часть 1.
Запах сырой земли и хвои щекотал ноздри. Середина 90-х, глухая тайга под Красноярском. Нас трое – я, тогда ещё зелёный студент-геолог, и 2 мужика постарше, Виктор Петрович, наш начальник партии, матерый геолог с вечной ухмылкой, и молчаливый дядя Коля, местный проводник, больше похожий на лешего, чем на человека.
Мы пробирались сквозь бурелом, стремясь добраться до заброшенной геологической базы. Говорили, там ещё с советских времён остались какие-то интересные карты и отчёты, которые могли бы пролить свет на перспективность участка. Виктор Петрович был одержим этой идеей, а мы с дядей Колей просто делали свою работу.
"Ну, чего плетёшься, студент?" – рявкнул не оборачиваясь Петрович. "Скоро должны выйти к старой лесовозной дороге, там легче пойдёт".
Я отстал, засмотревшись на причудливо изогнутую берёзу, словно кто-то силой скрутил её ствол. Дядя Коля шёл спереди, ступая мягко и бесшумно, как дикий зверь. Он почти не разговаривал, лишь иногда бурчал себе под нос что-то непонятное. Местные его побаивались, ходили слухи, что он знается с лесными духами. Я, конечно, в эти сказки не верил, но в его присутствии становилось как-то не по себе.
К вечеру мы действительно вышли на заросшую лесовозную дорогу. Идти стало легче, но в воздухе повисла какая-то тяжёлая, давящая тишина. Даже птицы замолкли. Солнце клонилось к горизонту, окрашивая верхушки сосен в багряный цвет.
"До базы ещё километра 3, не больше," – пробасил Петрович, глядя на карту. "Поторапливайтесь, холодает".
Вскоре дорога вывела нас к небольшой поляне, когда на опушке леса, у самых деревьев, мы увидели невесть откуда взявшихся детей. Их было 4, не больше 10 лет на вид. Одеты они были как-то не по-нашему, в старые выцветшие одежонки, словно из какого-то фильма про войну. Они сидели на корточках вокруг чего-то непонятного и молчали. Полная тишина.
"Эй, мелкие, вы чего тут делаете?" – крикнул нахмурившись Петрович.
Дети не ответили. Они даже не посмотрели в нашу сторону. Продолжали сидеть на корточках, склонив головы над чем-то. Только одна девочка, в полинялом ситцевом платьице, медленно собирала какие-то полевые цветы поодаль. Она подняла на нас свои большущие глаза. Её взгляд был какой-то слишком взрослый и печальный. Она снова опустила их, продолжая своё занятие.
"Чего застыли-то?" – буркнул Петрович и двинулся вперёд. "Спрашиваю, вы откуда здесь взялись?".
Мы подошли ближе. Вот тут меня и пробрало. Дети играли..в похороны. На траве лежала старая, потрёпанная кукла, завёрнутая в какой-то пёстрый платок. Она была вся усыпана цветами, на голове виднелось некое подобие венка из одуванчиков. И самое жуткое – в голове у куклы догорала тоненькая церковная свечка, уже почти полностью сгоревшая. Рядом лежал маленький пупс, украшенный точно так же. А поодаль виднелись 2 небольшие свежевырытые ямки.
"Да что здесь творится-то?" – пробормотал Петрович, ошарашенно глядя на эту картину. "Вы что, совсем обалдели в свои игры в такой глухомани играть?".
И тут девчонка с цветами снова подняла на нас глаза. И вот честно, вам скажу, я не знаю, как это объяснить, но в её взгляде было столько тоски и безысходности, что у меня мурашки по коже побежали. Она не говорила ни слова, просто смотрела каким-то непостижимо грустным взглядом.
"Ребята," – попытался я говорить мягче. "Кто вас научил так играть? Вы откуда здесь?".
Молчание... Дядя Коля, который всё это время стоял в стороне, не проронив ни слова, вдруг сделал шаг вперёд. Его лицо, обычно непроницаемое, сейчас выражало какую-то тревогу.
"Не трогайте их," – внезапно произнёс он сиплым басом. "Не надо их трогать".
"Это ещё почему?" – удивился Петрович, уставившись на проводника. "Это что за странные игры такие? Может, они потерялись?".
Девочка с цветами вдруг посмотрела куда-то вверх, в небо, словно прислушиваясь к чему-то. А потом, резко повернувшись к остальным детям, проговорила тоненьким, но каким-то неестественно ровным голосом:
"Скорее закапывайте, а то сейчас снова начнётся".
