Немадьяр

Приграничная с Венгерским Королевством деревушка Чйор – следующий пункт нашей остановки. Из всей западной части страны, из всего Фуллоттена — самой индустриализированной и экономически развитой исторической области — эта деревня славится загадочным положением. Никто ничего о ней не знает, но все говорят, что «там живут бесы, коих вся Фестония проклинать хотела». Наша группа имела именно такое представление, пока мы подъезжали к населённому пункту.

Первое впечатление, зачастую, устанавливает всё настроение о городе или стране. И да, это правда. Деревня Чйор в своём понимании описывается только так: самое приметное здание — что-то на подобии ратуши, которая выглядит как сбежавшее из Западной Европы строение, возможно, какой-то немецкий или французский архитектор построил это здание, думая, что здесь будет процветающий город, но к его великому несчастью это прекрасное здание окружал настоящий ужас каждого Фуллотенца. Гаплорщики люди очень привередливые, и если бы какой-то бессмертный болван устроил то, что происходит в этой забытой деревне в прекрасном городе Флоттенбурге, то этого человека заклеймили бы и заживо сожгли бы на главной площади. Грязевые тропинки, которые уже утопали в следах от протертых сапог, выглядели как нечто отвратительное. Дома, которые были не тем прекрасным строением, утопали в этой грязи настолько, что нельзя было точно сказать, что они были построены из светлого бревна. Дерево настолько почернело, что создавалось впечатление, будто ночью этих домов уж точно не видно. Жилые дома готовы были в любую секунду обрушить всю боль поколений на жителей. И так выглядела вся деревня. И главная улица — не исключение. Кто-то даже умудрился потерять обувь, которая красовалась прямо перед единственным прекрасным строением. Старый, кожаный, грязный и потрёпанный сапог, стоящий напротив архитектурного великолепия, показывал ту самую границу фуллоттенского величия и фестонской уродливости. Словно орёл, гордо смотрящий на старую и дряхлую жабу, которая вот-вот и примет свою жалкую участь, попадая в рай, как мученик. Эта картина контрастов вызвала удивление не только у меня, но и у всех моих товарищей, которые от увиденного раскрыли рот до ужасающего масштаба.

— Куда мы попали? — сказал Роберт.

Роберт ещё никогда не был так прав в своей жизни, как сейчас. Но это был лишь общий вид картины. Что же казалось людей, живущих здесь, то ситуация была не лучше. В своей жизни я повидал всякое: и богатых, и бедных, и здоровых, и больных. Но такого я не видел ни в одном городе. Люди были одеты в оборванную одежду, все были измазаны в той самой уличной грязи. У каждого будто одинаковое лицо: хмурое, недовольное, никакой радости или даже намёка на счастье. Эта деревня — лучшая иллюстрация слова «тоска».

И это всё мы заметили, даже не вступив на территорию населённого пункта. Как только лошади остановились, и мы наконец поставили свои ноги на эту грязь, ситуация стала только хуже. Оказывается, в этой грязи игрались какие-то дети. Пятеро детей, возраста не более одиннадцати лет от роду. В белых, рваных рубахах, которые превратились в серо-жёлтые, то ли из-за грязи, то ли из-за здешнего вида. Весь этот вид вскружил мне голову. Меня в сознание вернули только какие-то крики издалека, было видно, что это был пожилой человек. Но, не было слышно, что он кричал. Его пытались удержать два высоких и бойких мужичка, в итоге дедушка успокоился.

К нам из прекрасного здания в прелестной форме, которая на фоне этого безобразия становилась таковой, навстречу вышел молодой человек. В принципе, всё что угодно становилось очаровательным и прекрасным на фоне этой деревни. Даже старая жаба. Этот человек поспешными шагами прискакал, (только так можно было описать его походку), к лошадям. Он начал говорить на странном диалекте:

— Wilkumen! Száz jor un száz tél vár'tuk mi! Már szinte hitetlen, dat mi it bliwet. Ji zint di rejhtin, igen? Di waht'ten folk, ki unsr' feld rend' un ornung geb'tek. Nagy köszönöm!(1)

— Prosem vás, mluvte festonštinu, my nic nerozumime(2), ради всего святого, — сказал Онджей.

Затем он продолжил, уже на фестонском:

— Прошу простить! Забылся, заговорил на нашем диалекте, ха-ха! Небось ничего не поняли! Вот. Ладно, ничего страшного. Мы ждали вас так долго, что все состариться успели! Ну давайте, за мной, вас ждут.

— Простите за дерзость, — начал Роберт, — а у вас всегда деревня выглядела вот так?

— Вот так? Это как?

