4.
Сегодня бело-серые полоски, и у меня в ежедневнике на пятнице стоит жирный красный крест. Могу поспорить на сотню баксов, точно такой же – в ежедневнике у Чонгука. Наши заявки на работу готовы.
У меня уже почти съехала крыша от перечитывания своей. Я так поглощена подготовкой презентации, что начала видеть ее во сне. Мне нужен перерыв. Гашу экран и с интересом смотрю на Чона, он делает то же самое. Мы работаем в паре, как игроки в шахматы. Складываем на груди руки. Карандаша в руке Чонгука я так и не видела.
— Как дела, Малышка Лиса?
Радостный тон и мягкое выражение лица показывают, что мы затеяли очень редкую игру. Она называется «Как дела?» и обычно начинается с впечатления, что мы вовсе не испытываем ненависти друг к другу. Ведем себя как нормальные коллеги, которые не жаждут обагрить руки кровью друг друга. Это тревожно.
— Отлично, спасибо, Большой Гук. Как у тебя дела?
— Супер! Собираюсь выпить кофе. Налить тебе чашку чая? — в руке у него тяжелая черная кружка. Ненавижу ее.
Смотрю вниз. В моей руке уже появилась красная чашка в горошек. Он наплюет в любой напиток, какой бы ни приготовил для меня. Думает, я сумасшедшая?
— Пожалуй, я присоединюсь к тебе.
Мы целенаправленно движемся в сторону кухни, шагаем в ногу – левой, правой, левой, правой, как прокуроры к камере во вступительных титрах сериала «Закон и порядок». Это требует от меня почти удваивать длину шага. Коллеги обрывают разговоры и смотрят на нас испытующими взглядами. Мы с Чонгуком поворачиваемся друг к другу и обнажаем зубы в улыбке. Время вести себя цивилизованно. Как заместители.
— Ах-ха-ха! — добродушно смеемся мы какой-то фальшивой шутке, — Ах-ха-ха!
Заворачиваем за угол. Аннабель оглядывается на нас от ксерокса и едва не роняет бумаги:
— Что случилось?
Мы с Чоном киваем ей и продолжаем шагать, объединенные бесконечной игрой в «Перещеголяй другого». Складки моего короткого полосатого платья хлопают под действием силы тяжести.
— Мамочка и папочка вас очень любят, детки, — тихо произносит Чонгук. Слышу его только я. Со стороны кажется, что он просто вежливо разговаривает. Несколько голов сурикатов выскакивают вверх из-за перегородок отделов. Похоже, мы легендарные личности, — Иногда мы распаляемся и начинаем спорить. Но не переживайте. Даже когда мы ругаемся, вы в этом не виноваты.
— Так бывает у взрослых, — мягко объясняю я настороженным лицам, мимо которых мы проходим, — Иногда папочка спит на диване, но это в порядке вещей. Мы все равно вас любим.
На кухне я вешаю пакетик с чаем на край чашки, а тем временем меня едва не сшибает с ног океанская волна хохота, которую приходится как-то сдерживать. Я хватаюсь за край стойки и беззвучно трясусь.
Чонгук не обращает на меня внимания и ходит туда-сюда, готовя себе кофе. Я поднимаю взгляд и вижу, как его руки открывают шкафчик в миле над моей головой, чувствую тепло, исходящее от его тела, которое находится в нескольких дюймах за моей спиной. Оно как солнечный свет. Я уже и забыла, что люди теплые. Ощущаю запах его кожи. Желание смеяться гаснет.
Никаких близких контактов с людьми я не имела с тех пор, как моя парикмахерша Ангела сделала мне массаж головы недель восемь назад. Теперь я представляю, как прислоняюсь к нему и расслабляю мышцы. Что он сделает, если я упаду в обморок? Вероятно, позволит мне рухнуть на пол, а потом пнет носком ботинка.
Еще один стоп-кадр всплывает в мозгу. Чонгук подхватывает меня, не дает упасть. Его руки – на моей талии, кончики пальцев вжимаются в мое тело.
