?
— Если с ней хоть что-то случится, я разнесу всех. До последнего. Они думают, что могут играть со мной?

Я вжал лоб в дерево.
Злость вскипела под кожей, как яд.
Ты душил её своими руками два дня назад. Ты хотел сломать ей позвоночник, а теперь говоришь про честь?
Мне стало мерзко. Почти физически.

— Разрядитесь по командам! — раздался другой голос. Жёсткий. Молодой. Один из сыновей Луки Сакуро, должно быть.
— Обходим убежище. Подавим их. Они выбегут сюда. А я их приму.

Хорошо, — подумал я. — Жди.

Я снял предохранитель. Присел ниже.
Враг шёл по склону, шаги слышались в десяти-пятнадцати метрах. Их было меньше, чем я ожидал. Три группы по два-три человека. Идеально.

Я свистнул. Резко. Коротко.
Те двое, что шли ближе — обернулись.

Они не успели выстрелить.

— Пах! Пах!
Два точных выстрела. Оба в голову. Один повалился сразу, второй дёрнулся — и повалился на своего.

Тишина. Листва. Запах пороха.

Я поднял пистолет вверх и дал три выстрела в небо.
Сигнал.

Они здесь.

В ответ — с севера короткая очередь. Диего.
С юга — приглушённый взрыв. Луис. Он активировал одну из закладок.
Где-то дальше — глухое эхо. Дядя вступил в бой.

Двое — минус.
Пули легли в головы, будто сами знали куда. Листья хрустнули, тела рухнули в грязь.

Я выдохнул. На секунду.

И сразу рванул.
Не оставаться на месте — правило номер один.
Если ты слышал выстрел, кто-то ещё его слышал.

Я переместился влево, за упавший ствол, и уже был на пути к следующей позиции, когда почти врезался в Диего. Он выскочил из кустов, весь в листве, с прицелом на плече.

— Они побежали туда! — выдохнул он, указывая на склон, где начиналась старая просека.
— Если успеем, накроем их на открытом!

Я покачал головой.
— Нет. Нас по-любому там ждут..Это крик на ловушку.
— Я слышал. Они хотят, чтобы мы туда побежали.

Диего посмотрел на меня. Секунда колебания. Он знал — я прав.
Но всё равно бросил:

— Тогда я обойду с севера.
— Если что — огонь в воздух. Не геройствуй.

И исчез в кустах.

А я... остался.

Встал за дерево. Слушал. Ждал.

Тишина тянулась, как ремень на шее. Сухие ветки шуршали под ногами кого-то чужого.

И вот — шаги. Не пытаются быть тихими.
Они хотят, чтобы я услышал.

И голос. Молодой. Хриплый, но самодовольный.

— Ты украл Альбу Ди Лоренцо! — крикнул он.
— Выйди. Покажись. Если у тебя хватило смелости тронуть её — хватит ли, чтобы встать передо мной лицом?

Сын Луки Сакура. Один из тех, кто вырос в крови, как в молоке.

— Смотри мне в глаза, вор, и убей меня, если ты не трус.

Я вышел.

Медленно. Из-за дерева. В полный рост.

Он стоял внизу, метрах в пятнадцати, с ещё двумя. Один держал автомат, второй — дробовик.

— Я здесь. — сказал я.

Выстрел. Один. В голову.
Он дёрнулся назад, как марионетка. Второй — в грудь автоматчику. Третий выстрел — неудачный. Дробовик рванул — я упал в траву.

Глухо. Почти не больно. Просто земля под спиной и вкус пороха.

Я перекатился. Дал очередь.
Дробовик выпал из рук второго. Он повалился на колени, ещё не веря, что мёртв.

Но один из них — тот самый, один из сыновей — побежал.

Нет, не в лес. В сторону выхода.

Куда ведёт ловушка.

— Чёрт.

Я бросился за ним. Шум веток. Адреналин бил в уши. Слева — дальние выстрелы Луиса. Справа — взрыв.