— Ну, вот та-а-ак, — ответил Роберт, сильно протянув последнее слово, при этом руками выводя линию по деревне.

— А! Вы про это... Вы не первые, кто удивляется, вот. Но, как бы это не было странно, это есть наша жизнь. Здесь семьи вот живут веками, а вот, между прочим, я расскажу вам историю...

Он начал рассказывать ужасно скучную и странную историю, которую лучше будет опустить. Мы вошли в один из «чудо-домов», где в это время никого не было.

— Это — ваше место проживания, вот. Тут все обустроено, прекрасно сделано, будете чувствовать себя как дома, вот. Немадьяр, конечно, постарался.

Кто такой этот Немадьяр было не до конца ясно. Но было ясно другое. Этот одетый мужчина сильно злоупотреблял словом «вот», настолько, что из его уст уже было невозможно это слышать. Дом изнутри выглядел лучше, чем снаружи. Здесь даже повесели флаг Белии, правда неизвестно, откуда они смогли найти его. По внутренней обстановке было понятно, что здесь кто-то живёт. На столе была раскрытая книга фестонского автора Александра Кшила, что писал путевые заметки. Человек, который здесь жил, или живёт, был грамотным. Что было удивительно для деревушки-хранительнице грязи.

«Как дома» чувствовать не получалось, если, конечно, не имелось в виду то, что мы будем жить как в казармах, потому что это именно то, как это выглядело здесь. На службу мы должны были заступать через несколько дней, но армейский дух не выбьешь даже в такой забытой деревушке.

Чего мы точно не ожидали, как то, что после того, как этот молодой человек-«вот» ушёл, в дом вошёл пожилой человек, который был очень похож на того, что орал тогда, издалека. Он был одет в какую-то рубаху серого цвета, которая на краях уже износилась до дырок. Создавалось впечатление, что этот кусок одежды был снят никак иначе как с мёртвого крестьянина, который перед смертью вспахивал поле. Штаны, если их можно назвать таковыми, были ещё в удовлетворительном состоянии. Лицо у него было как у всякого старика. Морщинистое. Честно сказать, форма его лица напоминала засохший фрукт, что долго стоял на солнце. Единственным источником света в этот пасмурный день в комнате была лучина, однако этого было достаточно, чтобы увидеть, что физиономия была очень маслянистой, в некоторых местах даже опухшей. Завидев нас, дед заорал:

— Бесы! Черти! Да что ж такое! Почему мой-то дом, дом старика бедного, дом человека старого, а? Эх...

— Деда, — сказал Онджей, — ты что, по-русски говоришь?

— Вы белийцы? — с некой радостью спросил пожилой человек.

— Да, все, — сказал я.

— Какое счастье! Ах, как я давно не слышал этого языка, любимый мой язык, родной, родной! Ах, я так устал от этой заразы фестонской, от этого языка поганого, от этой деревни проклятой, от всего, от всего! А тут, земляки! Говорят! На русском! Не на гаплорщтине!

Радости его не было предела. Но что же в этом отвратительном месте забыл белиец? Здесь даже не говорят на его языке. Это как перейти из одного края страны в другой, из восточной в западную. Нам было интересно, что же он забыл здесь, так далеко от дома:

— А что же ты тут делаешь, в этой дыре?

— Я? Живу, живу... Выехать не могу, денег нет! Држатель, — его речь всё же под влиянием гаплоровенгерского начала поддаваться, — сукин сын! Денег не плотит, а я должен пахать, как осёл! Ослик! Будто осёл! Тьфу! Я страну защищал! В войне защищал! Как с ослом!

Затем мы разговорились с дедом и узнали больше о нём. Оказывается, он долгое время жил в Миграде, пока не прогремела Великая война. Дед, тогда ещё чуть моложе, отправился бороться за свою страну. Фестония воевала против русских, поэтому австро-венгерцы и немцы помогали нашей стране объединенными дивизиями. Без этой помощи, наша армия дальше Днепра продвинуться не смогла. Старик воевал вместе с венгерцами, он даже смог полностью выучить их язык, и многие даже удивлялись этой особенности деда. «Белийец, говорящий по-венгерски», — говорили сослуживцы. Однако, старику не очень нравилось воевать против своих людей. Белийцы, особенно восточные, очень приближены к русским, а дед считал их своими братьями. В первое время ему было очень тяжело наставить винтовку на брата, ходящего под другим флагом.

Политическая позиция старика не отличалась. Он обвинял венгерцев в том, что они заставили его страну воевать с братьями-русскими. Политика последнего фестонского монарха не диктовалась чужим мнением. Столько противоречий вокруг фигуры Александра II Вацева.