— Ты такой смешной, — произношу я, поняв, что какое-то время молчала, — Очень смешной, — я громко сглатываю.
— Ты тоже, — он подходит к холодильнику.
Джанет из отдела кадров угрюмым, замученным призраком материализуется в дверном проеме. Вообще-то, она милая, вот только ее уже тошнит от наших дрязг.
— Что происходит? — она упирает руки в бедра, точнее, в то место, где должны быть бедра.
Ее фигура под звякающим тибетским пончо выглядит треугольной. Наверное, раздобыла этот наряд на своем последнем духовном квесте. Она дженовка, само собой.
— Джанет! Готовим кофе. Не соблазнишься? — Чон качает кружкой в ее сторону, она раздраженно отмахивается. Джанет от души ненавидит Чонгука. Под стать мне.
— Мне поступил тревожный звонок. Я здесь в качества арбитра.
— Это ни к чему, Джанет. Все в порядке, — я тихонько макаю в воду пакетик с чаем, наблюдая за тем, как вода становится кирпично-красной.
Чонгук насыпает в мою чашку полную ложку сахара:
— Не очень сладкий, верно?
Издаю фальшивый смешок, глядя на шкафчик перед собой, а про себя удивляюсь: откуда он знает, какой чай я пью? Откуда ему вообще что-то обо мне известно?
Джанет подозрительно смотрит на нас. Чон отвечает ей приветливым взглядом:
— Мы готовим горячие напитки. Что нового в сфере кадров?
— Двух главных в компании серийных жалобщиков не стоит оставлять наедине, — угол ее пончо наставлен в сторону кухни.
— Да, положение серьезное. Мы сидим одни в кабинете целый день. Я провожу от сорока до пятидесяти часов в неделю с этой милой женщиной. Наедине, — он говорит вежливо и добродушно, но подтекст его речи – «Да пошла ты!».
— По этому поводу я дала вашим боссам несколько рекомендаций, — мрачно произносит Джанет. В ее подтексте слышится то же самое.
— Что ж, скоро я стану боссом Лалисы, — отвечает Чонгук, и я бросаю на него недовольный взгляд, — Я профессионал и справлюсь с кем угодно.
По тому, как он произносит «с кем угодно», ясно: он намекает, что я слабоумная.
— На самом деле это я скоро буду твоим боссом, — голос у меня приторно-сладкий.
Маленькие ручки Джанет вылезают из-под пончо. Она трет глаза, размазывая тушь.
— Вы двое занимаете весь мой рабочий день, — говорит она мягко, но в ее словах звучит тихое отчаяние.
Ощущаю укол вины. Я веду себя неподобающим для будущего главного замдиректора образом. Пора исправить это положение.
— Я знаю, в прошлом мои отношения с мистером Чоном были немного... напряженными. С удовольствием займусь этой проблемой, а также укреплением командного духа в «К и Д», — говорю я своим самым лучшим, ровным голосом профессионала и замечаю, что лицо Джанет недоверчиво кривится, а Чонгука наставляет на меня два лазерных луча своего взгляда.
Я набросала рекомендации для Джен, наметив вечерние встречи по командообразованию для администраторов, бухгалтеров, ведущих, главных и дизайнеров. Мы называем это для краткости АБВГД или Алфавитная ветвь. К этому привел меня последний мозговой штурм. Как здорово это прозвучит на собеседовании! Очень здорово.
— Я подпишу это тоже, чтобы показать сопричастность, — произносит Чон.
Чертов плагиатор! Запястье у меня дрожит, так и хочется плеснуть ему в лицо горячим чаем.
— Не беспокойся, — говорю я Джанет, пока мы стоим напротив нее, — Все будет хорошо.
Ее пончо горестно звякает, и мы удаляемся.
— Когда я буду твоим боссом, то уработаю тебя до полного изнеможения, — произносит Чонгук мерзким голосом.
