2.
Сегодня среда кремовой рубашки. Чонгук ушел обедать. Незадолго до этого отпустив несколько комментариев по поводу того, что я люблю и делаю. Они оказались настолько точными, что я почти уверена: он рылся в моих вещах. Знание – сила, а у меня его не много.
Прежде всего я провожу тщательный обыск своего стола. И Дженни, и мистер Ким ненавидят компьютерные календари, так что у нас обоих имеются бумажные ежедневники, будто мы клерки в адвокатском бюро времен Диккенса. В моем – только расписание РубиДжейн. Свой компьютер я блокирую с маниакальной настойчивостью, даже отходя к принтеру. Оставить доступ Чонгуку? С тем же успехом я могла бы передать ему ядерные коды.
В «Джен» мой стол представлял собой форт, составленный из книг. Карандаши я вкладывала в корешки. Распаковывая вещи в новом кабинете, я заметила, в какой стерильной чистоте содержит рабочее место Чонгук, и почувствовала себя совсем ребенком. Календарь «Слово дня» и фигурки смурфиков я унесла домой.
Перед слиянием у меня на работе была лучшая подруга. Мы с Пак Чеён нередко сидели на протертых кожаных диванах в комнате отдыха и играли в нашу любимую игру: разрисовывали фотографии красивых людей в журналах. Я приделывала усы Наоми Кэмпбелл. Чеён закрашивала черным зуб. Вскоре изображение покрывалось изрядным количеством шрамов и ссадин, появлялись повязка на глазу и дьявольские рога, а белки глаз наливались кровью; наконец картинка абсолютно теряла вид, нам становилось скучно, и мы брались за следующую.
Пак стала одной из тех, кого сократили. Она злилась, что я не предупредила ее. Но разве мне позволили бы сделать это, даже если бы я знала. Она мне не верила. Я медленно разворачиваюсь, мое отражение крутится на двадцати различных поверхностях. Вижу себя всех размеров – от музыкальной шкатулки до киноэкрана. Подол вишневого цвета юбки взлетает вверх, и я совершаю новый пируэт, пошло оно все к черту, пытаюсь избавиться от тошнотворного чувства, которое возникает всякий раз при мысли о Чеён.
Как бы то ни было, аудит подтверждает: на моем столе имеются красная, черная и синяя ручки. Пачка розовых бумажек с липучкой. Тюбик губной помады. Коробка с салфетками – подправлять помаду на губах и вытирать слезы ярости. Ежедневник. Ничего больше.
Шаркая ногами, я совершаю легкую пробежку по мраморному суперхайвею. Теперь я в стане Чонгука. Сажусь на его место и смотрю на все его глазами. Кресло у него такое высокое, что мои ноги не достают до пола. Ерзаю задом, чтобы углубиться в кожаное сиденье. Ощущение совершенно непристойное. Одним глазом кошусь на лифт, а другим изучаю его стол в поисках ключей к разгадке.
Стол Чон Чонгука – мужская версия моего. Голубые стикеры. Помимо трех ручек, у него есть остро заточенный карандаш. Вместо помады – жестянка с мятными драже. Беру одну и кладу в маленький, доселе не использованный кармашек юбки. Представляю, как подыскиваю в аптеке среди слабительных средств подходящего вида пилюлю, и тихо ржу. Трясу ящик стола. Заперт. Компьютер тоже заблокирован. Форт-Нокс. Хорошая игра, Чон. Предпринимаю несколько безуспешных попыток подобрать пароль. Может быть, он не ненавидит меня навечно.
На его столе нет фотографии жены или любимой в рамочке. Ни ухмыляющейся, счастливой собаки, ни снимка на тропическом пляже. Сомневаюсь, что он вообще ценит кого-нибудь настолько, чтобы вставить в рамку. Во время одной из вдохновенных речей Чонгука о продажах Толстый Коротышка Бинх саркастически прогремел: «Похоже, вы кого угодно завалите в постель, доктор Чон!»
