Очередной герой
На часах пять утра, время вставать. Сегодня я поспал немного больше обычного: четыре часа, наверное. Организм требовал отдыха и не позволил бы мне встать раньше. Встаю с самодельной кровати, которая состоит из досок и матраса, начинаю приводить себя в порядок и боевую готовность. Я снимаю пуховик и надеваю на свитер бронежилет. Чувствуя, как по коже побежала дрожь, сразу накидываю пуховик обратно. Двадцатое февраля на дворе, ещё не хватало заболеть в самое неподходящее время. Затем надеваю на голову каску, а рот прикрываю марлевой повязкой. Осматриваю палатку и вижу: на соседней кровати спит мой сожитель Миша, он вернулся всего час назад. Его лицо все в саже. Я думаю, это из-за того, что он палил резину. Миша из Одессы, ему 29 лет, и он работает на одесском авиационном заводе. Жены и детей не имеет, приехал в Киев, чтобы изменить страну. Кстати, надо будет позвонить жене и сыну, они сильно переживают и боятся, что со мной может что-то случиться. Я их успокаиваю, вера родных поддерживает и мотивирует меня, без нее никак. Сейчас только 5:15 – слишком рано для звонка, они наверняка ещё спят, не хочу их будить.
Выйдя из палатки, я направляюсь к главному штабу «Самообороны Майдана», чтобы продолжить борьбу вместе с остальными. Майдан стоит, как и стоял. На главной сцене лидеры оппозиции говорят, что нужно сохранять спокойствие и не поддаваться на провокации. Мне кажется, что их уже давно никто не воспринимает всерьёз. Когда нужны были радикальные меры, они дали задний ход и побоялись брать на себя ответственность. Ее взяли лидеры радикальных группировок, и именно они сейчас движущая сила на Майдане.
Моё сердце обливается кровью. Мы уже похоронили не один десяток наших ребят, и я наслышан, что с той стороны тоже есть жертвы. А ведь возможно, эти ребята знакомы или даже были друзьями, но вынуждены стрелять на поражение. От таких мыслей мне становится не по себе. Я осматриваю майдан: он весь в огне. Это всё не обязательно, я не могу примириться с мыслью, что мир устроен именно так. Неужели, чтобы жить лучше, я должен идти на крайности и убивать людей?
Я прошел мимо пункта с едой – есть совсем не хотелось, и направился сразу в штаб. Мне не терпелось узнать, что случилось в те 4 часа, пока меня не было. Увидев одного из жителей нашей палатки, я окликнул его:
— Андрей! Иди сюда.
— О-о-о, Саня, ты куда пропадал?
— Мне нужно было немного поспать. Что-то произошло, пока меня не было?
— Да-да, кое-что произошло, Дом профсоюзов сгорел, – ответил Андрей.
— В смысле сгорел, как? – с удивлением спросил я.
— Я и сам точно не знаю.
Говорят, огонь перекинулся на здание, и все загорелось к чертовой матери.
— Жертвы есть?
— Неизвестно. Знаю, что силовиков много спасли. Лучше б они там все сгорели, – с ненавистью ответил Андрей.
— Да ладно тебе, они ведь тоже люди, и у них тоже есть семьи.
— Зато чести у них нет. Ладно, мне пора. Удачи, Сань.
Общее собрание будет в 7 часов, сейчас только 5:50. У меня ещё есть целый час, чтобы пройтись и осмотреть местность.
Выйдя из штаба, я направился бродить по майдану. Я тут уже 38-й день и не припоминаю, чтобы люди были настолько заряжёнными и сильными, как сегодня. Они чувствуют: победа близка. Мы создаём историю, мы есть сила. На сцене какая-то группа исполняет патриотическую песню, кто-то отбивает по бочкам ритм, люди разносят еду и помогают раненым. Народ объединился, не считать ли это победой?
Я все же направился в пункт раздачи еды. На голодный желудок идти в бой — это авантюра. На первое мне дали суп, а на второе – кашу и чай.
Я посмотрел на часы, они показывали, 6:55 – на майдане время течёт незаметно.
В штабе сказали, что сегодня в 9 утра мы идём в атаку теснить силовиков и чтобы все были в боевой готовности. Ходят слухи, что «Беркуту» дали огнестрельное оружие, поэтому мы должны быть максимально бдительны и осторожны.