Теперь я с трудом за ним поспеваю, но держусь. Немного чая выплескивается на ковер.
— Когда я стану твоим боссом, ты будешь выполнять все мои распоряжения с широкой улыбкой на лице, — я вежливо киваю Марни и Алану, когда мы проходим мимо них.
Огибаем угол, как скаковые лошади.
— Когда я буду твоим боссом, три допущенные тобой ошибки в расчетах послужат поводом для официального предупреждения.
Я бормочу себе под нос, но Чон все равно меня слышит.
— Когда я стану твоим боссом, меня обвинят в убийстве.
— Когда я буду твоим боссом, то введу деловой дресс-код. И больше ты не будешь носить свои странные маленькие ретрокостюмы. Я уже отметил варианты в каталоге корпоративной одежды. Серое рабочее платье, — он делает паузу для усиления эффекта, — Полиэстер. Длиной до колена. А тебе дойдет до лодыжек.
Я до безумия чувствительна к разговорам о моем росте и до чертиков ненавижу синтетические ткани. Открываю рот, и из него вылетает такое миленькое животное рычание. Я бросаюсь вперед и толкаю бедром стеклянную дверь нашего шикарного офиса.
— Это поможет тебе перестать вожделеть меня? — рявкаю я, и Чонгук закатывает глаза к потолку и тяжко вздыхает:
— Ты видишь меня насквозь, Печенька.
— О, я тебя отлично понимаю.
Оба мы дышим немного тяжелее, чем подобает в такой ситуации. Ставим кружки на столы и враждебно взираем друг на друга.
— Я никогда не буду работать на тебя. Не будет никаких платьев из полиэстера. Если ты получишь эту должность, я уволюсь. Тут даже говорить нечего.
Долю секунды Чонгук смотрит на меня с искренним удивлением:
— Ох, неужели?
— Как будто ты не уволишься, если работу получу я.
— Я не уверен, — он в раздумье вращает глазами.
— Чон, тебе придется уйти, если должность получу я.
— Я не бросаю дела на полдороге, — голос моего противника напряжен до крайности, он кладет руку на бедро.
— Я тоже не бросаю. Но если ты так уверен, что получишь эту работу, почему такая проблема пообещать, что ты уволишься? — я слежу за тем, как он переваривает эти слова.
Мне хочется видеть Чонгука своим подчиненным, который сидит весь как на иголках, пока я просматриваю отчет о его работе, который, само собой, разорву. Хочу, чтобы он ползал на четвереньках у моих ног и собирал обрывки отчета, бормотал извинения и признавал свою некомпетентность. Пусть поплачет в кабинете у Джанет, браня себя за неадекватность действий. Хочу, чтобы он завязался узлами от нервного напряжения.
— О'кей. Я согласен. Если ты получишь повышение, обещаю уволиться. У тебя снова этот голодный взгляд, — добавляет Чон, после чего отворачивается и садится. Открывает ключом ящик стола, достает из него ежедневник, деловито пролистывает страницы, — Снова мысленно душишь меня? — он делает пометку карандашом, одну прямую палочку, и тут замечает мой взгляд, — Чему ты ухмыляешься?
Думаю, он ставит отметки в ежедневнике, когда мы ругаемся.
***
— Пожалуй, я лучше пойду спать, — я разговариваю с родителями и одновременно аккуратно чищу зубной щеткой для младенцев смурфа, купленного за два доллара пару недель назад на eBay.
Фоном идет «Закон и порядок», детективы направились по ложному следу. На лице у меня маска из белой глины, на ногтях пальцев ног сохнет лак.
— Ладно, Смурфетка, — встревают двухголовым монстром мои родители.
Они еще не разобрались, что не нужно сидеть, прижавшись щека к щеке, чтобы поместиться в экран видеочата. А может, разобрались, просто им так больше нравится.
