драрри

Наследник древнего славного рода Малфой появился на свет за несколько минут до рассвета. Колдомедик и его помощница, прибывшие в поместье ещё накануне, ловко приняли малыша. И, пока медсестра занималась младенцем, врач позаботилась о роженице. Были убраны все последствия процесса, проверен магический фон Нарциссы и общее самочувствие. Чувствовала себя леди Малфой просто изумительно.

После всех манипуляций обмытый и облачённый в фамильные пелёнки с нашитыми на них фламандскими кружевами с рунами – оберегами новорожденный был торжественно передан матери.

- У вас чудесный мальчик, - расчувствовалась колдомедик. Она уже тридцать лет принимала детишек, но каждый раз это было для неё очередным чудом.
- Да, - прекрасное лицо Нарциссы озарилось улыбкой, и она немедленно засюсюкала над сыном: - А кто это у нас такой холёсенький, а кто у нас такой сладенький?
В покои, специально выделенные под роды и подготовленные к оным домовиками, был, наконец, впущен счастливый папаша. За его спиной тенью маячил лучший друг - Северус Снейп.
Сиятельный лорд, уже слегка подогретый многочасовым ожиданием и парочкой бокалов Огденского, с опаской взглянул на кружевной свёрток на руках жены:
- Почему он молчит?
Акушерка хохотнула:
- О, милорд. Уверяю вас, что недостатка в крике не будет. Вы ещё не одну пару магических берушей сносите в ближайшее время.

По знаку, поданному Нарциссой, будущий лорд Малфой был передан нынешнему. Северус с любопытством взглянул на своего будущего крестника. Увиденное не впечатляло. Впрочем, к детям Северус был абсолютно равнодушен.

- Вылитый отец, - улыбнулась колдомедик.

Мужчины в панике переглянулись. Люциус немедленно начал искать взглядом зеркало. Он хотел убедиться в том, что во–первых, не лысый; во–вторых, не красный; а в-третьих, не сморщенный. Слегка смущали темные волосики на макушке сынишки. Малфои ВСЕГДА блондины. Лорд Малфой подозрительно прищурился в сторону Снейпа. Тот демонстративно прикоснулся к палочке.
- Э–э, дорогая, - проблеял Люциус, - а ты уверена, что он Малфой?
Авадоподобный взгляд, брошенный Нарциссой на мужа, сделал бы честь самому Тёмному Лорду.
- Но почему он брюнет?! – возопил Малфой.
- Малыш - не брюнет, - отрезала Нарцисса и добавила более мягко: –  Всё поменяется. Ты ещё будешь гордиться платиновыми локонами сына.
Люциус облегчённо выдохнул.

Тем временем за окном занимался рассвет. Небо над кромкой леса, ещё пару минут непроницаемое, сначала посерело, потом порозовело. И в тот самый момент, когда первые золотые солнечные лучи брызнули из-за горизонта, малыш, которого всё ещё держал отец, открыл глазки. Невероятного голубого цвета. Сжал крохотные кулачки. И … (взрослые невольно подались вперёд) Драко Люциус Малфой одарил всех присутствующих своим первым воплем.

Интуиция новоиспечённого отца во всю глотку орала, что всё это неспроста.

***

Следующие несколько месяцев напомнили Люциусу военное время. Крик, издаваемый Драко, будил не хуже вызова через чёрную метку. Подрывался весь мэнор, от хозяина до последнего домовика. Первое время родители категорически не понимали, чего же от них хочет сын. Драко был накормлен, чист, окружён игрушками, но продолжал плакать. В качестве усыпляющих средств было перепробовано решительно всё. Нарцисса пела и ворковала. Люциус пробовал разговаривать, как с мужчиной. Домовики выкручивали уши (себе, не наследнику). Даже Северус пару раз тряхнул погремушкой. Не помогало и зелье Сна–без–сновидений, специально модифицированное зельеваром для крестника (развести одну чайную ложку на ведро воды, употреблять по одной капле за полчаса до отбоя. Десять часов здорового сна гарантированы).

Решение проблемы было найдено случайно. Нарцисса, укачивая сынишку, заметила, что стоит ей приблизиться к окну, как Драко затихал. И начинал капризничать, если она отходила в глубину комнаты. Обитатели поместья вздохнули с облегчением. С этого дня Драко каждое утро, с первыми солнечными лучами, подносили к окну. Малыш довольно щурился, улыбался и лопотал что–то на своём птичьем языке. Нарциссу всё это жутко умиляло.