Мой дыхание резало горло.

Он был впереди, метрах в пятнадцати.
Я знал эту тропу. Он почти у цели. Почти у минного коридора, что мы заложили ещё утром.

Я прицелился — но он бежал зигзагом. Умный ублюдок.

— СТОЙ! — рявкнул я, но он даже не обернулся.

И тогда —Выстрел.Раз. Второй.Третий попал.

Он оступился, упал. Завизжал, но я уже подбежал.

Я слышал, как один из них зовёт меня по имени.
Кричит, будто всё это — личное.
Будто я должен выйти с поднятыми руками и извиниться за то, что украл её.
И это бесило. Даже не сам голос — а уверенность в нём.

Я вжимался в землю, сердце билось в горле.
Они думали, что смогут нас обойти.
Но мы тоже не новички в этом деле.

И вдруг — резкий металлический звук.
Не просто щелчок.
Как будто кто-то с грохотом открыл ящик и с силой поставил что-то тяжёлое на землю.

Я приподнялся, едва высунув голову из-за корней поваленного дерева.

Там был второй брат, второй из сыновей Луки.
Ростом ниже первого, плотный, но не тяжёлый.
На лице — злая решимость. Без истерики.
Он достал пулемёт. Настоящий, старый, армейский.
Поставил на двухточечную сошку, присев прямо на склон, за бревно.
Привёл ствол в боевое положение, повёл плечом, будто проверял вес.

И всё. Я понял.

Он не собирался искать нас.
Он собирался выкашивать нас. Как траву.

Пальцы на рукояти.
Глаза в прищуре.
Он ждал сигнала.

И если бы я не успел,
если бы она вышла из укрытия всего на секунду раньше...

Я не успел даже перегруппироваться.
Пули с глухим грохотом врезались в камень, рядом со мной посыпалась галька. Меня прижало намертво — подняться значило умереть.
Один из сыновей Луки поставил пулемёт. Настоящий. Прямо на холме.
Он не вел бой — он кошмарил.

Я вжимался в скалу, чувствуя, как она гудит от выстрелов.
Проклятая позиция. Надо было уйти, но стоило высунуть голову — и будет как у того парня, что мы выносили на юге. Без лица.

И вдруг...

— МАТТЕО! —
Крик.
Я замер. Сердце дернулось.

— Маттео! Слышишь меня?! —
Альба.

— Ты где?! —
Её голос был ближе, чем я бы хотел. Громкий. Панический.
Я повернул голову и увидел её.

Она стояла совсем рядом. Метров в десяти. Возле сосны, прижавшись к коре.
Пистолет в руке. Мой.
Волосы мокрые от пота и дождя. Дышит тяжело.

— Иди сюда! Быстро! Здесь проход, я его видела! Можно уйти! —
Она сделала шаг ко мне, прямо под строчку из пулемёта.

— НАЗАД! — закричал я.
— АЛЬБА, БЕГИ ОБРАТНО! НЕ СЮДА!
— ТЫ С УМА СОШЛА?!

Но она не слушала.
Она смотрела на меня. Так, будто я был важнее смерти.

И тут...
Я услышал треск. Щелчок. Глухое «тх».

Сын Луки поднял что-то тяжёлое. Плечо его было напряжено, как перед запуском снаряда.

РПГ. Или самодельный аналог. Плевать. Этого хватит, чтобы разнести нас обоих.

Я понял всё за секунду.

— ВЗРЫВ! — крикнул я, сорвав голос.

Я рванулся с места. Боль в боку. Под ногами скользко.
Я бежал на неё.
Не от врага. Не к спасению. Просто — на неё.

— АЛЬБА! —
Она не успела.

Я накрыл её собой. Рывком. Как щитом.
Мы упали вместе. Я — сверху. Она — подо мной.

И в тот же миг — глухой удар воздуха, потом вспышка, и всё исчезло в белом свете.