Станция
Когда эшелон миновал расположенное на крутом холме глазковское предместье, Иржи Колер не сомневался, что война для него окончилась. Достала она всех чехов до печенок, и если бы не интендантура, то было бы совсем кисло. Но вот уже три дня, как их эшелон застрял на этой проклятой ангарской станции, название которой с ходу и выговорить трудно. Мрачное заснеженное место, продуваемое как в трубе холодным сырым ветром с Байкала. Первый раз он здесь был, когда преследовали красных летом прошлого года. Какая радость была на его душе. И вот не прошло и полутора лет, как он снова здесь, но на этот раз уходит от красных, которые неожиданно оказались сильнее... Уходит… От огорчения Иржи сплюнул себе под ноги - как же, застряли здесь теперь на несколько дней, пропуская русские эшелоны. А попробуй не пропусти - дальше стоят японцы и войска Семенова, с ними дипломатию соблюдать приходится. Но Колер, как и почти все солдаты чехословацкого корпуса, считал правильным приказ генерала Сырового о запрете прохода чьих-либо эшелонов, пока не пройдет последний чешский поезд. И плевать, что русские возмущаются, это их война, а чехов давно дома ждут. И умирать здесь никому не хотелось, тем более сейчас. Но разве мог он знать летом прошлого года, что возвратится домой не нищим израненным легионером, у которого всего-то из богатств пять заслуженных кровью боевых орденов. Нет, сейчас Колер стал богатым - за день службы в Сибири каждому чеху платили один рубль, и не обесцененной бумажкой, а серебром либо золотом. Да и содержали их союзники, французы и англичане, очень хорошо - обмундировали и снарядили отлично, питались превосходно, давали папиросы и даже вино. Иржи ощутил приятную тяжесть на животе - в туго повязанном поясе на штанах были зашиты два десятка русских золотых монет, что не сдал он в походный банк корпуса. И было отчего - эти деньги достались ему нелегко, и поделиться ими он не желал. Колер до сих пор помнил то богатое сибирское село, в которое ворвалась его рота. И принялась выполнять приказ - за то, что рядом с этим селением партизаны взорвали железную дорогу, жители были обвинены в пособничестве бандитам. А приказ был суров - село сжечь. И сожгли дотла, но перед тем обобрали его до нитки, чего ж добру пропадать. А монеты отдала богатая старуха, когда Иржи завалил на пол ее внучку, чтобы изнасиловать - обычная солдатская забава. Так себя все ведут, и чехи, и русские, и красные, и белые. Отдала деньги старуха, и Иржи тут же ее зарезал кинжалом, а потом ударил им и девчонку. До сих пор ее голубые глаза снились ему, а ночной порой он иногда слышал ее пронзительный крик. Но то пустое - так иногда ветер кричит в печных трубах. А потом были еще сожженные села, много сел, может - десять, а может - пятнадцать, он их не считал. Зато добра везет домой много, на пятерых им целый вагон дали. Чего там только нет - швейные машинки и сукно, посуда и хорошая жатка, инструменты, дорогие стеклянные вазы. И многое, многое другое, что на родине стоило баснословные деньги. Зато здесь его можно купить за гроши или отнять. Иржи улыбнулся - в походной кассе у него почти восемьсот франков и на поясе еще пятьсот франков, если рубли в них перевести, и не бумажных, а золотых, что в несколько раз больше по курсу. И серебряных рублей у него в чемодане за подкладкой изрядно припрятано - сувенир домашним из суровой и далекой Сибири… Сейчас Иржи бережно прижимал к груди большую банку парного молока, завернутую в меховую накидку. Зато все женщины и детишки еще теплого попьют. С неохотой продавали чехам молоко эти бородатые угрюмые казаки, что жили в пяти добротных усадьбах, сложенных из толстых бревен. А более домов у станции не было построено - мало удобной земли в зажатой сопками маленькой ложбинке, казаки раньше промыслами занимались или служили, а земледелием здесь не проживешь - то Иржи сразу понял, сам до войны крестьянствовал. Да и бывший полигон место лишнее занимает… Молоко продал чеху казак, и вчера добытого лося за швейную машинку отдал - Осип Михалев полчаса ругался, пытаясь набавку выбить у хитрого каптенармуса. Только не вышло, у русских даже поговорка по этому поводу есть - нашла коса на камень. А в село не попрешься - не велено уходить. Ох уж эти казаки - бородаты, усаты, на штанах у всех лампасы нашиты, в Сибири - красные, а здесь, на Ангаре и в Забайкалье, - желтые. И отнять у них трудно, попробуй тронь - у каждого винтовка и шашка в доме, под рукой завсегда, и другие казаки тотчас со всех сторон сбегутся. Нет, обижать казаков себе дороже, то и пан генерал в приказе особо отмечал. Но казаки особняком, а вот русских в последнее время Иржи