После принятия солнечной ванны Драко отправлялся досыпать вместе с мамой. А мрачный Люциус шёл в кабинет. Была у его организма такая особенность: во сколько бы он ни встал, заснуть больше не мог. Но со временем Малфой увидел в этой ситуации плюс. Раньше вставая, он больше работал. Благосостояние Малфоев росло на глазах.

Примечательно, что Драко чувствовал восход в любое время года и при любой погоде. Даже, если небо было затянуто тучами. Научившись ходить, мальчик стал сам пробираться к окну. Просыпаясь, он выбирался из кроватки, залезал на широкий подоконник и прижимался ладошками и носом к стеклу, с восторгом глядя, как выкатывается из–за горизонта спелое яблоко–солнце. Иногда он возвращался в постель, но чаще засыпал там же, на подоконнике, свернувшись клубочком. И тогда нянька–домовуха левитировала подопечного в кровать.

Во сне Драко улыбался. Мальчику снилось, что его окутывает тёплое золотистое сияние, а чьи–то сильные руки держат в своих объятиях.

***

К одиннадцати годам, изучив мэнор вдоль и поперёк, Драко нашёл наилучшее место для встречи рассвета. Он бежал к многовековому дубу, росшему на берегу реки. Взбирался на третью ветку снизу. Самую крепкую и узловатую. Выше не разрешал папА после того, как Драко свалился и набил столько синяков и шишек, что на него извели полугодовой запас заживляющей мази. За падение был без всякой жалости отруган перепуганным Люциусом и до полусмерти затискан мамочкой. Ниже сидеть было неинтересно. Так он встречал новый день. С восторгом смотрел, как вместе с НИМ просыпается весь мир. Ласковые лучи целовали нежную молочную кожу, золотили платиновые локоны.

Драко не видел ничего плохого в том, что так любил солнце. Только дураки любят зиму и холод. А он ещё и родился летом. Так что малыш не понимал встревоженных взглядов отца. Зато Нарцисса мечтательно закатывала глаза и начинала мурлыкать о романтике. Что такое романтика Драко знал не понаслышке. Каждую пятницу папа приходил домой со здоровенным букетом роз. «На фига? – думал Драко. – В мэноре этих роз, как блох на оборотне». Нарцисса нарядно одевалась, и они уходили на весь вечер. Возвращались весёлые и сразу, даже не пожелав спокойной ночи любимому ребёнку, запирались в спальне. Что они там делали, было непонятно, но явно что–то приятное, потому что на следующий день ходили с затуманенными лицами. Отец обнимал маму за талию, и его рука то и дело норовила соскользнуть ниже. Нарцисса в притворном гневе шлёпала его по пальцам и шипела: «Здесь дети».

Короче, Драко пришёл к нескольким выводам. Во–первых, романтика – это что–то очень приятное. Во–вторых, заниматься этим нужно вдвоём. В спальне.

Напрашивался закономерный вопрос: с кем? Драко почесал белобрысую маковку, и его осенило. Гарри Поттер! Всё детство мальчик слышал рассказы о нём. Причём отец с крёстным мрачнели при упоминании Поттера, а мама утирала слезу и шептала: «Бедный ребёнок».

В общем, это был наилучший выбор, решил наследник. Поттер тоже родился летом. Значит должен любить солнце и тепло не меньше Драко. Решено! Они будут сидеть на ветке дерева, болтать ногами и любоваться рассветом. А ведь есть ещё и закаты! А потом пойдут в спальню и займутся романтикой. Осталось только выяснить, что конкретно нужно делать. Решив не откладывать дело в долгий ящик, мальчик отправился к родителям. На прямой вопрос он рассчитывал получить прямой ответ. Реакция взрослых его удивила.

Крёстный, в совершенно несвойственной ему манере, заржал самым непотребным образом. ПапА побагровел и подавился огневиски, а мамуля в клочья изорвала любимый платочек. Драко ждал. Люциус покосился на Северуса, но тот лишь пожал плечами. Твой сын, ты и расхлёбывай.

- Понимаешь, сынок, - отец посадил мальчика на колени, - это... это...
- Ты сначала с Поттером подружись, а потом уж о романтике думай, - резонно заметил Северус.

