10 глава
Вечером они втроем вышли на прогулку по набережной. Огни Дубая отражались в воде, по улице проходили туристы и местные торговцы , предлагая то сувениры , то сладости.
Манэ шла чуть позади, любуясь видом и стараясь не думать о напряжении последних дней.
Неожиданно рядом с ними остановились двое арабов в белых дисдашах, что-то громко обсуждая между собой. Один из них окинул Манэ оценивающим взглядом и Левон уловил это. Его губы тронула холодная усмешка.
Он наклонился к Манэ и тихо, но достаточно отчетливо сказал - видишь их ? Если еще раз попытаешься спорить со мной, сдам тебя им на какое-то время, тут такое практикуют. Уверен, они не откажутся.
Поверив словам мужа , девушка побледнела, её сердце рухнуло вниз, а пальцы сами сжали ткань платья. Она в ужасе посмотрела на него не знала он шутит или говорит в серьез.
Тетя Левона, наблюдавшая за ними, с интересом приподняла бровь и расплавилась в вальяжной улыбке.
- Ох уж...Левон. Девушка вся побледнела... шутит он , шутит - она подошла ближе - не дрожи так , он же издевается.
Дома
Комната была погружена в легкий полумрак, за окном переливались огни Дубая. Манэ сидела на кровати задумавшись. Слова мужа про « сдам тебя арабам» никак не выходили из головы. Сказал бы это кто-то другой , она и на секунду не засомневалась бы что это всего лишь безобидная шутка. Но зная Левона...а вдруг...
Мужчина вошел в комнату, уже переодетый , спокойный, как всегда. Сердце Манэ заколотилось быстрее. Она видела как он молча достал часы с кармана положив их на тумбу и привычно подойдя к бару налил себе стакан воды.
Манэ набралась смелости, прикусив губу и тихо спросила:
- Левон...а ты тогда...ты ведь не всерьез говорил ? Про арабов...
Он замер на секунду , затем повернулся к ней улыбнувшись. Мужчина подошел ближе, сев на край, наклонился так , что бы она не могла спрятаться за взглядом в пол.
- Манэ, послушай внимательно - уже более серьезно начал он- я никогда не позволю никому прикасаться к тебе. Ты моя жена и это значит, что твое место рядом со мной - он сделал паузу изучая её лицо , дрожащие ресницы.
- ты слишком наивна, слишком легко веришь словам. В моем мире это опасно. Сегодня я пошутил , завтра это может быть кто угодно другой.
Манэ почувствовала как все внутри сжалось.
- запомни - продолжил он уже тише , но твердо - если я захочу , ты узнаешь это сразу. Я не играю чужими руками- мужчина встал - так что не стоит боятся глупостей.
С этими словами он отодвинул стул и принялся разбирать документы, оставив девушку сидеть на кровати с бешено колотящимся сердцем и новым взрослым пониманием: рядом с этим человеком страшно - но и странно безопасно одновременно.
Ближе к вечеру, в дом тети заглянул какой-то мужчина, он пришел поговорить с Левоном по делам. Предоставив им кабинет, Мариэтта отправилась на кухню налить кофе.
В тот же момент, Манэ вышла из комнаты, в лёгком платье, волосы распущены. Она спускалась вниз — хотела взятьводы на кухне. По пути мимо кабинета она услышала приглушённые голоса. Левон вел беседу с каким-то серьезным высоким мужчиной.
Любопытство взяло верх — она останавливается, едва дыша. Дверь приоткрыта, звук не совсем чёткий, но достаточно:
- Девочка не продержится до конца недели. Отец отказался от сделки. Что прикажете делать?- поинтересовался седовласый.
- Она больше не имеет ценности. Уберите её. - холодно произнес муж.
Манэ отшатнулась от двери. Сердце сжалось.
«Уберите её».
Девочка. Речь явно шла о подростке.
Без пафоса, без эмоций. Как будто говорил не человек, а камень.
Она прошла на кухню, руки дрожали.
Мариэтта поставила пустой поднос на мраморную столешницу, выдохнула. На ней был шелковый халат цвета слоновой кости и мягкие домашние тапочки. Она только что вышла из кабинета, где мужчины обсуждали дела, и снова приняла вид доброжелательной хозяйки — та, что не слышит, не знает, не спрашивает.
В этот момент в кухню вошла Манэ. Бледная, чуть растрёпанная, с видом человека, который только что вынырнул из холодной воды.
- Манэ, дорогая, что с тобой? - Мариэтта тут же подошла ближе. - Ты вся бледная!
Манэ попыталась взять себя в руки. Принуждённая улыбка скользнула по лицу, как рябь по стеклу.
- Всё в порядке. Я просто... не туда посмотрела, - выдавила она и опустила глаза.
Мариэтта с сомнением покачала головой, но не стала настаивать. Склонилась над туркой, снова поставила её на плиту.
- Ты кофейку? Или мятного чаю сделаю?
- Нет, спасибо... - Манэ замялась, словно боролась с собой. -Тётя...