презирать стал - у них паровозы отбирают, а они сопли и слезы размазывают, причитают, хотя чуть ли не все стоят с винтовками. Умирать не хотят, драться за родную землю не желают, только жаждут подальше от войны уехать. В каждом русском эшелоне, что смешались с чешскими вдоль тысячеверстной железной дороги, чехи видели много русских офицеров, при золотых погонах. А это и вызывало презрение - одни дерутся насмерть с красными, а другие по тылам жировали, а при первом признаке опасности сразу же удрали. Прикажете чехам за таких трусов воевать? Увольте! Нас дома ждут! Подойдя к станции, Иржи увидел подходящий со стороны Байкала эшелон - за паровозом тянулись десять утеплённых пассажирских вагонов, каждый из которых был украшен полотнищами бело-сине-красного цвета. Ещё русские союзнички пожаловали, что они тут забыли? Прибытие Русского боевого эшелона не вызвало на станции каких-либо беспокойств. Чешский бронепоезд мрачными глыбами своих бронированных вагонов нависал над русскими пассажирскими вагонами, грозными орудиями внушая почтение любому врагу и тем более союзнику. А потому стояли только обычные часовые у носовой бронеплощадки. Экипажа внутри почти не было - два-три солдата дежурной смены на бронеплощадках кутались в тулупы. Котел держали в часовой готовности, а потому сидеть в железных коробках было туго - сибирский мороз знал свое дело.
Команда бронепоезда гостила третий день в вагонах их состава - прекрасно оборудованных пассажирских вагонах. В них прорезали по два окна на борт, поставили печку, удобные кровати - чехи ездили по четверо на вагон, только в вагоне Иржи было пятеро, плюс еще шестеро пассажирок и пассажиров. У многих вагонов стояли женщины, то были или жены солдат, что женились на русских красавицах, но в большинстве своем полевые подруги, которые скрашивали их немудреный солдатский быт до дальнего города Владивостока. И им хорошо - в безопасности до тихого места доедут, и нам - тут Иржи плотоядно ощерился в усы, как хорошо погулявший мартовский кот - очень даже неплохо. Чистые бабенки, господские, кожа нежная, беленькая, тронуть приятно. И блох от них не поймаешь, или дурную болезнь какую, к мужьям своим едут, с детьми зачастую. А вон и его Мария стоит - паренька своего на прогулку вывела, по голове гладит, рассказывает, поди, что дядя Иржи добрый, к тете их в Харбин везет. А малец-то смекает уже, что он с его матушкой по ночам вытворяет, совершенно не стесняясь попутчиков, солдат и женщин. А чего стесняться-то - люди взрослые, понимают, что даром ничего не дается, и тем же заняты. Да и зачем время даром терять… А русские тем временем из вагонов высыпались - немного, полсотни едва наберется. Иржи чуть глянул на них без всякой опаски - чехов вдвое больше на станции. Да и вооружены у русских меньше половины солдат - вдоль вагонов стоят, не шелохнутся, застыли намертво на ветру, только примкнутые кинжальные штыки лезвиями сверкают. А вот и два русских офицеров чинно к станции идут, за шашки свои поганые вцепились крепко, не отнимешь. С поручиком русским поприветствовались, потом о чем-то переговорили, судя по всему - о связи, раз поручик показал им на будку телеграфиста. Из предпоследнего вагона вылезла еще пара солдат, и резво пошли в сторону паровоза - вот только три первых русских вагона от Иржи закрывала серая громада бронепоезда. Шагали с какими-то тряпками в руках - без оружия же ведь, мало ли что у них в первом вагоне, может быть, кухня. Колер остановился, повернул голову на восток, стал прислушиваться - ему показалось, что с Байкала к станции идет еще один эшелон. Плохо будет, если это русские литерные эшелоны. Сегодня утром был получен приказ пана генерала. Так чехи называли Сырового, ибо у них был один настоящий генерал, в отличие от русских, у которых было великое множество всяких разных начальников - иной раз казалось, что на сотню солдат приходится чуть ли не с полсотни офицеров с генералом во главе. Так вот, пан генерал настрого приказал заворачивать обратно всех русских. Если будет нужно, то без размышлений применять силу, для чего выслал на станцию бронепоезд и приказал остановить их эшелон в помощь. Всех русских, и особо - семеновцев, бронепоезда которых уже добрались до Порта Байкал. Пан генерал настрого приказал, что если будут проезжать литерные эшелоны, то на конфликт не идти и силой не угрожать. Но есть надежда, что приближающийся эшелон тоже не литерный, в порт их два прибыло… Иржи потер глаза рукавицей, ему показалось, что из-за поворота выползла бело-серая, в трещинах и изломах, длинная скала. Но в ту же секунду солдат сообразил, что это хорошо разрисованный вагон, и с ужасом осознал, что