Соперничество Тройняшек6
"Мой милый Сталкер?)"
Солнце только начинало робко пробиваться сквозь плотные шторы в комнате Цубаки, окрашивая стены в нежно-золотистый цвет. Обычно по утрам он нежился в постели до последнего, наслаждаясь тишиной выходного дня. Но сегодня что-то неудержимо влекло его наружу. Вчерашний взволнованный рассказ Эммы о её первом дне в новой старшей школе не выходил у него из головы. "Интересно, как там всё прошло? Завела ли она новых друзей? Не обидел ли её кто-нибудь?" - эти мысли роились в его голове, подталкивая к необдуманному решению.
Словно шпион, Цубаки на цыпочках прокрался к шкафу, стараясь не разбудить спящего рядом Азусу. Он быстро натянул джинсы и толстовку, накинул кепку, пытаясь сделать себя как можно более незаметным. "Всего лишь одним глазком взгляну, убежусь, что с ней всё в порядке, и сразу же вернусь", - уговаривал он себя.
Но его тщательно разработанный план дал трещину, как только он потянулся к дверной ручке.
"Куда это ты собрался в такую рань?" - раздался сонный, но проницательный голос Азусы из-под одеяла.
Цубаки замер, словно пойманный с поличным. Он медленно обернулся, стараясь изобразить на лице невинное удивление.
"А? О, Азуса, ты уже не спишь? Да так, просто... решил немного прогуляться", - попытался он выкрутиться, чувствуя, как предательски краснеют щеки.
Азуса приподнялся на локте, внимательно разглядывая брата. Его сонные глаза, обычно такие мягкие и добрые, сейчас излучали подозрение.
"Прогуляться? В воскресенье утром? Без всякой цели? Цубаки, ты же не любитель ранних подъемов и бесцельных прогулок. Что-то здесь не так".
Цубаки вздохнул. Он знал, что обмануть Азусу практически невозможно. Его младший брат обладал удивительной способностью видеть его насквозь.
"Ладно, признаюсь", - сдался Цубаки. - "Просто... я немного волнуюсь за Эмму. У неё вчера был первый день в новой школе, и мне интересно, как у неё дела".
Брови Азусы поползли вверх. "Волнуешься? Цубаки, Эмма уже достаточно взрослая, чтобы самой справляться со школьными делами. И вообще-то, сегодня выходной. В школе никого нет".
"Вот именно!" - воскликнул Цубаки, почувствовав, что заходит в тупик. - "Поэтому я и хочу убедиться, что она не... ну, не знаю... не пошла туда одна или что-то в этом роде".
Азуса устало вздохнул и потер глаза. "Цубаки, ты перегибаешь палку. Эмма умная и ответственная девочка. Ей не нужна твоя постоянная опека. Ты же знаешь, как она не любит, когда ты за ней следишь".
"Но я же не собираюсь следить! Просто хотел издалека посмотреть, всё ли у неё в порядке", - попытался оправдаться Цубаки.
"Издалека посмотреть, ага. Мы это уже проходили", - с усмешкой проговорил Азуса, вспоминая все предыдущие "ненавязчивые" попытки Цубаки присмотреть за Эммой.
Наступила неловкая тишина. Цубаки чувствовал себя пойманным в ловушку собственной заботы. Он действительно переживал за Эмму, но его методы часто были чересчур навязчивыми.
"Послушай, Цубаки", - мягко сказал Азуса, садясь на кровати и кладя руку ему на плечо. - "Я понимаю твои чувства. Мы все любим Эмму и хотим, чтобы у неё всё было хорошо. Но ей нужно пространство, чтобы расти и учиться самостоятельности. Твоя чрезмерная опека может её только оттолкнуть".
Цубаки опустил голову, чувствуя гнев и понимание...
знал, что Азуса прав, но мысль о том, что Эмма сейчас где-то одна, без его присмотра, вызывала в нем необъяснимую тревогу. И, возможно, примесь чего-то еще, чего он не хотел признавать даже самому себе.