Папа как-то опасно загорел на солнце, вокруг глаз четко очерчен белый контур солнцезащитных очков. «Эффект панды» наоборот. У него громкий смех, и он любитель поговорить, так что я много раз краем глаза замечаю зияние дырки на месте отколотого при поедании свиных ребрышек зуба. Отец одет в толстовку, которая была у него еще во времена моего детства, и от этого у меня возникает тоска по дому. Забавно.
Мама никогда не смотрит прямо в камеру. Ее отвлекает маленькое окошечко предпросмотра, где она видит свое изображение на экране. Думаю, она рассматривает морщины. Из-за этого во время разговоров у нас нет контакта, и я начинаю скучать по ней еще больше.
Мамина светлая кожа не приспособлена к яркому солнцу. Там, где у отца загар, у нее появляются веснушки. Мы с ней одной расцветки, и я знаю, что случится, если перестану пользоваться солнцезащитным кремом. Каждый квадратный сантиметр маминой кожи на лице и руках покрыт веснушками. Даже на веках они есть. У нее ярко-голубые глаза и черные волосы, которые обычно скручены в узел высоко на голове, и, как правило, люди на нее оглядываются, куда бы она ни заходила. Отец – раб ее красоты. Я это точно знаю, потому что он сам говорил ей об этом минут десять назад.
— Ну, тебе не стоит ни о чем беспокоиться. Ты тут самая решительная личность, я уверен. Ты хотела работать в издательстве и сделала это. И знаешь что? Что бы ни случилось, ты всегда останешься хозяйкой «Скай даймонд строуберис», — папа весьма многословно разбирал причины, по которым я должна получить повышение.
— Ну пап... — я смеюсь, чтобы скрыть эмоции, которые продолжаю ощущать с того момента, как расклеилась на глазах у Чона после просмотра родительского блога, — Мое первое распоряжение в качестве директора будет такое: вы оба должны рано ложиться спать. Удачи с «Лиса-42», мам.
С последними десятью записями в блоге я ознакомилась, пока ела ужин. У мамы очень ясный, фактический стиль письма. Думаю, она дослужилась бы до должности мэра, если бы не ушла с работы. Энни Манобан – мастер журналистских расследований. Вместо этого она проводит дни за пересадкой гниющих растений, упаковкой товара для отправки в магазины и выведением гибридов клубники в духе Франкенштейна. Для меня тот факт, что она бросила любимую работу ради мужчины, – это трагедия, и не важно, какой замечательный человек мой отец, как не имеет значения и тот факт, что я сейчас сижу здесь в качестве результата этого.
— Надеюсь, они не получатся такими же, как «Лиса-41». Я никогда не видела ничего подобного. Снаружи ягоды совершенно нормальные, а внутри абсолютно пустые. Правда, Найджел?
— Они были как воздушные шарики в виде фруктов.
— Собеседование пройдет хорошо, дорогая. Они за пять минут поймут, что ты живешь и дышишь издательским делом. Я до сих пор помню, как ты вернулась после той школьной поездки. Ты как будто влюбилась, — мамины глаза затуманиваются от воспоминаний, — Я знаю, что ты чувствовала. Сама помню момент, когда впервые вступила в редакционную комнату в газете. Запах типографской краски был как наркотик.
— У тебя все еще есть проблемы с Иеремией на работе? — Отец знает настоящее имя Чона, но предпочитает его не использовать.
— Чонгук. И – да. Он все равно ненавидит меня, — беру горсть орешков кешью и начинаю их грызть слегка агрессивно.
Папа льстиво мистифицирует ситуацию:
— Невероятно. Кто на такое способен?
— Действительно, кто? — эхом подхватывает мама и прикасается пальцем к коже под глазом, — Она миниатюрная и милая. Маленьких милых людей все любят.
Папа незамедлительно соглашается с ней, и оба они начинают разговаривать так, будто меня тут вовсе нет.
— Она самая очаровательная девушка в мире. У этого Джулиана точно какой-то комплекс неполноценности. Или он из сексистов. Хочет всех унижать, чтобы чувствовать себя лучше. Комплекс Наполеона. Комплекс Гитлера. Что-то с ним не так, — папа загибает пальцы, перечисляя проблемы Чон Чонгука.