Чуть позже, лёжа в постели, Драко решил, что крёстный, как всегда прав. Держись, Гарри Поттер! Драко Малфой будет с тобой дружить.

***

Дружить не получилось. Поттер выбрал Уизли и Грейнджер. Драко так обиделся, что часа два проревел, уткнувшись в колени крёстного. Северус, как мог, успокоил Драко. Мальчик утёр злые слёзы кулаком. Ну и ладно! Ну и пусть! Проживёт он и без Поттера. А рассветы у него никто не отнимет. Ни Уизли, ни Грейнджер. А Поттер… А Поттер ещё пожалеет. Или он - не Драко Малфой.

В будни у него не всегда получалось сходить на берег Чёрного озера. Филч, который, казалось, никогда не спит, бдил, как цербер. А от ока Миссис Норрис невозможно было укрыться. Но в субботу, когда весь замок отсыпался после дикой учебной недели, когда, даже, Филч скрывался в своей каморке, Драко вставал рано–рано и бежал к озеру. Устраивался на большом белом камне, бросив на него согревающее. И ждал. Ему было плохо из–за того, что в подземельях не было окон. Впадал в депрессию, если не удавалось сбежать и полюбоваться рассветом. В такие дни Поттеру с дружками приходилось особенно туго.

Под предлогом углублённого изучения астрономии (а именно под таким соусом Драко в последнее время подавал своё увлечение, а то папА как–то очень нервничал) Люциусом для сына был куплен специально зачарованный телескоп. Через его линзы можно было любоваться светилом, не боясь повредить сетчатку глаза. Ну, подумаешь, когда Драко сидел на камне, труба частенько была развёрнута в сторону гриффиндорской башни. Поттер тут вовсе не при чём. В той стороне закат. И хватит ржать, Блейз!

А ещё у Драко появился ОН. Вернее, сначала появилась книга. Это случилось на первом курсе, аккурат перед Рождеством. В тот день Драко кое–как избавился от Кребба с Гойлом. Те так объелись на предпраздничном пиру, что им в срочном порядке пришлось делать промывание желудков в больничном крыле.

Мальчик бродил по замку и наслаждался одиночеством (любого достанет насморочное сопение в затылок), когда на одном из подоконников увидел эту книжку. В ней не было ни библиотечного штампа, ни пометок с фамилией хозяина. Драко попросил крёстного скопировать её и положил оригинал на место. Ни один Малфой не унизится до кражи. Книга захватила его с первых минут. Хоть в ней и не было говорящих страниц и двигающихся картинок. Книжка оказалась маггловской. «Мифы древнего Египта». Именно там Драко увидел ЕГО. Ра. Амон Ра. Бог солнца. Высокий, стройный. Смуглая золотая кожа, а волосы чёрные–чёрные. И гладкие. Не то, что у шрамоголового недоразумения. Торчат, как от взрыва котла Лонгботтома. Драко влюбился, как может влюбиться одиннадцатилетний ребёнок в своего лучшего друга. Безо всякой эротической подоплёки. Он понял, кто снился ему всё время. Драко смотрел на картинку и мечтал. Вот бы с таким подружиться. Тогда Солнце всегда будет с ним.

***     

Дни складывались в года. Каждое лето Малфои ездили на Французскую Ривьеру. Южное солнце было милостиво к Драко, даже, несмотря на его светлую кожу. Пока родители прятались в тени, он, всё–таки намазавшись специальным зельем (иначе мама не пускала), бежал на пляж. Он плавился от счастья, лёжа на раскалённом песке и злорадно вспоминал Поттера. Тот сейчас у своих придурочных родственников–магглов. Грядки, небось, пропалывает, а мог бы вместе с Драко плескаться в бирюзовой воде и загорать. Лучи вызолачивали кожу, покрывая её медовым загаром. Платиновые волосы выгорали практически добела, и тогда голубые глаза сверкали особенно ярко. Когда Драко приезжал первого сентября в школу, девчонки, да и кое–кто из парней, пищали от восторга. Даже Уизел пару раз терял дар речи. Лишь одна вещь раздражала Малфоя: Поттер никак не реагировал на его красоту. Ну, аж, вот ни на столечко. А в целом Драко был счастлив. У него были рассветы, сны, Амон Ра. Да и подколки в сторону Золотого мальчика никто не отменял. Тот так забавно злился. Нежный гневный румянец окрашивал смуглые скулы.