из торца вагона торчит орудийный ствол. Следом за вагоном показался закамуфлированный паровоз, испускающий черный дым из трубы… Русские! Семеновцы! Колер лишь минуту назад вспомнил их, и они тут же свалились, как снег на голову. Иржи открыл было рот, чтобы поднять алярм, но крикнуть не успел… От русского новоприбывшего бронепоезда раздались несколько негромких взрывов, скорее - громких хлопков. И тут же из амбразур бронеплощадок стали выползать густые струи черного дыма. И буквально сразу началась стрельба, будто одновременно застучали два десятка пулеметов. Иржи машинально схватился за плечо - привычного ремня винтовки не было. А! Он же ее оставил в вагоне. Рядом об камень звякнула пуля, выбив искры Колер тут же упал за валун, все же он воевал четвертый год и попасть под пулеметный огонь не хотел. Только чуть выглянул и в ужасе побелел…
- Урааа! За Россию ураааа!!!
Дикий вопль разнесся в звонком воздухе над станцией. Русских было много, очень много - чешский эшелон атаковало не менее полусотни солдат. Но страшным было другое - следом за лёгкой пехотой русских из вагонов густо повалили солдаты в серых и белых полушубках с нашитыми малиновыми и желтыми погонами. Иржи завалился за валун, в ужасе отер мокрое лицо рукавом шинели - их обманули и подло напали. Колер второй раз высунулся из-за камня - вдоль вагонов их длинного эшелона серыми многочисленными холмиками лежали тела солдат его роты. И много черных курток экипажа бронепоезда. Они выскакивали из вагонов, и русские буквально косили их из пулеметов. Очень много ручных пулеметов, Иржи даже показалось, что ими был вооружен чуть ли не каждый третий из русских. Но страшным были не пулеметы - из последнего утеплённого вагона русских затявкала 37-мм автоматическая пушка Маклена, выпуская снаряд за снарядом в третий от конца вагон чешского эшелона - от того полетели доски в разные стороны. И сразу грохнул взрыв - пушка бронепоезда выплюнула сгусток пламени, и ее снаряд разнес в клочья пятый вагон от начала… Еще выстрел… И тут из-за поворота медленно выполз еще один разрисованный русский бронепоезд - от носового вагона отлетел яркий сгусток и большой клубок белого порохового дыма… Иржи отпрянул от камня, немного отполз назад, встал и бросился бежать в распадок, миновав казачьи усадьбы и тот дом, где купил молоко. И с диким удивлением чех увидел, что прижимает к груди банку с молоком левой рукой. Отбросил ее в сторону - не до него, только бежать мешает. А в голове билась только одна мысль - их предали. Пушки знали куда стрелять - именно в этих вагонах были оборудованы пулеметные амбразуры… Сжатая соснами узкая дорожка уходила в сопки. Где-то далеко от реки была русская деревенька со странным названием Марково. Верст двадцать, но, может быть, и меньше, Иржи толком не знал. Бежать туда? Но русские начнут преследовать, у них казаки, а те воюют конными. Он не уйдет! Свернуть в лес, ползти на сопки - им вслед будет легче идти по его следам. У дороги стоял большой сарай, набитый под завязку сеном. Казаки не укладывали сено в стога, а забивали им сараи. И Колер решил там спрятаться, отчаянно бросился к широкой двери и замер - сверху в петли был накинут длинный засов. Снять его и зайти? А казаки сразу заинтересуются, кто же это в сеннике спрятался. Иржи лихорадочно заметался вдоль стен - так и есть, одна доска сдвигается, и вторая рядом. Ага! Видно, сынок летом девку сюда таскает, любится, и хозяин не полезет - засов же накинут на двери, и, значит, на сеновале никого нет… За досками оказалась глубокая выемка, как раз двоим полежать, с боков и сверху было битком набито душистое сено. Иржи заполз в нору и тщательно задвинул доски, моля бога об одном - чтоб не заметили. Прижался к щели глазом и для пущего сбережения надергал сена, чтоб в случае чего отползти вглубь и закрыться им, прижав к доскам. Пулеметная и пушечная стрельба на станции стихла, и только изредка слышались винтовочные выстрелы и негромкие хлопки револьверов. И тут со стороны домов показались три бегущих солдата, двое в шинелях, а третий в черной куртке. Иржи узнал своих, и как же они вырвались из этого ада, прошли через пулеметный ливень?! Двое с винтовками пробежали мимо сарая, Колер не разглядел их лица, но третьего, безоружного, он узнал сразу - веселый, улыбчивый словак по имени Вацлав отставал, прихрамывая на ногу. И понял, видно, что бежать не сможет - гримаса отчаяния исказила его лицо. Кинулся к сараю, схватился за засов. И тут у Иржи душа ушла в пятки - из-за домов выскочили казаки с желтыми погонами на плечах и бросились в преследование. Но добежали только до сарая и остановились…
- Братушки! Не убивайте!