— Все вместе. Пап, приклей бумажку с липучкой на экран, чтобы она не могла разглядывать себя. Она на меня вообще не смотрит.
— Может, он безнадежно влюблен в нее, — добавляет оптимизма мама и в первый раз направляет взгляд прямо в камеру.
Мое сердце проваливается в пятки. Мельком смотрю на свое лицо – глиняная маска, запечатлевшая выражение изумления и ужаса.
Отец усмехается:
— Странный способ показать это, тебе не кажется? Он сделал это место невыносимым для нее. Говорю тебе, если бы я с ним встретился, ему пришлось бы поунижаться. Слышишь, Лиса? Скажи ему, чтобы вел себя как надо, а то твой папочка прилетит и поговорит с ним по душам.
Представить их лицом к лицу – странно.
— Я не стану утруждаться этим, папа.
Последние фразы позволяют маме перейти к интересующей ее теме.
— Кстати, о перелетах, мы можем перевести тебе на счет немного денег, чтобы ты могла забронировать билет и навестить нас. Мы уже давно тебя не видели. Очень давно, Лиса.
— Дело не в деньгах. На это нужно время, — пытаюсь объяснить я, но они оба начинают говорить, не слушая меня, получается какая-то невразумительная мешанина из просьб, мольбы и уговоров, — Я приеду, как только смогу выкроить немного времени, но едва ли надолго. Если я получу повышение, то буду очень занята. Если нет... — я изучаю клавиатуру.
— Тогда? — папа резок.
— Мне надо будет искать другую работу, — говорю я и закатываю глаза.
— Конечно ты его получишь. Ты никогда не будешь работать на этого осла Джастина.
«Хорошо бы, чтоб она жила дома, — говорит отец матери, — От книг мало проку. А нам нужна дополнительная мозговая сила».
Я вижу, что маму продолжает беспокоить моя ситуация с работой.
Она крайне экономна и прожила на ферме уже достаточно долго, так что в ее воображении город – злодейски дорогой, суетливый мегаполис. Она недалека от истины. У меня хороший заработок, но после того, как банк списывает со счета плату за жилье, уже не разгуляешься. Мысль о том, чтобы снимать квартиру с кем-нибудь на пару, ужасает меня.
— Как она будет...
Папа шикает на нее и машет рукой, чтобы развеять саму мысль о возможной неудаче, как клуб дыма.
— Все будет хорошо. Это Джонни останется без работы и будет ночевать под мостом, а не она.
— Такого с ней никогда не случится, — встрепенулась мама.
— Ты помирилась со своей подругой, с которой вы раньше работали? Чеён, кажется?
— Не спрашивай, это ее расстраивает, — журит мать отца.
Он поднимает руки, мол, сдаюсь, и смотрит на потолок.
Верно. Это меня расстраивает, но я не подаю виду и говорю ровным тоном:
— После слияния я приглашала ее на кофе, чтобы объясниться, но она потеряла работу, а я нет. Она не может мне этого простить. Сказала, что настоящая подруга как-нибудь предупредила бы ее.
— Но ты ведь не знала, — начинает папа.
Я киваю. Это правда. Но проблема, которую я с тех пор пытаюсь разрешить, такова: должна ли я была попытаться что-то выведать для нее?
— Круг ее друзей начал превращаться в мой... и вот я здесь. Снова одна.
Печальная одинокая неудачница.
— Там у тебя на работе наверняка есть и другие люди, с которыми можно подружиться, — говорит мама.
— Никто не хочет со мной дружить. Они думают, я расскажу их секреты боссу. Может, сменим тему? На этой неделе я говорила с одним парнем, — и я мигом начинаю сожалеть о сказанном.
— О-о-о! — хором интонируют родители, — У-ух! — они обмениваются взглядами.
— Он милый?
Это всегда их первый вопрос.