Чонгук ответил: «Вы правы, босс. Воздержание еще никому не пошло на пользу». Он произнес это, глядя на меня. Я помню, когда это было. У меня записано в дневнике для кадровика.
Что-то слегка щекочет мне нос. Одеколон Чонгука? Феромоны, которые источают его поры? Гадость. Открываю его ежедневник и кое-что замечаю: записанный карандашом набор цифр в нижней строке каждого дня. Чувствуя себя Джеймсом Бондом, я беру свой телефон и делаю снимок.
Слышу, как задвигались тросы лифта, и вскакиваю на ноги. Метнувшись к краю стола, успеваю захлопнуть ежедневник прежде, чем раздвигаются двери и появляется он. Краем глаза вижу: его кресло еще завершает вращательное движение. Попалась.
— Что ты делаешь?
Телефон надежно заткнут под резинку трусов. На заметку: не забыть продезинфицировать его.
— Ничего, — в голосе легкая дрожь, немедленно меня изобличающая, — Пыталась посмотреть, будет ли вечером дождь. Я задела твое кресло. Извини.
Он надвигается на меня, как Дракула. С грозным образом контрастирует пакет из магазина спортивных товаров, который цепляется за ногу Чонгука и громко хлопает. В пакете, судя по форме, обувная коробка.
Представляю себе измученного продавца, которому пришлось помогать Чону с выбором ботинок. «Мне нужна обувь, в которой я точно смогу догнать жертв, за убийство которых на досуге мне платят. Я не хочу зря потратить деньги. У меня одиннадцатый размер».
Чонгук смотрит на свой стол, на экран заблокированного компьютера с окошком безопасного входа в систему, на свой закрытый ежедневник. Я медленно и с шумом выдыхаю, контролируя этот процесс. Чонгук роняет пакет на пол. Подходит так близко, что носки его кожаных ботинок почти касаются миниатюрных лакированных туфель на каблуке.
— А теперь почему бы тебе не признаться, что ты делала у моего стола?
Еще никогда я не играла с ним в гляделки с такого близкого расстояния. Я коротышка шести с половиной футов ростом. Чонгук вымахал по крайней мере до семи футов и четырех дюймов. Семи. Восьми. Может, больше. Человеческий гигант. И собран из прочных материалов.
Храбро отвечаю на его взгляд. Я могу находиться в любом месте этого кабинета. Да пошел он! Как напуганное животное, которое пытается выглядеть более крупным, я упираю руки в бедра.
Чонгук не противный с виду, я уже упоминала, но мне всегда трудно подобрать слова для описания его внешности. Помню, однажды – это было довольно давно – я обедала, сидя на диване, а по телику показывали забавные новости. Старую книгу комиксов о Супермене продали на аукционе за рекордную цену. Рука в белой перчатке переворачивала страницы, и старомодные изображения Кларка Кента напомнили мне Чона.
Как и у Кларка Кента, стать и сила Чонгука спрятаны под одеждой, смоделированной специально для того, чтобы сделать его незаметным и помочь смешаться с толпой. Под наглухо застегнутыми рубашками Чонгук может не иметь особых примет или быть покрытым шрамами, как Супермен. Это загадка.
У него нет кучерявого вихра на лбу или очков в черной оправе, как у всезнайки, зато – мужественная линия подбородка и маленькие, угрюмо поджатые губы. Я все время считала, что волосы у Чона черные, но сейчас, когда он стоит так близко, вижу, что они темно-каштановые. Он не зачесывает их так гладко, как Кларк. Но определенно имеет чернильно-синие глаза, обладает лазерным взглядом и, вероятно, наделен еще какой-нибудь суперсилой.
Но Кларк Кент такой милый, такой неловкий и нежный. Чонгук едва ли похож на репортера с вкрадчивыми манерами. Он саркастичен и циничен, этакий эксцентричный Кларк Кент, который терроризирует весь отдел новостей и доводит бедняжку Лоис Лейн до того, что она по ночам рыдает в подушку.