С возрастом Драко уже со смехом вспоминал свои наивные представления о романтике. Пару раз он кое–что попробовал. Ну, хорошо. Не пару раз. Чуть больше. И нечего так ехидно скалиться, Забини.

Но всё это было не то, не то. Драко преследовал незнакомец из снов. Если в детстве он воспринимался, как друг, в объятиях которого тепло и спокойно, то теперь сновидения стали необыкновенными. Горячими. Возбуждающими. Изматывающими.

Требовательные губы скользили по сливочной коже, безошибочно находя чувствительные точки. Смыкались на розовых сосках в то время, когда широкие горячие ладони ласкали стройные бёдра. Ноги раздвинулись сами собой. Драко почувствовал прикосновение к анусу. Надавливая, палец массировал сжатые мышцы. Самый кончик пальца то и дело проникал внутрь, не делая, впрочем, попыток продвинуться глубже. Искры удовольствия рассыпались по позвоночнику.

Драко метался по скомканным простыням, судорожно сжимая ткань. А соблазнитель дразнил, не желая прикоснуться к самому главному. Горячий язык скользил по животу, лаская впадинку пупка. Порхая по тазовым косточкам. Жаждущий член истекал смазкой.
- Пожалуйста… Прошу…- прохныкал парень, судорожно двигая бёдрами.
Негромкий смешок, и член погрузился в горячую влажную тесноту чужого рта. Губы скользили по бархатистой коже, надавливая на набухшие венки. Драко выгнулся, подаваясь вперёд. Язык любовника облизывал напряжённую головку члена Драко, играл с крошечным отверстием, как будто хотел увеличить.  А палец, тем временем, мягко, но настойчиво проник внутрь на всю длину. Чуть изогнулся, безошибочно находя простату, надавливая.

Малфоя точно кипятком облили. Хриплый крик вырвался из его груди и…

Вот всегда, всегда так! На самом интересном месте! Драко просыпался так каждое утро. С бешено колотящимся сердцем. Постельное бельё скомкано и перекручено. Подушка валяется на полу, а на пижамных штанах расплывается влажное пятно. Соседи по спальне уже не прикалывались. Надоело. Блейз как-то упомянул, что во снах Драко произносит имя отнюдь не своего бога, а кое–какое другое. Начинается на «Га», заканчивается на «рри». Пришлось стребовать Непреложный обет, что итальянец никому не расскажет. А то сначала Финнигану, а там вся школа в курсе. О любви ирландца к сплетням по Хогу анекдоты ходили.

А Малфой был в полном отчаянии. Ну почему, почему у Амон Ра из его снов такие  зелёные глаза? Совсем, как у проклятого Поттера. И волосы такие же. Густые, жгуче–чёрные пряди. Это просто выводило из себя. Вот, например, Нотт. Тоже брюнет. Но волосы такие короткие, что и не уцепишься. Не за уши же его хватать во время секса. Да и влюблён он в Панси. Бэддок зеленоглазый, но выражение глаз, как у копчёной селёдки. А вот у Поттера… Мерлиновы кальсоны, опять Поттер. Блейз смуглый и гибкий, но секс с друзьями – это моветон. А Малфои всегда демонстрировали безупречный вкус. Да, Забини. И нечего тут горделиво пыжиться. Вали уже к своему ирландскому недоразумению.

***
Во время войны только Амон спасал Драко. В ночь перед Последней битвой бог был с ним в последний раз.
- Всё будет хорошо, солнце, - прошептал он.
Драко впервые услышал его голос. Чуть хрипловатый, как будто простуженный. Странно знакомый. Драко, даже, слегка поёжился.

***
Седьмой курс промчался, как один день. Дамблдор всё так же жрал свои дольки, крёстный шипел и плевался ядом. Поттер влипал во все неприятности подряд. Можно было подумать, что война в разгаре.