"Но... а вдруг что-то случилось? Вдруг ей нужна помощь, а нас нет рядом?" - пробормотал он, пытаясь удержать ускользающее чувство правоты.
Азуса вздохнул, его взгляд стал серьезнее. "Цубаки, ты же понимаешь, что твои 'случайно оказаться рядом' всегда заканчиваются неловкими ситуациями. Вспомни прошлый месяц и ее встречу с одноклассниками в кафе".
Лицо Цубаки скривилось при воспоминании о том конфузе, когда он, "случайно" проходивший мимо, умудрился пролить кофе на одного из парней, с которым оживленно беседовала Эмма.
"Это было недоразумение!" - буркнул он, хотя в глубине души знал, что его появление там было далеко не случайным.
"Именно", - подчеркнул Азуса. - "И Эмма тогда ясно дала понять, что ей не нравится такое внимание. Ты же не хочешь ее расстраивать, правда?"
В этот момент в комнату словно ворвался невидимый холод. Цубаки почувствовал, как внутри поднимается какая-то темная волна. Это было не просто беспокойство за сестру. Это было что-то более острое, более личное. Ревность? К кому? К ее новым друзьям? К той самостоятельности, которую она так стремительно обретала, отодвигая его на второй план?
"Дело не только в Эмме", - неожиданно резко сказал Цубаки, поднимая взгляд на брата. В его глазах мелькнуло что-то, чего Азуса раньше не видел - неприкрытое раздражение, почти враждебность.
Азуса нахмурился, удивленный внезапной сменой тона. "А в чем же еще, Цубаки?"
Цубаки усмехнулся, но в этой усмешке не было ничего веселого. "А в том, что ты всегда такой... правильный. Такой понимающий. Всегда знаешь, как лучше для Эммы. Как будто ты один здесь о ней заботишься".
На лице Азусы отразилось недоумение, сменившееся легкой тенью обиды. "Цубаки, что ты такое говоришь? Мы оба ее братья, мы оба ее любим".
"Любишь?" - с сарказмом повторил Цубаки. - "Именно твоя 'любовь' всегда кажется ей более зрелой, более правильной. Ты всегда умеешь найти нужные слова, успокоить, поддержать... А я? Я просто навязчивый старший брат, который лезет не в свое дело".
Азуса молчал, пораженный этой внезапной вспышкой. Он всегда считал их отношения братскими и теплыми, несмотря на некоторые различия в характерах. Он никогда не думал, что Цубаки чувствует себя настолько ущемленным.
"Цубаки..." - начал он, пытаясь подобрать нужные слова.
Но Цубаки не дал ему договорить. "Нет, Азуса. Ты не понимаешь. Ты всегда был... лучше. Лучше во всем. Умнее, спокойнее, рассудительнее. Даже Эмма, кажется, больше прислушивается к твоему мнению".
В его голосе звучала неприкрытая горечь. Он смотрел на Азусу с вызовом, словно обвиняя его в чем-то, в чем тот не был виноват. В том, что он просто был собой.
Напряжение в комнате сгустилось. Сонная утренная тишина сменилась тяжелым молчанием, наполненным невысказанными обидами и зарождающейся ревностью. Братья смотрели друг на друга, и в их взглядах впервые за долгое время не было прежней теплоты. Лишь холодное непонимание и тень соперничества.
Что произойдет дальше? Сможет ли Азуса достучаться до брата и развеять его болезненные подозрения? Или же это внезапное проявление ревности и обиды станет началом новой, напряженной главы в их отношениях?Азуса смотрел на Цубаки, чувствуя, как внутри поднимается волна непонимания и легкой боли. Слова брата звучали как упрек, как обвинение в том, чего он никогда не стремился достичь. Он всегда ценил их связь, их общее прошлое и ту любовь, которую они оба питали к Эмме.