Мне не нравятся крупные парни. Они слишком похожи на жеребцов. Могут вас растоптать, если окажетесь у них под ногами. Чонгук изучает меня прищуренным взглядом, как и я его. Интересно, как выглядит макушка моей головы? Уверена, он блудит только с амазонками. Наши взгляды скрещиваются, – может быть, сравнение его глаз с чернильными пятнами было немного резковатым. Зря ему достались такие.
Чтобы избежать летального исхода, я неохотно втягиваю ноздрями кедрово-сосновый аромат. Мой противник пахнет как свежезаточенный карандаш. Рождественская елка в прохладной темной комнате. Хотя связки в горле начинает сводить судорогой, я не позволяю себе опустить взгляд. Но все же приходится таращиться на его рот, а я на него уже насмотрелась в те моменты, когда противник через весь кабинет бросал оскорбления. Неужели после этого мне захочется вглядываться в него пристальнее? Не захочется.
Звук открывающихся дверей лифта – как ответ на мои молитвы.
Входит Тэхён, курьер.
Он похож на киношного статиста, о котором в титрах пишут: «Курьер». Задубевший, лет сорока пяти, одет во флуоресцирующий желтый. Солнцезащитные очки сидят у него на голове, как тиара. По традиции большинства курьеров Тэхён разнообразит свой рабочий день, флиртуя с каждой встречной женщиной в возрасте моложе шестидесяти.
— Милашка Лиса! — провозглашает он так громко, что я слышу, как Толстый Коротышка Бинх фыркает и, вздрогнув, просыпается в своем кабинете.
— Тэ! — я возвращаю ему приветствие и потихоньку пячусь назад. Я готова от души обнять его за то, что он пришел и прервал какую-то новую, непонятную игру. В руке у Тэхён – маленькая бандероль, не крупнее кубика Рубика. Наверное, это моя смурфетка 1984 года, играющая в бейсбол. Очень редкая, в отличном состоянии. Я давно мечтала о ней и отслеживала ее путь ко мне по номеру заказа.
— Знаю, ты хотела, чтобы я позвонил из холла, когда принесу твоего смурфа, но никто не отвечал.
Звонки на рабочий номер переведены на мой мобильник, который временно прижат к тазовой кости резинкой трусов. Так вот что за жужжание щекотало бок. Тьфу! Я-то думала...
Мне нужно прочистить мозги.
— О чем это он? Какие смурфы? — Чонгук смотрит на нас с прищуром, будто подозревает, что мы не в себе.
— Уверена, у тебя уйма дел, Тэ! Не стану тебя задерживать, — я выхватываю из руки курьера посылку, но уже поздно.
— Это ее страсть. Она живет и дышит смурфами. Это маленькие голубые человечки, вот такой величины. В белых шапочках, — Тэхён показывает двумя пальцами расстояние в дюйм.
— Я знаю, кто такие смурфы, — Чонгук раздражен.
— Я не живу и не дышу ими, — мой голос выдает ложь.
Внезапный кашель Чона звучит подозрительно похоже на смешок.
— Смурфы, значит? Так вот что это за маленькие коробочки. Я думал, ты покупаешь себе какую-то миниатюрную одежду онлайн. Лалилиса, ты считаешь, это нормально, когда личные вещи тебе доставляют на рабочее место?
— У нее их целая комната. У нее есть... Как его, Лиса? Смурф Томас Эдисон? Это очень редкий экземпляр, Гук. Родители подарили ей на окончание школы, — Тэхён продолжает беспечно унижать меня.
— Ну хватит, Тэ! Как у тебя дела? Что нового? — влажной от пота рукой я расписываюсь за посылку в его портативном регистраторе. Ну и трепло этот Ким.
— Родители подарили тебе смурфа в честь окончания школы? — Чонгук откидывается назад в кресле и смотрит на меня с циничным интересом.