Драко чувствовал себя немного одиноким. Сны прекратились. Блейза невозможно было отлепить от Финнигана. Панси с Тео бродили друг за другом с влюблёнными мордахами. Ронникинс не пропускал ни одной юбки. Грейнджер подозрительными взглядами сверлила… крёстного? Интересно. И он смущается? Нет? А почему тогда так стремительно убегает от гриффиндорки в противоположную сторону, стоит ей показаться в конце коридора? Все сбрендили. Даже Поттер…Даже Поттер перестал реагировать на подначки (Драко не видел смысла в том, чтобы менять модель поведения). Только сверкал своими глазищами.    

Драко с тоской вспоминал Ра. Мрак. У него остались только походы к озеру.

***

Как Драко оказался в Гриффиндорской гостиной в ночь выпускного, он и сам толком не понял. Кажется, его притащил Блейз, который, стоило ему узреть конопатую физиономию Финнигана, забыл не только о друге, но и об остальном мире.

Парень оглядел поле боя с зелёным змием. В авангарде шли самые смелые: шестые и седьмые курсы. Младшие ученики были отправлены домой ещё накануне, во избежание, так сказать. Борьба была неравной. Студенты явно проигрывали. Малфой хихикнул. Крёстный всю предыдущую неделю только и делал, что варил антипохмельное. Справедливо полагая, что большую часть вылакают грифы. Эти ни в чём меры не знали никогда. Драться, так до голубых пикси перед глазами. Пить, так до белых хорьков.

Драко смотрел, как Уизел пьёт на скорость с Ноттом и братьями Криви Огденское. Затем в ход пошла водка. С загадочной надписью «Столичная». Откуда в школе взялось маггловское спиртное, да ещё русское, на утро не вспомнил никто.
- А утром полирнём пивком, и всё в ажуре, - успел сказать рыжий прежде, чем упасть мордой лица в тарелку с салатом.
Паркинсон с Грейнджер изображали непонятно что. Стоя в метре друг от друга, они, наклонившись, обнимались за шеи. Каштановые и чёрные локоны переплелись. Такой странной «арочкой» они стояли уже с полчаса. То ли боролись, то ли бодались. Драко присмотрелся и понял, что девушки…СПЯТ. Панси даже слегка похрапывала.

Малфой с тоской обозрел помещение. М–даа…Война проиграна по всем фронтам. Тела студентов, разной степени опьянения, покрывали собой все подходящие поверхности гостиной. Вперемешку валялись все: грифы, несколько рейвенкловцев и хаффлпафцев, а так же весь выпускной курс Слизерина. Последних, кстати, пригласил лично Ронникинс. Драко был склонен думать, что к тому времени, как это случилось, Уизли уже был в «сосиску». Поттер…Хмм…Поттера не было. С Уизлеттой в спальне заперлись? Точно–точно. Разбираются, чего куда засунуть. Драко нервно хихикнул. Небось, завтра о помолвке объявят. И потекут у них суровые супружеские будни. Дети, карьера. Секс по расписанию. В выходные пироги у тёщи. К сорока Потти нарастит себе пивной живот, а Уизлетта проест ему плешь и изведёт своими истериками и придирками.

Драко испытал жуткий приступ ревности. Только он может доводить Поттера. Только он! За семь лет можно было бы это понять. Всем! Вот слизни все знают. И поддерживают.

Драко тоскливо вздохнул. Амон Ра его бросил. И Поттер завтра бросит. Блин! Да, что ж за мысли такие. Он поставил стакан и стал пробираться к выходу, перешагивая через тушки сокурсников. Небо за окном светлело, и Драко хотел в последний раз встретить рассвет в школе.

Он медленно брёл по берегу к своему камню. Носы начищенных ботинок загребали песок. Маман была бы в ужасе от такого обращения с драконьей кожей. Парень наслаждался чистым прозрачным воздухом. После перегара, пропитавшего школу от Астрономической башни до подземелий, он казался невероятно вкусным. Птицы ещё не проснулись, и тишина стояла просто звенящая. Нарушаемая лишь шорохом волн. Приблизившись к своему любимому месту, Драко понял, что оно занято. Чьи–то вещи лежали аккуратной кучкой. Рядом, на земле, стояли такие же, как у него, ботинки. С досады он топнул, как девчонка.

Было слышно, как кто–то плещется в озере. И этот кто–то был точно ненормальным. Вода в Чёрном озере даже в полуденную июльскую жару оставалась ледяной.