— О да. Очень милый.
— Как его зовут?
— Дэнни. Он из дизайнерского отдела, с работы. Мы с ним никуда не ходили, ничего такого, но...
— Как здорово! — восклицает мама, а папа одновременно с ней произносит:
— Давно пора!
Он зажимает большим пальцем микрофон, и они начинают переговариваться друг с другом, спекуляции вьются вокруг них роем.
— Как я уже сказала, мы не ходили на свидание. Не знаю, хочет ли он этого на самом деле, — я думаю о Дэнни, о косых взглядах, которые он бросал на меня, о его кривых усмешках. Он хочет.
Отец говорит так громко, что микрофон иногда начинает шипеть.
— Ты должна пригласить его. Надоело, наверное, сидеть в кабинете по десять часов и швыряться грязью в Джеймса. Сходи куда-нибудь, развейся. Надень свое красное вечернее платье. Хочу услышать, что ты это сделала, когда мы будем в следующий раз связываться по скайпу.
— Тебе можно ходить на свидания с коллегами? — спрашивает мама, и отец хмурится.
Негативные концепты и сценарии с плохим концом его не интересуют. Тем не менее мама затронула хорошую тему.
— Это не допускается, но он от нас уходит. Собирается фрилансить.
— Милый мальчик, — говорит отцу мама, — У меня доброе предчувствие.
— Мне правда нужно ложиться, — напоминаю я, зеваю, и глиняная маска на лице покрывается трещинами.
— Спи, спи, сладкая, — хором отзываются они.
Я слышу, как мама с горечью говорит: «Почему она не хочет приезжать домой...», и отец нажимает на клавишу «Отбой».
Сказать честно? Оба они обращаются со мной как с заезжей знаменитостью на волне полного и высочайшего успеха. То, как они хвастаются мной перед своими друзьями, выглядит просто нелепо. Когда я приезжаю домой, то чувствую себя мошенницей.
Споласкивая лицо, я пытаюсь заглушить чувство вины плохой дочери, решая, какие вещи возьму с собой, если мне придется жить под мостом. Спальный мешок, нож, зонтик, коврик для йоги. Я могу спать на нем. И заниматься йогой, чтобы сохранять ловкость. Всех своих редких смурфов я могу сложить в ящик для рыболовных снастей.
Копия листа из ежедневника Чонгука лежит на краю кровати.
Пора немного побыть мисс Марпл. Тревожно, что частица Чон Чонгука проникла в мою спальню. Мозг театрально шепчет: «Представь!» Гильотинирую эту мысль.
Изучаю листок. Палочки – думаю, это ссоры. Делаю отметку на полях. В тот день их было шесть. Звучит похоже на правду. Маленькие косые линии – не имею понятия, что это. Но иксы? Вспоминаю открытки на День святого Валентина с поцелуйчиками. В нашем кабинете такое не встречается. Это, должно быть, его кляузы кадровикам.
Складываю ноутбук и убираю его, потом чищу зубы и ложусь в постель.
Насмешка Чона над моей одеждой – «странные маленькие ретрокостюмы» – подвигает меня к тому, чтобы завтра откопать в глубине платяного шкафа маленькое черное платье и надеть его. Это полная противоположность серому рабочему длиной до лодыжек. В маленьком черном моя талия выглядит очень тонкой, а попа – восхитительной. Дюймовочка в образе Джессики Рэббит. Он думает, что видел маленькую одежду? Он ничего не видел.
Коротышек вроде меня обычно считают скорее милыми, чем сильными, так что я смету все преграды. Ажурные колготки такие мягкие, они щекочут кожу, как мелкий песок. Красные туфли на шпильке вознесут меня на невиданную высоту пяти футов и пяти дюймов.
Завтра не должно быть никаких упоминаний о клубнике. Когда я войду, кофе прыснет из носа Чон Чонгука. Не знаю, почему мне этого хочется, но это факт.
Что за вздорная мысль! С такой разве уснешь спокойно.