— Да-да, а ты наверняка получил машину или что-нибудь такое, — Я убита.
— У меня все хорошо, дорогуша, — говорит мне Тэ, забирая свою маленькую штуковину, нажимает на ней несколько кнопок и убирает в карман. Теперь деловая часть нашего общения завершилась, и его губы расплываются в обольстительной ухмылке, — Как приятно видеть тебя! Говорю тебе, Гук, дружище, если бы я сидел напротив этого прелестного маленького создания, то вообще не смог бы работать.
Тэхён зацепляет карманы брюк большими пальцами и улыбается мне. Не хочу задевать его чувства, а потому добродушно округляю глаза.
— Это нелегко, — саркастически замечает Чон, — Радуйся, что ты тут не задерживаешься.
— У него, наверное, каменное сердце.
— Это точно. Если мне удастся выпинать его отсюда и упаковать в ящик, ты доставишь его в какое-нибудь удаленное местечко? — я облокачиваюсь на стол и смотрю на свою крошечную бандерольку.
— Международные отправления подорожали, — предупреждает Тэхён.
Чонгук качает головой, ему наскучил этот разговор, и он начинает вводить пароль.
— У меня есть кое-какие сбережения. Думаю, Чону понравится небольшое приключение в Зимбабве.
— Ты что-то не в духе, да? — в кармане у Тэ пикает. Роясь в нем, курьер двигается к лифту, — Что ж, милашка Лиса, как всегда, был рад встрече. Скоро увидимся. Наверняка до следующего онлайн-аукциона ждать недолго.
— Пока, — когда Ким скрывается в лифте, я возвращаю взгляд к своему столу, выражение лица мгновенно становится непроницаемым.
— Как трогательно.
Издаю звуковой сигнал из шоу «Джеопарди!»:
— Бдз-з-з-з. Кто такой Чон Чонгук?
— Лалилиса флиртует с курьерами. Жалкое зрелище.
Чонгук барабанит по клавиатуре. Он действительно делает это с впечатляющей скоростью. Прохожу мимо его стола. Я вознаграждена разъяренным стуком ударов по клавише «бэкспейс».
— Я мила с ним.
— Ты? Мила?
Это замечание задевает меня. Странно.
— Я прелесть. Спроси кого угодно.
— Ладно. Чонгук, она прелесть? — громко спрашивает он сам себя, — Хмм, дай-ка подумать... — он берет баночку с мятными драже, открывает крышку, проверяет содержимое и смотрит на меня, а я открываю рот и приподнимаю язык, как пациент в психбольнице у окошка для выдачи лекарств, — Полагаю, в ней есть несколько прелестных черт.
Я поднимаю вверх палец и твердо провозглашаю:
— Отдел кадров.
Чонгук садится прямее, но уголок его рта подрагивает. Хотелось бы мне большими пальцами растянуть его губы в широкую безумную улыбку. Когда полиция оттащит меня от него и скует наручниками, я прокричу: «Улыбайся! Черт тебя подери!»
Мы должны сравняться, потому что это нечестно. Он завладел одной из моих улыбок и видел, как я дарю их бессчетному количеству людей. Я же никогда не видела его улыбки и никакого другого выражения на лице, кроме безразличного, скучающего, угрюмого, подозрительного, настороженного, возмущенного. Порой на его физиономии появляется еще кое-что, но это когда мы ругаемся, – мрачная маска серийного убийцы.
Прохожу по центральной линии, выложенной плитками, и чувствую, как голова Чонгука поворачивается.
— Не то чтобы меня интересовало твое мнение, но меня здесь любят. Все в восторге от моего книжного клуба, который, по твоему мнению, а ты ясно дал это понять, никуда не годится, но он поможет сплотить команду, это именно то, что нужно, учитывая, где мы работаем.
— Да ты просто у руля индустрии.
