Спина Любимого:
Эхо Тишины
Солнечные лучи просачивались сквозь листву старого дуба, раскрашивая лесную поляну золотыми пятнами. Эмма сидела, обняв колени, её взгляд был прикован к реке, несущей свои прозрачные воды мимо. Тишина леса всегда успокаивала её, но сегодня она лишь подчёркивала внутреннее беспокойство.
Неподалёку, спиной к ней, стоял Нацуме. Его фигура была напряжённой, руки крепко сжаты в кулаки. Между ними чувствовалась наэлектризованная тишина, тяжёлая и гнетущая.
Причиной их напряжения была давняя рана, которая никак не хотела заживать. С детства они были неразлучны, две половинки одного целого. Но со временем между ними начали прорастать зёрна непонимания, подпитанные разными взглядами и растущим чувством соперничества.
"Зачем ты здесь?" - тихо спросила Эмма, не отводя взгляда от реки.
Нацуме не сразу ответил. Его плечи слегка вздрогнули. "Я мог бы спросить то же самое у тебя."
"Это моё любимое место," - просто сказала Эмма. "Я прихожу сюда, когда мне нужно подумать."
"И о чём же ты думаешь на этот раз?" - в его голосе чувствовалась едва заметная ирония.
Эмма вздохнула. "О нас. О том, что случилось."
Снова повисла тишина. Нацуме наконец обернулся. Его глаза, обычно такие тёплые и ласковые, сейчас были холодными и отстранёнными.
"Что именно 'случилось', Эмма?" - его голос был ровным, без эмоций. "Ты снова винишь меня?"
"Я никого не виню," - быстро ответила Эмма, поднимаясь на ноги. "Я просто не понимаю. Почему всё так изменилось? Когда-то мы были..."
"Когда-то," - перебил её Нацуме с горечью. "Когда-то было много чего. Но люди меняются, Эмма. Иногда они отдаляются."
"Но почему?" - в голосе Эммы звучала боль. "Мы же брат и сестра. Мы всегда обещали..."
"Обещания," - Нацуме криво усмехнулся. "Легко давать, трудно выполнять. Особенно когда речь идёт о таких идеалистических детских клятвах."
Слова Нацуме больно задели Эмму. Она почувствовала, как слёзы подступают к глазам, но заставила себя сдержаться. Она не хотела показывать ему свою слабость.
"Ты так говоришь, будто всё это моя вина," - сказала она, стараясь сохранить спокойствие в голосе.
"А чья же ещё?" - резко спросил Нацуме. "Ты всегда была любимицей. Ты всегда получала всё, что хотела. А я... я всегда был в тени."
"Это неправда!" - воскликнула Эмма. "Я никогда не хотела..."
"Ты не понимаешь," - перебил её Нацуме, его голос стал тише, но в нём чувствовалась глубокая обида. "Ты никогда не знала, каково это - чувствовать себя недостаточно хорошим. Каково это -
...постоянно сравнивать себя с кем-то, кто всегда на шаг впереди."
Эмма смотрела на него, потрясённая. Она никогда не видела брата таким. В его глазах плескалась такая боль, такая глубокая обида, о которой она даже не подозревала.
"Нацуме..." - прошептала она, протягивая к нему руку.
Он отшатнулся, словно её прикосновение могло обжечь. "Не надо," - сказал он, его голос дрогнул. "Не притворяйся, будто тебе жаль меня. Ты всегда знала."
"Нет," - покачала головой Эмма, слёзы всё же прорвались и покатились по её щекам. "Я не знала. Я была слепа."
"Слепа или просто не хотела видеть?" - горько усмехнулся Нацуме. "Тебе было удобно думать, что у нас всё хорошо. Что мы всё ещё те самые дети, которые делили одну мечту на двоих."
"Но это правда!" - воскликнула Эмма. "Я всегда ценила нашу связь. Я никогда не хотела тебя обидеть."
"Но обидела," - жёстко сказал Нацуме. "Своим существованием. Своими успехами. С тем, как легко тебе всё давалось."
"Это не моя вина, что..." - начала Эмма, но осеклась. Она поняла, что любые её слова сейчас прозвучат как оправдание, как попытка уйти от ответственности за ту пропасть, которая образовалась между ними.
Тишина снова опустилась на поляну, но теперь она была другой - не напряжённой, а тяжёлой, наполненной невысказанными словами и непролитыми слезами. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь листву, уже не казались такими яркими. Золотые пятна на земле померкли, словно отражая угасающее тепло их когда-то нерушимой связи.
Эмма смотрела на своего брата, на его отвернувшееся лицо, и впервые по-настоящему осознала, насколько далеко они друг от друга. Давняя рана, о которой она думала, оказалась гораздо глубже и болезненнее, чем она могла себе представить. И она не знала, сможет ли она когда-нибудь зажить.
Внезапно Нацуме сделал глубокий вдох, словно набираясь решимости. Он медленно повернулся к Эмме. В его глазах всё ещё читалась боль, но сквозь неё начало проступать что-то новое – усталость.
"Я устал, Эмма," - тихо сказал он. "Я устал от этого чувства, от этой постоянной борьбы с самим собой, с тобой, с тенью, в которой я, как мне кажется, всегда нахожусь."
"Но что мы можем сделать?" - спросила Эмма, её голос дрожал. "Как мы можем это исправить?"
Нацуме покачал головой. "Я не знаю. Честно говоря, я не уверен, что это вообще возможно."
Эти слова прозвучали как приговор, как окончательное признание поражения. Эмма почувствовала, как её сердце сжалось от боли. Неужели всё действительно настолько безнадёжно? Неужели их связь, такая крепкая в детстве, теперь обречена на полное разрушение?
"Не говори так," - взмолилась она, делая шаг к нему. "Мы же семья. Мы должны..."
"Семья?" - перебил её Нацуме с горечью. "Что осталось от нашей семьи, Эмма? Воспоминания о прошлом? Вежливые кивки при случайных встречах?"
"Это не так," - твердо сказала Эмма, хотя её голос всё ещё дрожал. "Я не позволю этому случиться. Мы можем поговорить. Мы можем попытаться понять друг друга."
Нацуме посмотрел на неё с сомнением. "Ты действительно так думаешь?"
"Я знаю," - ответила Эмма, её взгляд стал решительным. "Это будет нелегко. Это будет больно. Но мы должны попытаться.