В 8 часов люди начали собираться, и в 8:30 мы двинулись на улицу Институтскую. Я вижу у находящихся рядом людей охотничьи ружья и винтовки. Внутренний голос мне подсказывает, что сегодня может решиться многое. Это будет уже не просто атака с палками и камнями, а организованное нападение, с чёткими планом и целями.
Я вижу силовиков, слышу выстрелы, люди бегут в атаку, летят камни и коктейли Молотова. Мне по-настоящему страшно. Я слышу, как свистят пули, пригибаюсь и накрываюсь щитом. Смотрю в окна: там снайперы, вижу за баррикадами с той стороны дробовики и автоматы Калашникова. Я лежу и не знаю, что делать. Отползаю за баррикаду, тут вовсю готовится вторая волна атаки. Вижу, как люди в балаклавах и c ружьями в руках стреляют, пытаясь попасть в силовиков.
С правого края баррикады слышу:
— Я попал! Так вам, мрази.
Подбегает человек, у него в руках ящик с коктейлями Молотова. Я беру себе один, мне нужно оружие. Мы начинаем продвигаться вперёд, я поджигаю коктейль и бросаю, коктейль летит в силовика и попадает в голову. Он начинает гореть, к нему сразу же подбегают товарищи и тушат, через секунду отступают и прячутся опять. Он не двигается. Боже, кажется, я убил человека. Вижу, что майдановцы оттеснили силовиков, я бегу за ними, я должен увидеть его вблизи.
Когда я добегаю до тела и вижу лицо парня – c виду ему лет 27, не больше – меня начинает тошнить. Его лицо обгорело и искажено гримасой боли. Убийца, боже, как же я мог такое допустить.
Я вижу медиков, которые выносят на носилках трупы. Вижу, что люди лежат на тротуарах, не двигаясь, как мусор, – они мертвы. Наши отступают, они бегут без оглядки, а я не могу сделать шагу назад, я просто смотрю на тело, и всё.
Слышу выстрелы и взрывы, но всё это кажется мне нереальным, иллюзией.
Я чувствую боль, падаю, мне трудно дышать. Кажется, пуля попала в шею – скорее всего, резиновая, иначе я был бы уже мёртв. Ко мне подбегает медик, он пытается остановить кровь, но безрезультатно. Начинаю терять сознание. Вспоминаю о доме, родителях и семье... Всё кончено. Я не позвонил жене, я обещал, она ждёт, я не могу сейчас отправиться на тот свет, только не сейчас. Пытаюсь сказать медику, чтобы достал телефон из кармана, но изо рта выдавливается только хрип. Медик говорит, чтобы я молчал и сохранял силы. Не до этого мне, я готов умереть, но мне нужен телефон. Я собираюсь с силами и выкрикиваю:
— ТЕЛЕФОН!
Выходит достаточно неплохо, он сразу понимает, о чём я, отпускает мою шею и говорит:
— Зажми шею. Я так и делаю. Он достаёт телефон и спрашивает:
— Жена?
Моргаю, поскольку сил на кивок нет. Он набирает номер и вдруг падает, прямо на меня. Выстрел в голову, без шансов. Телефон падает у него с рук, я вижу, что трубка взята, секунды идут. Я отпускаю шею и пытаюсь дотянуться до телефона, сил мало, но дотягиваюсь. В глазах темнеет, я кладу телефон на ухо и зажимаю горло. Слышу, как она плачет и кричит умоляющим голосом:
— Сашечка, милый, ответь, прошу тебя.
Пытаюсь сказать, что я слышу, но получается только тихий хрип. Я сжимаю ещё сильнее горло, пытаюсь сказать, что все хорошо, но безрезультатно.
Телефон скатывается у меня с уха и падает на асфальт. Только не это! Я пытаюсь перевернуться, но не хватает сил. Лежу и смотрю на небо. Слышу взрывы и выстрелы, крики, но лучше всего мне слышно голос моей жены, которая пытается докричаться до меня в телефон. Чувствую, как по щекам стекают слезы. Я плачу, но не потому, что умру – я этого не боюсь – плачу из-за того, что не смог попрощаться с женой и сыном, а это самое дорогое, что у меня есть. Она тут, рядом, я чувствую её боль, и от этого мне ещё хуже.
Когда моё сердце остановится, я превращусь в очередного героя, но от этого не легче.