Драко решил, что отказываться от любимого места ради непонятно кого – глупо. Поэтому, спихнув мантию неизвестного, уселся прямо на каменный выступ. Золотой диск  выкатился почти на треть, когда купающийся решил, что хорошенького помаленьку.   Он медленно выходил из воды. Солнечные лучи били Драко прямо в глаза, поэтому он видел лишь силуэт высокой стройной фигуры с достаточно широкими плечами и узкими бёдрами. Солнце нимбом сияло над иссиня–чёрными волосами.
- Ра, - сами собой выдохнули губы.
Парень приближался, а слизеринец никак не мог оторвать от него взгляд. Стройные мускулистые ноги, пах (тут Малфой жарко заалел и жадно сглотнул), гладкий торс, по которому стекали тонкие струйки воды. Твёрдый упрямый подбородок, пухлые губы (вот бы впиться в них, почувствовать их жар), точёные скулы и…Драко утонул в невероятных переливчато–зелёных глазах.

Брюнет улыбнулся и, бросив на себя высушивающее, надел брюки и рубашку, неспешно обулся.
- Что, Малфой, не спится? – чуть хрипловатый, как будто простуженный голос, разрезал утреннюю тишину.
Сердце бухало в груди, как бешеное, а душа пела: «Да, да, да, он вернулся. Ко мне. И никуда больше не отпущу».
Легонько щёлкнув наследника древнего славного рода Малфой по кончику носа, Гарри Поттер неторопливо направился в сторону школы.

***
Драко, по привычке, проснулся очень рано. Сел в постели и зашарил по другой половине кровати. Пусто. Но простыня и подушка были ещё тёплыми, значит его Солнце и, по совместительству, персональная головная боль, поднялось совсем недавно.

Он сунул ноги в тапки и закутался в толстый махровый халат, который надевал после ванны. Зажег слабенький люмос и вышел в коридор. Дверь в соседнюю комнату была приоткрыта. Драко на цыпочках прокрался внутрь и остановился у пустой детской кроватки. Нахмурился, но пропажа отыскалась мгновенно. Две фигурки, сплетённые так тесно, что было непонятно, где чьи руки–ноги, обнаружились в соседней кровати. Чёрные и платиновые локоны образовывали причудливые узоры на подушке. Слышалось лёгкое сопение. Так беззаботно могут спать только пятилетние дети.

Малфой поправил сбившееся в ноги одеяло. Поднял с пола плюшевого медведя и попытался пропихнуть его между детьми. В следующее мгновение игрушка полетела на пол, а братья прижались друг к другу ещё теснее. Драко невесомым движением провёл по гладкому чистому лбу одного сына,  погладил смоляные локоны другого. Коснулся лёгким поцелуем пухлых щёчек. Мальчишки только глубже закопались в пуховое одеяло. На кровать легко запрыгнул белоснежный котёнок–книззл, устроился крендельком и включил свой «моторчик». Малфой только улыбнулся такой идиллии и, бросив на комнату дополнительное согревающее (сентябрь в этом году был необыкновенно холодным), вышел из детской.

На первом этаже было пусто. Драко через кухню вышел на террасу. В жидких предрассветных сумерках слышался плеск воды в небольшом озерце, на берегу которого стоял дом. Он поёжился. Холодища жуткая. Ещё только пятнадцатое число, а уже два раза шёл снег. А этот…этот… Опять купается!

Драко спустился по тропинке к воде. Брюнет, стоя на берегу, неторопливо вытирался огромным полотенцем. Услышав шаги, он обернулся:
- Привет. Я тебя разбудил? Прости.
- Нет, - прошипел Малфой, - меня разбудило моё чувство ответственности за тебя.
Он подошёл вплотную и положил ладонь на смуглый, чуть выпуклый живот.
- Ты замёрзнешь, простудишься. Отец и крёстный свернут нам шеи, а мама и твоя Грейнджер закатят лекцию на полдня.
К нему прижалось горячее, будто и не было купания в ледяной воде, тело. Зелёные глаза встретились с голубыми:
- Она не моя, и уже лет пять, как не Грейнджер. И ты же согреешь меня?
Драко подался вперёд, прижимаясь ещё сильнее:
- Я люблю тебя, Гарри.
- И я люблю тебя, солнце.

Всё–таки здорово, когда у тебя есть своё персональное солнце, но ещё лучше, когда ты САМ становишься солнцем для любимого. А сны? Да кому они нужны, если реальность так прекрасна