Правда, война затянулась, и люди устали жить в постоянном страхе, поэтому начались забастовки и бунты, которые привели к тому, что короля, а ведь тогда его изгнали, а затем убили, и на его место пришло новое военное правительство. Войну закончили, подписав сепаратные миры с странами, что не очень понравилось Австро-Венгрии и Германии. Тогда, используя все шансы, венгерцы нанесли удар с западной стороны, которая не была укреплена. Тогда-то венгерцы и атаковали, что заставило срочно перебросить все дивизии на запад. Дед, который сначала воевал с венгерцами бок о бок, теперь воевал против них, и он видел, какие зверства творили венгерцы на фестонских территориях. Эта «маленькая война» закончилась особо ничем, правда даже после подписания мира, озлобленные венгерцы устраивали грабежи и набеги на приграничные деревни, считая фестонцев предателями. Дед после мира обосновался в этой деревне Чйор, и венгерцы очень часто били здесь окна, крали скот, пшеницу — всё, что было не особо защищено. Старик возненавидел венгерцев так, что просто не мог терпеть их в полной мере. «Если я увижу ещё одного мадьяра, клянусь! Убью!» — сказал он.

— Вы когда сюда приехали, я уж подумал, что опять мадьяры пришли! Взяуся, было, за винтовку...

— Мы на венгерцев не похожи!

— Издалека не видно, молодые. Я ж стар совсем стал, не те силы.

Правда из всего, что могло быть, лишь ненависть деда к «мадьярам» была главным минусом. Чуть что, звук или шорох, упало что-то, разбилось — всё «мадьяры, проклятия наслали».

Я вышел подышать свежим воздухом, который, конечно, не исключал из себя нотки сырости и запаха той прекрасной грязи. Конечно, долго смотреть на подобную красоту ужасно мозолит глаза, поэтому я достал и закурил сигару, периодически выпуская дым прямо на глаза, лишь бы они жглись чем угодно, но не видом этой деревни. Через несколько минут ко мне подбежал человек-«вот». Он мне рассказал интересную историю.

Оказывается, здесь раньше жили только венгерцы, что удивило меня. Довоенное распределение территорий не особо играло на руку местному населению, но фестонцы и не проводили политики притеснения малых народов, учитывая положение королевства как многонационального государства. После всех событий, конечно, все венгерцы вернулись в Венгрию, кроме одной семьи. Эта одна семья жила в настоящем ужасе всё то время, которое она находилась здесь. Казалось, венгерская граница лишь в паре километров, не составит проблем перейти её. Почему семья не переехала — никто не знал. Все переехавшие из разрушенных после войны деревень в Чйор с ненавистью смотрели на эту семью. Никто с ними не общался, не подходили и близко к этому дому, бросали косые взгляды на людей. Дед, кстати, уже в это время жил здесь. И какую он устроил взбучку, когда узнал, что в деревне «мадьяры завелись». Он пятнадцать раз хотел «застрелить эту семью к чёртовой матери», он даже часто целился, и это привело к тому, что всё оружие у него отобрали и запретили приближаться к семье венгерцев. Да, народ, конечно, недолюбливал их, но не до степени убийства. Правда, это их не спасло. Одной ночью послышались выстрелы и крики из этого дома, все сбежались и увидели, что вся семья венгерцев была убита. Все, до единого. От самых маленьких — детей двух и трёх лет, до самых больших — старухи девяносто двух лет. Все тела были с пулевыми ранениями. Убийцу искали долгое время. Конечно, все сразу подумали на деда, ведь только он кричал о том, что «скоро зарежет не только семью их, но и дом сожжёт, лишь бы зараза не пробралась». Искали доказательства, но не смогли. Слишком идеальное преступление: убийца не оставил ни следа, ни нитки. Действовал быстро и чётко, будто часто бывал в доме и знал, что делал. Быстро сбежал. Дед, конечно, армейской закалки, но даже в то время не мог точно иметь такой выносливости. Семью похоронили, полиция не стала расследовать дело дальше.

Немного ошарашенный такой историей, я бросил сигару в ту самую грязь, и какое-либо желание курить сразу отпало. После этого отвращения я чуть не выбросил все оставшиеся сигары, благо вовремя одумался. Человек-«вот» покинул меня, как только рассказал эту историю.

