Часть 19
«я не умру без твоей любви,
но только что-то болит в груди
наверно сердце моё не хочет тебя терять.
я не умру без твоей любви,
прошу, ты только одно пойми
я буду помнить тебя всегда и ждать...»
Витя аккуратно приоткрыл глаза. В полумраке больничной палаты он не сразу различил, какое сейчас время суток. Было тихо. Из крана капала вода, за окном жужжали машины, судя по тому, что проезжали они не часто, был поздний вечер. Витя попытался пошевелиться, но тело пронзило тупой волной боли, отчего он зашипел, снова обмякнув на подушках.
Перед ним возникло бледное, обеспокоенное лицо Ксюши и он, выдохнул с облегчением. Несколько капель слёз упали ему на плечо.
— Ты пришёл в себя... - облегчённо выдохнула девушка.
— Было бы с моей стороны, не по джентельменски, оставить тебя снова. – попытался отшутиться он.
— Я позову врача и надо сообщить Саше, что... - быстро затараторила она, отстраняясь, но Витя поймал её за руку.
— Погоди... - он сжал её пальцы. – Сколько я..?
— Три дня уже. – Витя кивнул.
— Кто-то ещё...? – она покачала головой.
— Кирилл мёртв. Саша застрелил его. – выдавила она и её лицо вмиг стало каменным.
— Хорошо. – кивнул Витя, но не почувствовал облегчения. — Ты...
— Я в порядке. – отстранённо, глухо, с надрывом. Она казалась сейчас такой крошечной. – Я пойду, позову врача и позвоню Саше. – Витя кивнул и отпустил её руку.
Ещё несколько дней назад Пчёла думал, что, как только вопрос с Кириллом решится, они наконец-то будут счастливы. Но призрачное счастье ускользнуло сквозь пальцы так быстро, что Витя даже понять ничего не успел. Он лежал, глядя в потолок и пытался восстановить в голове картину того вечера. Вся жизнь, оказалась картонной коробкой. Карточным домиком, который сгорел в пожаре несколько дней назад. Или лет. Теперь никто не знал.
Вскоре пришёл врач, стал проводит осмотр. Ксюша больше не появилась. Через час приехали друзья. Все трое вошли в палату, но Ксюши всё ещё не было. Саша нашёл документы, подтверждающие, что их дочь, рождённая в Израиле в 1992 году, на самом деле умерла при рождении. Врачи, боровшиеся за жизнь молодой матери и ребёнка, на самом деле спасли только мать, а девочка не выжила. Белов уже рассказал об этом Ксюше, и теперь пересказывал тоже самое Пчёлкину. Он надеялся, до последнего надеялся, что это окажется ложью. Девочка, которую Кирилл выдавал за их дочь, была дочерью кого-то из приятелей Кирилла, и он платил хорошие деньги за фото ребёнка, чтобы шантажировать ими сестру. А в Москве он вообще использовал другого ребёнка. Он знал, что Белов установил за ним слежку и хотел запутать этим их всех, включая саму Ксюшу.
Никто не знал, как помочь, убитой горем матери, для которой всем смыслом существования было лишь то, что она сможет когда-то увидеть своего ребёнка, наконец, избавившись от гнёта своего сумасшедшего брата.
Саша сообщил ему, что Ксюша уехала, как только они приехали в больницу. Витя непроизвольно сжал кулаки. Она снова ускользала. Израненная, одинокая, сломленная. И Пчёлкин не знал, увидит ли он теперь её снова.
***
Пчёлкина выписали из больницы через три дня. Валера, который забирал его, сообщил, что они не видели девушку и не нашли никаких следов, там где она могла появиться. Она просто исчезла. Снова. После ранения он был ещё слаб, поэтому ему строго настрого запретили появляться в офисе ещё минимум два-три дня. Митя тоже пропал, казалось, они оба провалились сквозь землю. Полдня Витя бесцельно слонялся по квартире, не зная, что ему делать дальше. Ему даже пить пока запретили, дабы рана не начала вдруг кровоточить.