Ломкий плачущий голос Вацлава Иржи узнал сразу, смотреть он уже не мог, ибо отодвинулся сразу от стенки, поглубже залез в нору и завалил дырку сеном.
- Допрыгался, тварь! А когда вы, чехи, наших из вагонов выбрасывали и насмехались над ними братушками не считали?! Да я тебя…
- Постой, Фома. Ты шинельку-то сними, зачем тебе шинельку-то портить…
Иржи похолодел, от второго голоса навевало смертью, да и шинель пленных заставляли всегда снимать перед расстрелом, чтоб кровью не испачкать. Маловато шинелей было, на всех не хватало. Вацлав тоже понял, что сейчас его, раненого и безоружного, казаки убивать будут, может стрельнут, но скорее зарубят шашками, и просяще заскулил:
- Братушки, не убивайте, я золото вам дам. Вот, возьмите. И в вагоне у меня под полом спрятано. Отведите на станцию, я покажу…
Иржи чуть облегченно вздохнул в первый раз, если алчность одолеет казаков, то на станцию отведут, а там офицеру на глаза попадутся, и Вацлав может жизнь выпросить… Если, конечно, семеновцы не договорились всех чехов перебить.
- Ого, Еремей, серьги-то какие большие!
Третий голос совсем не понравился Иржи, холодный, без алчности, но с каким-то вспыхнувшим интересом.
- Где взял их, чех? Говори, душу выну!!!
- У Войтеха за один золотой купил, то есть империал дал…
- Где этот Войтех?
- Он вам у вагонов сдался, господин урядник. Я видел, он руки поднял, и ваш офицер его с ног сбил…
- Живьем взял? Хорошо. Отстань, Фома, не снимай шинель. Помнишь, что наш ротмистр наказывал. И серьги эти с кольцами не бери. Ого! Да на них кровь, никак прямо из ушей сдернули?! Говори, сука, где бабу кончили, где?! У, падло! Песню про вас недаром сложили - "отца убили злые чехи, а мать в костре живьем сожгли"! Сам слышал, как в Канске ее крестьяне пели, что обездоленными по вашей милости стали!
До Иржи донеслись звуки ударов, пыхтение казаков и вскрики избиваемого Вацлава. И отчаянный, свирепый до мороза по коже, рев урядника:
- Говори!
- Это Войтех и Смигла. Офицерская жена, они ее вдвоем сильничали до смерти. Село большое, мы его сожгли, там партизаны были…
- С партизанами хрен, а вот за жинку ответят. Наш ротмистр таких особо велел собирать, он вам всем кузькину мать покажет, жопой на колья посадит! Пошли, сучонок, я тебя отведу и золотишко твое поганое их высокоблагородию отдам. Заговорите все, а то мы с вас ремней нарежем!
- А эти как, что убежали?
- Там коней уже поседлали местные казаки, и себе и нашим. А вон и они, с шашками скачут. Туда, станичники, туда двое упырей сбежали, с винтовками!!! Вот теперь не уйдут от семерых конных. Куда денутся? Пошли, чех, суд да дело вершить будем…
Копыта коней отстучали вдаль, и шаги, поскрипев по снегу, вскоре затихли. Иржи облегченно вздохнул. Теперь до темноты он из сарая не выйдет, отлеживаться будет. А там выползет и по дороге до Марково пойдет, извозчика до Иркутска наймет, за золотой довезут, к утру будет. А иначе нельзя - снег везде лежит уже толстый, через сопки не пройдешь, на железную дорогу не выйдешь. Только в дальнее село идти надо, поспеша и в темноте - не дай бог они посты у крайнего дома поставят. А ведь поставят - кто такое нападение коварное устроил, всегда в опаске держится. Как волк, хитрый и смертельно опасный. Жаль только - молоко выбросил, сейчас бы попил теплого...