Наступал вечер, мы помогали старику по дому, готовили еду, убирались, чистили. Делали всё то, что делали у себя, в Белии, в казармах. Но здесь не потому, что заставляли, а потому, что хотели помочь. Затем — поздний вечер. Все легли спать. Лишь мне не спалось. Задумался. Говорят, что когда приходишь в новое место, то тяжело заснуть, но не знаю, насколько это правда. Хотя, когда мы останавливались, чтобы переночевать, я засыпал без особых проблем. Вообще, эта деревня была сильна проклята. Здесь люди не жили, здесь люди выживали. Я не особо успел поговорить с местными, но мне и не особо хотелось. Будто я чего-то добьюсь от них. На гаплорском скажут что-то страшное, а затем годами это проклятие придётся снимать. Странные люди эти гаплорцы. Жителей Флоттенбурга я ещё могу понять, ведь они как родственный народ немцам. вообще, весь Фуллоттен словно немецкий. Эти «бурги», их язык гаплорский, где-то говорят даже только на немецком. Такого в Шуаттау и в Белии нет. Только здесь. Удивительные края. Мои рассуждения к полуночи прервались шуршанием и шёпотом в саду деда, но шептали явно не на фестонском или на гаплорском. По голосу это были дети, может даже подростки, я не особо хорошо слышал. Только через некоторое время я смог разобрать пару слов, которые они говорили. Это были венгерцы. "Ох, лишь бы дед не услышал" – пронеслась вдруг мысль. Однако, вселенная, видимо, имела свои планы на это. Из комнаты деда с ужасным грохотом что-то упало на пол, от этого звука проснулось несколько человек. Я спрыгнул с койки и побежал к комнате, но старика там не оказалось. Я услышал звуки на улице, решил открыть окно и вдруг увидел следующую картину: дед, с фонарем и винтовкой в руках ищет источник звуков. И вдруг он находит детей. Моё сердце остановилось. Я был в ступоре, я буквально не знал, что делать. Не двинулся с места, я просто стоял и смотрел.

— Кдо вы сте? Чо дьете в саду? — заговорил дед на ломанном фестонском.

— Sajnálom, nem beszélünk festoniul.(3)

— Мадьяры! Сукины дети! В саду! Опять! Тревога! — дед орал на всю деревню.

Его крики разбудили всех, кто спал. Мне кажется, что даже мертвецы проснулись на долю секунды. Дед зарядил винтовку и выстрелил один раз в небо. Затем, он наставил её на ребят. Дети испугались. Они прижались друг к другу. Было очень страшно наблюдать за этой картиной, поэтому я быстро выбежал на улицу, вспомнив о том, что дед «убьет любого мадьяра». Я добежал до них. Два подростка, мальчик и девочка, в ужасе лежали на траве и смотрели на сумасшедшего деда, державшего в руках винтовку. Их детские глаза высказывали максимальный страх, они смотрели только на оружие, которое могло отобрать их короткую жизнь. Девочка со страху обняла мальчика ещё сильнее и чуть вскрикнула, но затем промолчала. Подходить к деду я не стал, но заорал:

— Они же дети! Дед, отпусти малых, пусть домой идут!

— Разведчики! Мадьярские! Снова хотят! Снова проникли! Опять на землю фестонскую! Чертовы создания! Utállak, te söpredék!(4)

— Ne ölj meg minket!(5) — в слезах промычала девочка.

— Mondj köszönetet apádnak, lányom! — сказал дед, чуть шёпотом, — Mindkettőt megkapod tőlem, mindkettőt. Megkapod tőlem, magyar szájkosarok.(6) — в истерике закричал дед. Он прекрасно говорил на венгерском.

— Это дети! Они ничего не сделали, отпусти.

— Не отпущу, отойди, пока тебя, пособника мадьяр, не застрелил.

Мне ничего не оставалось, как подкрасться и наброситься на деда и выхватить винтовку из рук. Однако, это оказалось сложнее, чем я думал. Мы сцепились с ним, сразу было видно, что он боец старой школы. Даже его возраст не мешает ему наносить сильные удары. Винтовку он окончательно бросил, он был нацелен только на устранении меня. Ко мне на помощь сбежалась вся деревня и мои товарищи. Они расцепили нас, и ребята наставили винтовки на деда. С детьми отправился пограничник, который довёл их до дома в Венгрию. Через несколько мгновений подбежал местный полицейский, что затащил деда в то прекрасное здание, видимо, это всё же было какое-то административное учреждение. Всю дорогу он орал: «Продались Мадьярам! Тьфу! За копейки! В аду горите!»

Позже мне рассказали, что «Немадьяр» часто вытворяет подобное. Теперь стало ясно, кто же этот загадочный человек. И кличка подходящая, он точно не мадьяр. Что, правда, случилось с тем дедом мы не знаем.В тюрьме ли он, в больнице сумасшедших ли, на воле — угадать было нельзя. Через два дня мы были на службе. В Чйор мы ужене вернулись.