Мариэтта подняла брови.
— Да, Манэ?
— Та... девушка. Про которую говорили мужчины. — Голос дрогнул, но она быстро справилась. — Я услышала... мельком. У неё какие-то проблемы?
Мариэтта застыла на полсекунды. Рука с ложкой чуть дрогнула, но лицо тут же вернулось в спокойствие.
— Лучше тебе не знать, милая. Это грязные дела. Такие, от которых руки не отмываются. И души — тоже.
— Она ведь ребёнок, да?
Мариэтта медленно поставила ложку на стол и повернулась к плите, не глядя на Манэ.
— Ребёнок... Да. Дочка Геворка Сафаряна.
Манэ сжала пальцы. Имя было знакомо. Сафарян — один из тех, кто пытался перебросить оружие через Тавуш, и был перехвачен людьми Левона. Их конфликт был жестоким, и многим уже стоило жизни.
— Её держат здесь, в Дубае?
— Манэ... — Мариэтта обернулась, посмотрела прямо ей в глаза, мягко, но с печалью. — Слушай старшую. Не задавай таких вопросов. Ты думаешь, всё чёрно и бело, но здесь только серое. Ты — жена дона. Ты должна стоять рядом, а не поперёк.
—рядом — значит, молчать, когда убивают детей?
Мариэтта помолчала. Затем устало вздохнула.
— Ты не первая, кто так думает. Но... этот мир не про милосердие. Если бы Левон был мягким — он давно бы умер. И мы с ним.
Манэ опустила глаза.
— А что... — голос едва не сорвался, — ...будет с ней?
Мариэтта отвернулась к плите, сняла турку и начала медленно наливать кофе в чашку. Движения были медленные, точные — как будто она таким образом оттягивала ответ.
— Утром её не станет, — сказала она наконец. — Всё уже решено. Сегодня — последняя ночь.
Манэ словно окаменела. Мариэтта поставила чашку перед ней, глядя пристально:
— Выпей. И забудь.
Но в груди Манэ уже пульсировало только одно: "Сегодня последняя ночь"
Вечером того же дня, Левон отправился на встречу с самым довереным ему человеком- Суреном.
Мы не успели, — говорит мужчина без приветствий.
Левон даже не посморел в сторону только подошедшего мужчины. Они стояли на терассе крыши дорогого ресторана.
— Когда?
— Сегодня днём. Их люди всё-таки вычислили схрон. Одного из наших водителей подставили — и девочку забрали обратно.
Выдохнув, Левон все же посмотрел на столько лет прослужившему преданно ему мужчине.
— Что с ней сейчас?
— По словам Араика... она ещё жива. Но это вопрос времени. Сафарян уже разослал весточку: "Моя дочь — не монета. Я не торгую детьми." Думает, мы держим её ради давления.
Левон тихо выдохнул. Пальцы побелели от напряжения.
— Мы же отвезли её через людей из Эль-Айна. Это было чисто. Она должна была успеть сбежать до того как наши люди собрались бы прикончить ее.
— Было чисто. До тех пор, пока кто-то не слил маршрут. Или заметил её.
— Есть риск, что узнают, кто стоял за этим- добавил он.
Левон наконец поворачивается к Сурену. В глазах — не страх, не паника. Ярость кипела в нем.
— Если Совет заподозрит, что я осознанно пытался спасти дочь Сафаряна... Я потеряю всё. Доверие. Контроль. Половину Еревана.
Сурен медленно кивает:
— Я знаю. И я не понимаю, зачем ты вообще начал это.
Левон отводит взгляд, смотрит в темноту.
— Потому что она не должна была умирать. Она еще ребенок. Ни один ребёнок не должен.
Левон перевел взгляд на город и тяжело выдохнул.
Сурен долго молчит. Затем, уже мягче:
— Но ты же знаешь, Левон. В этом мире нельзя быть человеком. Ты либо бог, либо мясник.
Левон медленно оборачивается к нему.
— А если я устал быть мясником?
— Тогда ты начнёшь умирать. Медленно, изнутри. А за тобой — и все, кто рядом.
Он смотрел Левону прямо в глаза.
— В том числе твоя жена.
ВРЕМЯ 23:30. В комнате Левона и Манэ.
Манэ вошла в комнату резко, почти распахнув дверь. Она не кричала, но от напряжения в её голосе звенел воздух.
Левон стоял у окна, спиной к ней, медленно закуривая. Он даже не повернулся.
— Значит, всё? — начала она. — Это уже решено?
Он молчал.
— Ты правда так спокойно приказываешь убить ребёнка? — голос её дрогнул, но не стал тише. — Без суда. Без сожаления. Просто «уберите её» — как будто речь о мусоре?
Он медленно выдохнул дым и, наконец, обернулся. Лицо — спокойное, слишком спокойное.
— Это не твоё дело, Манэ.