Вечером, когда он дремал на диване перед телевизором, его разбудила трель дверного звонка. Распахнув входную дверь, он застыл. Ксюша осмотрела его с ног до головы, видимо, удостоверяясь, что с ним всё в порядке.
— Пустишь? – спросила она, чуть дёрнув уголком губ.
Витя усмехнулся. Это был второй раз, когда она так просто появлялась на его пороге, будто бы не произошло вообще ничего сверхъестественного. Мужчина отступил, позволяя ей пройти в квартиру и просто уставился в её спину, ожидая, что он скажет или сделает дальше.
Время и вправду изменило её. Всякий раз, когда он видел эти перемены, он поражался. Та Ксюша, которую он знал, которую полюбил тогда, она навсегда оказалась похоронена в 1992 году, теперь она была другой, глупо было отрицать, что от прежней маленькой девочки осталось хоть что-то. Проведя несколько лет в руках сумасшедшего манипулятора, являвшегося её родным братом, шантажирующего его ребёнком, который даже был не её, так паскудно обманывающего её так долго. Всё, что говорил Кирилл в тот вечер, убеждало Витю в том, насколько больным был этот человек.
Ксюша, изящной походкой прошла в гостиную. Витя пошёл следом. Он не знал, что ему нужно сказать или сделать сейчас. Она исчезала, потом появлялась, потом снова исчезала. Она приходила сама, говорила о любви, а потом уходила и делала вид, что между ними никогда ничего не было.
— Я надеялась, что всё закончится и мы сможем... - она запнулась, не договорив. – Вить, я не знаю, как мне жить дальше. – их взгляды встретились.
Его будто обдало ледяной водой. Таким отстранённым и чужим казался её взгляд.
— Всё будет хорошо, мы справимся с этим...
— Нет, Вить, не будет. – она перебила его, жестом подавая знак, замолчать.
Она отошла к окну, привычным жестом обхватывая себя руками. Она снова стояла здесь, снова была рядом, но ему вдруг показалось, что такой далёкой она не была ещё никогда за все эти годы.
— Когда я жила в Штатах, спустя где-то полгода, возможно больше, я решила понять, почему всё так произошло у нас. Почему я, оказавшись наедине с человеком, который должен был стать моим палачом, вдруг стала чувствовать к нему то, что не должна была чувствовать ни по каким законам морали. – она говорила спокойно, отстранённо. – Стокгольмский синдром. Слышал о таком? – Пчёлкин молчал. – Это когда жертва и похититель в процессе угрозы насилия, не важно, физического или морального, начинают испытывать друг к другу чувства. Но они ненастоящие. Подделка.
— Ксюш, ты серьёзно щас? – Витя нахмурился, глядя в её спину.
— Я даже обрадовалась поначалу, думая, что вот она разгадка. Мы же, в конце концов, не герои мыльной оперы, чтобы влюбиться с первого взгляда и прожить счастливую жизнь, превозмогая все тяготы.
— Ксюш...
— А потом я вернулась в Москву. Вернулась, и ты приехал в казино и я увидела тебя. И... - она замолчала, подбирая слова. – Когда мы встретились тогда, помнишь, на той квартире? Я была уверена, что я победила. Что всё это позади и я больше не жертва, а ты не палач. А потом... Вить, я не хочу, чтобы спустя пару лет мы оба осознали, что все эти наши чувства были просто больной игрой нашего воображения.
— И что ты предлагаешь? – тихо, но твёрдо спросил Пчёлкин.
— Ничего. – она пожала плечами.