После этих слов остальные дети мгновенно оживились. Схватив платок с куклой, они быстро понесли её к одной из ямок. И тут я заметил кое-что ещё. За этими свежими ямками виднелись несколько небольших холмиков, уже поросших травой. На некоторых лежали свежие цветы. В голове мгновенно пронеслась мысль: "Да это же могилки!.. Детские могилки!".
Меня словно холодной водой обдало. Необъяснимый, животный страх сковал всё тело. Петрович тоже побледнел, смотрел на происходящее с разинутым ртом. Только Дядя Коля стоял неподвижно, его взгляд был прикован к небу.
Дети опустили куклу в ямку и начали голыми руками засыпать её землей. Делали это молча, сосредоточенно, словно выполняли какой-то важный ритуал. И вдруг в глухой тишине раздался далёкий гул. Сначала еле слышный, потом всё нараставший. Звук мотора.. Кажется, самолёта.
Девочка с цветами вздрогнула и снова посмотрела вверх. В её глазах был ужас, не детский ужас.
"Быстрее!" – закричала она тонким голоском, и в нём были нотки отчаяния. "Скорее закапывайте!".
Гул становился всё громче. Казалось, самолёт летит прямо на нас. Я почувствовал, как холодеют руки. Петрович схватил меня за рукав.
"Бежим отсюда!" – прошептал он побелевшими губами.
Но ноги словно приросли к земле. Я не мог отвести взгляд от детей. Они заканчивали закапывать куклу, их маленькие ручки дрожали. А гул самолёта уже закладывал уши. И вдруг, совсем близко, раздался пронзительный свист. Свист падающей бомбы.
Инстинктивно я закрыл голову руками и присел на землю. Петрович упал рядом. Дядя Коля по-прежнему стоял, смотря в небо. А дети.. Они просто замерли на месте, склонив головы, словно ждали чего-то неизбежного.
Взрыв прогремел где-то совсем рядом, земля содрогнулась. Нас осыпало комьями земли и ветками. В ушах звенело, в носу стоял запах гари и пороха. Когда я открыл глаза, первое, что увидел – это дядю Колю. Он стоял на том же месте, как каменный истукан, только теперь его взгляд был направлен не в небо, а на поляну. Петрович сидел рядом, кашлял и сплевывал землю.
"Живой?" – хрипло спросил он.
Я кивнул, пытаясь отдышаться. Посмотрел туда, где были дети. Там никого. Только свежие цветы на маленьких могилках и рядом куклы... И тишина. Зловещая, давящая тишина.
"Где они?" – прошептал я, чувствуя, как по спине ползут мурашки.
Петрович огляделся, его лицо было белее мела. "Не знаю… взрывом, наверное… разбросало".
Но я не верил в это. Не было никаких следов взрыва там, где они стояли. Только могилки. И Дядя Коля. Он молчал, но в его глазах читалась какая-то затаённая печаль, печаль человека, который только что потерял кого-то близкого.
Мы кое-как поднялись на ноги. Вокруг не было ни следа от упавшего снаряда.
"Надо уходить отсюда," – сказал Петрович, его голос дрожал. "Быстрее".
Дядя Коля молча развернулся и пошёл вглубь леса, прочь от поляны. Мы поплелись за ним, стараясь не смотреть назад. Страх сковал нас, лишая дара речи.
До заброшенной базы мы добрались уже в сумерках. Нашли там старую избушку, кое-как привели её в порядок и заночевали. Но сон не шёл. В голове постоянно крутились образы детей, их печальные глаза, их странная игра. И слова девочки: "Скорее закапывайте, а то снова начнётся".
Утром, когда мы уже собирались уходить с базы, я решился спросить у дяди Коли.
"Дядь Коль," – сказал я, стараясь говорить как можно спокойнее. "А что это за дети были на поляне?".
Он посмотрел на меня долгим, пронзительным взглядом. И сказал тихо, почти шёпотом:
"Это дети войны, сынок. Здесь, недалеко, в войну, эшелон разбомбили с детьми. Почти никто не выжил тогда.. а мне вот повезло. Тут и лежат в лесу, неприкаянные. Иногда показываются… играют…".
"Но… как же так?" – пробормотал я. "Мы же… мы же видели их… живыми…".
Дядя Коля покачал головой.
"Они и есть живые, пока их помнят. Пока их не забыли".
Он развернулся и вышел из избушки. Петрович молча смотрел на меня.
Мы ушли с той базы, так и не найдя никаких ценных карт. Но то, что мы нашли, врезалось в память на всю жизнь.
С тех пор прошло много лет, но я до сих пор помню печальные глаза девочки с цветами.