Фальшивка

— Юный господин, вы не можете вкладывать больше двадцати процентов ваших средств в обеспечение приютов. Это просто расточительство крайней степени! — дворецкий чуть ли не потерял сознание, когда взгляд его мелких расчётливых глазок случайно упал на документы, что лежали на письменном столе перед графом.

— Томас, — юноша же только отмахнулся от того, как от надоедливой мухи летним днём, — позволь напомнить тот факт, что деньгами имею право распоряжаться только я после смерти отца. Твоя же задача — служить мне. Не бери на себя лишнюю отвественность.

— Помилуйте Бога ради! — голос того внезапно сменился практически на пронзительный визг. — Я же о вас и волнуюсь. Что подумает общество, если станет известно о ваших жалких познаниях в области финансов?! На смех поднимут! Я...

— У тебя, кажется, есть работа на сегодня? Вычисти веранду к прибытию герцога Кэмпбелла лично. Своими руками. Ты же очень хорошо управляешь слугами и даёшь им просто великолепные советы. Так примени их на практике. Я же, — в двух сарфирах под тенью ресниц промелькнуло нечто, отчасти напоминающее насмешку, — подумаю над повышением, — откровенно злобный смешок, — либо же понижением твоей заработной платы. Свободен.

Подобное замечание со стороны графа заставило дворецкого побледнеть так сильно, что даже труп бы на его месте показался более живым и дышащим здоровьем.

     — Ох, я, — слуга неловко попятился к двери, зацепляясь при этом пятками за порожек, — я вас не подведу!

     Долгожданная тишина. Будучи единственным (пусть и приёмным) сыном прежнего графа Рэнделла, Блэр не имел совершенно никакой возможности побыть в одиночестве после недавней кончины того. Постоянные визиты выходцев из других аристократичных семей, званые обеды и ужины, прогулки да охота, засыпание над документами. Всё это ужасно утомляло шестнадцатилетнего юнца, который хоть и был вынужден повзрослеть рано, однако несчастный ребёнок внутри него буквально изнывал из-за отсутствия свободы с тишиной. Конечно, золотая клетка без сомнений была лучше, чем скитания в трущобах без еды, но отрицать факт того, что дышалось ему здесь особенно тяжело, он просто не мог, понимая, что это было бы явной ложью. А чувство вины перед добродушным приёмным отцом так и вовсе давило на него каждый день, вынуждая стараться изо всех сил, дабы увеличить капитал да создать максимально комфортные условия работы и жизни для слуг и крестьян, на земле которого они проживали.

     — Сэр, прошу прощения за беспокойство, но, — в дверном проёме вновь показался чей-то силуэт, — у нас тут небольшая проблема возникла. — весь вид секретаря выказывал его волнение с такой тревогой, словно бы ему к виску дуло пистолета приставили, заставляя говорить.

     — Какая? — всякие попытки быть дружелюбным теперь провалились с оглушительным треском. — Я же дал всем вам чёткие поручения. Их надо было всего-то чётко выполнять.

     — Форс-мажор, сэр. Никто от этого не застрахо...ах, да, мне жаль. Если кратко, то старшая горничная временно не будет способна выполнять свои обязанности. Её самочувствие резко ухудшилось. — торопливо объяснил тот, похрустывая пальцами. — Вообще, не понимаю, — тяжелый вздох, — почему об это должен сообщать вам я, а не наш достопочтенный дворецкий. Где этот разгильдяй сейчас? Я вычту у него из зарплаты ровно столько монет, сколько потребуется на лечение горничной.

     — Это конечно. Но лучше ответь мне. — скрепя сердце, граф поднялся из-за стола, направляясь спешным шагом к двери. — Что случилось с мисс Лемон, раз она так плохо себя чувствует?

     — Вероятнее всего, — угадывая последующие шаги молодого господина, секретарь открыл дверь, пропуская его вперёд себя, — пневмония. Её муж недавно переболел ей, так что...но я бы не переживал. Это может быть и самая обычная простуда! — поспешил он сразу же заверить совего слушателя, явно направляющегося в крыло для слуг. — Не стоит так переживать! Все болеют и все поправляются. Кому-то угатовано судьбой выздороветь, а кому-то нет.

     При этих словах негодование вспыхнуло в груди Блэра. Вероятно, какие-то события минувших дней всплыли в его памяти в то мгновение, распаляя ярость, которая прежде старательно подавлялась. Будь он человеком менее сдержанным, и уже в следующую секунду на щеке болтливого секретаря красовалось бы алое пятно, однако приученный к чопорности он не мог себе разрешить такую вольность.

     — Ах, Чарльз, всего святого ради, заткнись и позови моего врача. — единственное, что нарушило тишину пустынного коридора.

     Даже не решаясь как-то ответить тому, секретарь поспешил скрыться вон с глаз, исполняя приказ. Нельзя сказать, что Чарльз был человеком «плохим». Вовсе нет. Скорее уж, он старался следовать рамкам, установленным в то время в обществе Викторианской эпохи. Часто даже ему приходилось переступать через собственную совесть, чтобы им соответствовать. Именно по этой причине Блэр и считал его умным глупцом. Умным, потому что тот действительно разбирался во множестве наук, проводил целые часы в библиотеках и лабораториях знакомых учёных, а глупым, потому что мнения он собственного не то чтобы не имел совсем, нет, скорее уж он пытался его скрыть и всем угодить.

— Юный господин, — экономка присела в поклоне, — что вас к нам привело? — женщина лет так тридцати, однако с уже испещренным морщинами лицом встретила графа подле комнаты старшей горничной.

— Мисс Лемон. Как она себя чувствует? — напрочь игнорируя вопрос той и распахивая дверь комнаты, потребовал ответа он.

— Боюсь, у неё бронхит. Я хоть и не врач, но это же прекрасно видно! Даже самая тяжёлая простуда не заставляет человека так быстро увядать. — тень сразу же залегла на её лице. — Возможно, если ей не назначить лечение, то бедняжка последует за своей сестрой, а её ребёнок просто не выживет с пьяницей-отцом. — голос женщины дрогнул, а на глаза навернулись слёзы. — Уж я пыталась помочь ей оклематься, да всё никак. Я понимаю, что господам часто нет дела до нас простых людей, но прошу вас, помогите хотя бы ей. Больно уж жаль несчастную девушку и ребёнка, который ничего ещё кроме бедности и не видел в свои то годы.

     — Мистер Чарльз уже послан за врачом. — подметил юноша, кидая полный сожаления взгляд на больную, буквально сгорающую в агонии. — Мисс Лемон, вы обязательно поправитесь. Вы просто не можете оставить своё дитя. Я вам помогу.