— Я собираю пожертвования на библиотеки. Планирую рождественские вечера. Разрешаю стажерам всюду ходить за мной по пятам, — Я ставлю галочки, загибая пальцы.
— Все это не слишком убеждает меня в том, что тебя не волнует мое мнение, — Чон еще дальше откидывается назад в кресле, его длинные пальцы свободно сплетены на от природы плоском животе. Пуговица рядом с большим пальцем полурасстегнута. Не знаю, что выражает мое лицо, но Чонгук опускает взгляд и приводит ее в порядок.
— Твое мнение меня не волнует, но мне хочется, чтобы нормальные люди относились ко мне с симпатией.
— Ты хронически помешана на том, чтобы заставить людей обожать тебя, — от того, как он говорит это, мне становится тошно.
— Что ж, прошу меня извинить за то, что я стараюсь составить себе хорошую репутацию. Что стремлюсь быть позитивной. Ты же помешан на том, чтобы вызвать у окружающих ненависть к себе, ну мы и пара.
Я сажусь и изо всех сил щелкаю мышью раз десять подряд. Слова Чонгука жалят. Он будто зеркало, в котором отражаются мои недостатки. Словно я снова оказываюсь в школе. Жалкая карлица Лиса использует свою сомнительную миловидность, чтобы ее не раздавили большие дети. Я всегда была домашним зверьком, очаровашкой, той, кого качали на качелях и катали в коляске, носили на руках и баловали. Наверное, я и правда немного жалкая.
— Тебе надо иногда относиться ко всему без напряга. Говорю тебе, это дает свободу, — губы Чона сжимаются, и странная тень наползает на лицо. Мгновение ока, и она исчезает.
— Я не просила твоих советов, Чонгук. Я и так злюсь на себя за то, что все время опускаюсь до твоего уровня, куда ты меня постоянно тащишь.
— И к какому же это уровню в твоем воображении я тебя тащу? — голос у него слегка бархатный, он закусывает губу, — К горизонтальному?
Мысленно ставлю абзац в своем журнале для кадровика и начинаю новую строку.
— Ты отвратителен. Иди к черту! — самое время выйти и поорать где-нибудь в глухом месте.
— Сама иди. Ты так легко посылаешь меня к черту. Неплохое начало. Вполне в твоем духе. А попробуй-ка то же самое с другими людьми. Ты сама не понимаешь, что тебя используют. Как ты можешь рассчитывать на серьезное отношение к себе? Перестань давать одним и тем же людям отсрочки, месяц за месяцем.
— Не понимаю, о чем ты.
— Рюджин.
— Это не каждый месяц, — ненавижу его, потому что он прав.
— Каждый месяц, и тебе приходится отсиживать задницу и корпеть тут допоздна, чтобы самой успеть к сроку. Ты видела, чтобы я так делал? Нет. Эти болваны с нижнего этажа сдают мне все вовремя.
Выкапываю в памяти фразу из тренинга по уверенности в себе, эта книга лежит на моей прикроватной тумбочке.
— Не хочу продолжать этот разговор.
— Я даю тебе хороший совет, воспользуйся им. Перестань забирать из химчистки вещи Дженни, это не твоя работа.
— Все, прекращаю этот разговор, — я встаю. Может быть, пойти поразвлечься в вечерних пробках, чтобы выпустить пар?
— И курьера оставь в покое. Этот печальный пожилой тип думает, что ты с ним флиртуешь.
— То же самое говорят о тебе, — вылетает у меня изо рта неудачная ремарка, и я пытаюсь отмотать время назад. Ничего не выходит.
— Думаешь, то, чем мы с тобой занимаемся, – флирт?
Чонгук снова лихо откидывается назад в своем кресле. У меня так никогда не получается. Спинка моего седалища не сдвигается с места, когда я пытаюсь нажать на нее. Я лишь с успехом откатываюсь назад и врезаюсь в стену.
— Печенька, если бы мы флиртовали, ты бы об этом знала.