- не мое дело ??- она подошла ближе, глаза сверкают. — Это жизнь, Левон! Девочка, которой нет восемнадцати! А ты...- она сглатывает
— Ты ведь даже и глазом не моргнул, когда сказал это.
— Я делаю то, что должен.
В комнате повисла пауза.
— А ты — моя жена. Ты не участвуешь в этих решениях.
Манэ тихо рассмеялась — сухо, горько.
— А, ну конечно. Удобно, правда? Я — жена дона. Сижу красиво, молчу, улыбаюсь и не задаю вопросов. Ты хочешь, чтобы я была куклой, Левон?
Он не ответил. Он знал, что каждое слово — как лезвие. Но говорить правду он не мог
— Скажи мне честно, — сказала она тише, но с куда большей силой. — Тебе совсем плевать?
Молчание...
— Ты просто лишь жизни маленькую девочку ?
Он сделал шаг вперёд. Голос — глухой, выверенный:
— Если этого требует дело — да.
Эти слова ударили сильнее, чем крик.
Манэ отступила на шаг. В горле встал ком. Глаза налились слезами, но она не позволила им упасть.
— Ты чудовище, — прошептала она. — Холодный, бездушный чудовище.
- если хочешь выжить рядом со мной — научись не задавать лишних вопросов.
Он подошёл к комоду, положил пистолет, который только что снял с пояса, и аккуратно расстегнул манжеты рубашки. Спокойно, методично — будто сцена, которая только что произошла, его не задела.
Манэ стояла, сжав кулаки до белых костяшек. Она хотела закричать. Ударить. Бросить что-то в него. Но он даже не смотрел на неё. Словно она — одна из сотен. Несущественная.
Она выдохнула, развернулась и вышла из комнаты, медленно, но с прямой спиной. Он не остановил её.
Только когда за ней закрылась дверь, Левон позволил себе сжать челюсть.
Сигарета в пальцах догорела до фильтра.
В САДУ:
Дубайская ночь была на удивление прохладной. Воздух, напитанный запахом цветущего жасмина и пыли, окутывал сад у виллы мягкой тенью. С фонтанов капала вода, где-то в кустах стрекотали цикады, и всё казалось почти мирным.
Почти...
Манэ вышла на улицу босиком, как делала в детстве. Тихо, легко, будто её ноги не касались земли. Внутри — не было сна. Не было покоя. Только гулкая, тяжёлая обида.
"Он бы её убил. Просто так. Без объяснений. Без сомнений."
Ноги сами вынесли её вглубь сада — туда, где мраморные колонны подпирали беседку, а между ними росло дикое вьющееся растение, давно вышедшее из-под контроля. Тут никто не сидел днём — слишком жарко, но сейчас место было прохладным и темным, почти тайным.
Манэ уже хотела свернуть обратно, когда услышала голос.
— Я же тебе говорил, что это не сработает, — послышался кто-то мужской, низкий, знакомый голос. — Или шпион у нас, или кто-то болтнул.
Она замерла. Узнала голос.
Сурен.
Правая рука Левона. Тот, кто редко говорит, но если говорит — значит, серьёзно. Значит он остался у нас...
Она прижалась к колонне, затаив дыхание. Голос доносился откуда-то сбоку, чуть приглушённый — он стоял спиной, разговаривая по телефону. Не видел её.
— Мы уже всё сделали: маршрут через Эль-Айн, водитель проверенный, документы — чистые -Пауза
— Сам Левон лично выбрал, кому доверить перевозку. Он ночами не спал, ты понимаешь? А теперь всё сорвано.
У Манэ внутри что-то дёрнулось. Сердце замерло, а потом ударило быстрее.
Левон лично выбрал... перевозку?
Сурен прошёлся по дорожке туда-сюда, явно раздражён.
— Ты понимаешь, что было бы, если б кто-то узнал, что он пытался её вывезти ? Всё бы рухнуло. Совет бы его сожрал. Он спасал её, а она ещё и...-пауза, он понизил голос.
-...сорвала всё. Она не знала, что вмешивается. Сама же и сдала точку.
Манэ медленно, глубоко вдохнула. Воздух не доходил до лёгких. Она чувствовала, как ноги налились ватой, а в груди что-то сжалось в болезненный узел.
Он... не хотел её убивать.
Он спасал её... И не сказал мне.
Он смотрел мне в глаза. Сказал: «Да, если дело требует ».
Ложь. Спокойная, как яд.
Сурен продолжал говорить, но она уже не слышала. Всё вокруг заглушал звон в ушах. Она медленно отступила, не дыша, не двигаясь громче шелеста листвы.
Когда отошла достаточно далеко, чтобы быть уверенной — он её не услышит — только тогда развернулась и пошла прочь. Нет, не пошла — побежала.
Она остановилась у двери их спальни. Рука зависла над ручкой.
Внутри — тишина. Там, наверное, он. Снова у окна. С сигаретой. С этим лицом камня, на котором никто не читает чувств.
Манэ медленно опустила руку. Не вошла.
Развернулась и ушла в другую сторону коридора.