"Цубаки, это неправда", - тихо сказал Азуса, стараясь сохранить спокойствие, несмотря на укол обиды. - "Я никогда не пытался быть лучше тебя или занять какое-то особое место в жизни Эммы. Мы оба ее братья, и наша любовь к ней одинаково важна".
Но Цубаки, казалось, не слышал его. Его лицо исказилось от какой-то внутренней борьбы. "Нет, ты всегда был... особенным для нее. Она всегда бежала к тебе со своими проблемами, за советом. А я... я просто тот, кто вечно попадает в неловкие ситуации, кто слишком навязчив".
В его голосе звучала такая горечь, такая неприкрытая зависть, что Азусе стало по-настоящему не по себе. Он никогда не подозревал, что Цубаки испытывает нечто подобное. Он всегда воспринимал их отношения как нечто само собой разумеющееся, как прочную связь, не подверженную подобным чувствам.
"Цубаки, ты ошибаешься", - попытался возразить Азуса, чувствуя, как в груди нарастает тревога. - "Эмма любит нас обоих по-своему. Она ценит твою заботу, даже если иногда и ворчит. А ко мне она обращается с одними вопросами, к тебе - с другими. Это не значит, что кто-то из нас важнее".
Но Цубаки лишь презрительно фыркнул. "Ага, 'по-своему'. Твоя 'своя' всегда выглядит более зрелой, более значимой. Ты всегда знаешь, что сказать, как поступить. Ты - ее надежная опора. А я... я просто тень на твоем фоне".
Ревность, до этого момента лишь смутно ощущавшаяся в воздухе, теперь словно обрела плоть и кровь, отравляя каждое слово Цубаки. Это была не просто братская забота, переросшая в навязчивость. Это было болезненное сравнение себя с Азусой, мучительное ощущение собственной неполноценности в глазах Эммы.
Азуса почувствовал, как его собственное спокойствие начинает давать трещину. Он не понимал, откуда взялось это внезапное озлобление. Неужели все эти годы Цубаки скрывал в себе такую глубокую обиду?
"Цубаки, послушай меня внимательно", - твердо сказал Азуса, стараясь смотреть брату прямо в глаза. - "Я никогда не стремился тебя затмить. Я люблю тебя как брата, и я ценю твою заботу об Эмме, даже если она иногда кажется... чрезмерной. Но твои слова сейчас несправедливы".
Но Цубаки, казалось, был поглощен собственными мрачными мыслями. "Нет, Азуса. Ты просто не хочешь этого признавать. Ты всегда был любимчиком. Более талантливый, более обаятельный... Даже наши поклонницы всегда больше внимания уделяли тебе".
Эта последняя фраза прозвучала особенно болезненно. В ней сквозила не только ревность к вниманию Эммы, но и давнее, возможно, подсознательное соперничество между братьями. Соперничество, которое Азуса никогда не замечал или предпочитал не замечать.
Азуса вздохнул, чувствуя, как ситуация выходит из-под контроля. Он понимал, что сейчас любые его рациональные доводы будут разбиваться о стену обиды и ревности, воздвигнутую Цубаки.
"Хорошо", - медленно произнес Азуса, отводя взгляд. - "Если ты так считаешь... я не буду тебя переубеждать. Но знай, что я никогда не желал тебе ничего плохого".
Он встал с кровати и направился к двери, чувствуя тяжесть невысказанных слов и растущую пропасть между ними.
"И куда это ты?" - с вызовом бросил ему вслед Цубаки.
Азуса остановился в дверях, не оборачиваясь. "Прогуляться. Мне нужен свежий воздух".
Он вышел из комнаты, оставив Цубаки одного в полумраке, с его разъедающей ревностью и болезненными фантазиями. Тишина в комнате стала еще более гнетущей, наполненной невысказанными обидами и холодным ветром зарождающегося отчуждения. Теперь уже не только Эмма была причиной напряжения между братьями. Что-то сломалось в их собственных отношениях, и последствия этого могли быть непредсказуемыми.