Наши взгляды сцепляются, и я чувствую, как внутри у меня все опускается. Этот разговор явно завел нас не туда.
— Потому что это меня травмирует?
— Потому что ты будешь долго думать об этом, лежа в постели.
— А ты представляешь себе мою постель, да? — с трудом выдавливаю я из себя.
Он моргает, новое, редкое для него выражение появляется на лице. Мне хочется стереть его пощечиной. Кажется, будто он знает что-то такое, что мне неизвестно. Мужское самодовольство. Ненавижу это.
— Могу поспорить, это очень маленькая постель.
Я почти изрыгаю пламя. Хочется обогнуть его стол, толчком раздвинуть ему ноги и встать между ними. Я бы поставила колено на маленький треугольник под его пахом, чуть-чуть приподнялась и заставила этого наглеца хрипеть от боли.
Я бы ослабила ему галстук, расстегнула ворот рубашки. Обхватила бы руками крепкое загорелое горло и сдавила бы его, сдавила, кожа под моими пальцами теплая, тело трепыхается и бьется о мое, воздух между нами пропитан запахами кедра и сосны, он опаляет мне ноздри, как дым.
— Что ты воображаешь? У тебя такое гадкое выражение на лице.
— Как я душу тебя. Голыми руками, — мне едва удается выговорить эти слова. Голос более хриплый, чем у оператора из секса по телефону после двойной смены.
— Так вот на чем ты повернута! — глаза Чона темнеют.
— Только в отношении тебя.
Брови Чонгука взлетают вверх, он открывает рот, а глаза его становятся совершенно черными, но, кажется, он не в состоянии произнести ни слова.
Это восхитительно!
***
О сделанном снимке страницы из ежедневника Чонгука я вспоминаю в день светло-голубой рубашки. Прочитав прогнозный отчет об издательской деятельности за квартал и составив краткое резюме со списком предлагаемых действий для РубиДжейн, перекидываю фотографию с телефона на рабочий компьютер. Потом оглядываюсь, как преступница.
Чонгук все утро провел в кабинете Толстого Коротышки Бинха, и время тянулось медленно. Тут так тихо, когда некого ненавидеть.
Нажимаю кнопку «Печать», блокирую компьютер и стучу каблуками по коридору. Делаю две копии, повышая интенсивность цвета, пока карандашные пометки не становятся виднее. Ни к чему упоминать о том, что лишние свидетельства я уничтожаю. С удовольствием пропустила бы их через уничтожитель бумаг дважды.
Теперь Чонгук запирает свой ежедневник в ящик стола.
Прислоняюсь к стене и подставляю страницу к свету. На фотографии запечатлелись понедельник и вторник пару недель назад. Легко считываю встречи мистера Кима. А вот рядом с понедельником поставлена буква «П». А вторник помечен «Ю». Тут есть серия тонких линий, всего восемь. Точки рядом с обеденным временем. Ряд из четырех иксов и шесть маленьких косых черт.
Все послеобеденное время я тайно пытаюсь разгадать эту загадку. Возникает искушение пойти в отдел охраны и попросить у Скотта записи с камер наблюдения за этот период, но Руби может узнать. Это определенно будет расценено как напрасная трата ресурсов компании, сверх моего противоправного ксерокопирования и общих простоев в работе.
Отгадка приходит не сразу. Время идет к вечеру, Чонгук сидит на своем обычном месте напротив меня. Голубая рубашка светится, как айсберг. Когда до меня вдруг доходит, как расшифровать карандашные пометки, я хлопаю себя по лбу. Не могу поверить. Какая же я тугодумка!
— Спасибо. Весь вечер умирал от желания сделать это, — говорит Чон, не отрывая взгляда от монитора.
Он не знает, что я заглядывала в его ежедневник и видела карандашные коды. Надо просто заметить, когда он пользуется карандашом, и сопоставить данные.
Начнем игру в шпионов.