Витя прикрыл глаза, тихо рассмеявшись. Это всё было похоже на фарс, какую-то глупую насмешку судьбы, которую она снова бросала им в лицо. А чего он, собственно, ждал? Витя Пчёлкин, неужели ты думал, что тебе суждено быть счастливым с любимой женщиной? Короткий кивок головы. Пчёлкин тоже кивнул, поднимаясь с дивана. Он устал. Ему надоело гоняться за призраками, гоняться за иллюзиями и мальчишескими мечтами. Он жил. Жил хорошо, даже очень. Зачем ему кто-то? Зачем ему она, если она не хочет быть с ним? Он мог снова принудить её, закрыть тут, в этой квартире, снова сделать её своей пленницей. Но три года назад они оба были другими. Сейчас от него прежнего и от прежней Ксюши не осталось и следа. Карточный домик разрушился. Сгорел. В третий раз.
— Обними меня? – она спрашивала, всё ещё стоя к нему спиной.
Витя сморгнул, нерешительно приближаясь к девушке, и опустил руки на её хрупки плечи. Простояв так с минуту, она обернулась, хлестнув его волосами по лицу и, пользуясь этим секундным замешательством, накрыла его губы своими. Она целовала его с упоением, так сладко, что у Вити заныло сердце. Она прощалась. Где-то на задворках сознания он понимал, что это прощание. И в этот раз навсегда.
***
Пчёлкин проснулся один и посмотрел на раскрытое окно. Мужчина огляделся. Мыте простыни ещё хранили остатки тепла и аромата её тела. Но самой Ксюши нигде не было. Квартира хранила огрубевшую тишину.
Пчёлкин вышел на кухню и взял со стола пачку сигарет. Закурив, он заметил под пачкой листок бумаги. Там, её красивым ровным почерком было написано.
«Я всегда любила тебя. Прощай...»
Пчёлкин слышал, как разбивалось всё внутри. Он слышал этот звон, тот эхом отзывался у него в ушах, заставляя всё перед глазами плыть. Хотелось кричать, звать на помощь, рвать волосы на голове. хотелось сделать хоть что-то. Витя достал из шкафчика бутылку и сделал два быстрых глотка. Глотку обожгло, но в следующую секунду стало так тошно, что он закричал, с силой швырнув бутылку об пол.
— Вот же сука!!! – завопил он, опускаясь на колени.
Он разбился. Так же, как бутылка виски, которая растеклась своим содержимым по полу его кухни. Пчёлкин упал на колени. Чувствуя, как мелкие осколки впиваются в колени, проникая под кожу. Он не чувствовал боли, потому что болели все внутренности. Он сломался. Так просто. Пять слов и он окончательно развалился, вопя от отчаяния, так сильно и громко, разрывая связки. Из горла вырвался рык вперемешку со всхлипом.
Он плакал.
Пчёлкин не плакал так давно. Он вправду не мог припомнить, когда он плакал в последний раз. Это было вправду очень давно. И вот, сейчас, он, сильный и успешный, плакал, словно ребёнок, совершенно обессиленный и разбитый. Ему было больно. Так сильно, что казалось, эта боль никогда больше не отступит. Куда проще терпеть физическую боль, чем боль душевную. Душа болит иначе, она почти никогда не исцеляется, отрывая по куску всякий раз, когда в неё били. Раны от пуль, ссадины от драк, они заживали, и почти никогда не беспокоили, а вот душа не заживала никогда.
Он хотел побежать, но куда он побежит? Да и зачем?
Она уже всё уже решила. За двоих.
Витя лёг на пол и стал пустым взглядом глядеть в потолок. Время медленно тянулось, вытягивая из него попутно оставшиеся силы. Бороться было нечем. Бороться было незачем. Он сдался. Теперь точно.
Сколько прошло времени он не знал, всё ещё лёжа на полу, пока внезапный звонок в дверь, не выдернул его из оцепенения душевной агонии. Вставать не хотелось. Открывать тем более.
Звонок повторился. Снова. И снова. Медленно поднявшись, он поплёлся к дверям, собираясь сказать звонившему, чтобы тот шёл нахуй.
Распахнув дверь он замер. Буквально оцепенел. Его с головой накрыла синева. Синева её глаз.