1
Мокрая трава щекочет детские стопы. Птицы умолкли и лишь прохладный ветерок обдувает маленькое тельцо.
- Мама! Смотри, смотри! На небо малину разлили!
Женщина, конечно же не посмотрев на небо, начала ругаться на дочь.
- Подь сюды! Босоножки хоть возьми. Клещей наберешься, я тебя домой не пущу. Останешься ночевать с Тоби.
Топот маленьких ножек остановился. Девочка постояла секунду в раздумьях о том, кто больше храпит: мама или такса, и побежала дальше, скрываясь от матери в густой высокой траве.
Кажется, что в шелесте сухих травинок можно скрыться от всего: от мамы, от взросления, от старости, от ответственности. Хотя в детстве казалось всё это таким далёким и простым. Нам можно было лечь на землю, не думая о цвете одежды, петь песни, не думая о том, что кто-то услышит, или нахвататься заусенцев от якобы волшебной палки. И только повзрослев мы поняли, что всё это делать было нельзя. Словно портал в другой мир трава рассеивается, открывая вид на малиновое небо и такую же реку. Маленькая церквушка словно спала на этом берегу.
«Интересно... какие на вкус эти облака»
Маленькая ладошка устремилась в высь пытаясь ухватиться за вату.
Колокольный звон обволок все внутренности и тепло полилось по жилам. Девочка не знала почему так реагировала на колокола, но знала, что это хорошо. Церковь будто ожила от этих звуков. Ожил и далекий силуэт. Кто-то подбежал ко входу, бросился на колени и стал судорожно креститься. Шажок, ещё немного. Вот и нарушен родительский запрет не подходить к незнакомцам. Силуэт превратился в старика. Борода и усы его вздрагивали от молитвенного шёпота, а рука взмахивала ото лба к груди. Девочка знала, что так не молятся. Это было скорее похоже на панику.
Последний звон оглушил малышку словно взрыв. Старик резко повернулся на неё и уставился холодными испуганными глазами. Малышка содрогнулась.
- Не бойся... не бойся! Не бойся? - начал старик, отойдя от девочки на шаг. - Ты чейная будешь? - он потрепал её по голове и переместился на свой рыболовный стульчик.
- Мамина- с опасением выдала девочка.
А старику и не важно, что она отвечает. Главное, что она его теперь слушает.
- Светленькая... светленькая. А знаешь почему? - старик посмеялся- Это тебя ангел поцеловал. Да...ангел... Нас с тобой боженька бережет.
Он немного переместил удочку и продолжил.
- Я раньше тоже тут бегал... Вижу звон колокольный тебя тревожит. Но это ничего. Это хорошо даже. Мы вот раньше в церковь эту ходили каждое воскресенье. А сейчас... Что сейчас? Никого нет уже. Пустая стоит. Редко кто сюда из посторонних зайдет. Да...
Он почерпнул ладонью речной воды и выпустил её назад через пальцы.
- Видишь... Время утекает... Да... Я вот раньше бегал в траве этой же. Друзья были у меня, да. Свадьбы здесь раньше играли. Ой песни какие были. Таких и не поют теперь. Да... Потом война случилась. Тяжело было, но слава богу наша глушь и не нужна никому была. Я ещё совсем малой. Лет 7 мне тогда было что ли. Тарзанки на реке мы тут делали. С другом моим. Друг у меня был когда-то... да...
Девочка присела у его ног и посмотрела на рассказчика.
- А? Ты чего? Ааа. Точно. Друг был, да... Мы малые совсем. Лет семь говорю было. Ну и плавать бегали с одного на другой бережок. И побежали как-то. Он значится бежит, бежит. А небо! Ой небо как сейчас прям.
-Малиновое?- хохотнула девочка.
Дед улыбнулся и щелкнул её слегка по носу.
- Малиновое, малиновое, пигалица. И церковь эта стоит. Раньше много сюда приходили. Ах да... я уже говорил. Ну и колокол тут запел. А колокола алые, яркие, словно на картине. Я стою как вкопанный. Сдвинуться не могу. Взгляд отвести от красоты такой. Рука сама креститься потянула. Да... красота.
Глаза старика потускнели. Они стали настолько пустыми, что даже блики воды в них были видны.
- А друг что? - похлопала глазами девочка.
-Друг? А... Друг. Война была говорю. Страшно. Он, пока стоял я, на другую сторону переплыл. А там снаряд упал. Что там взрывали черт его знает... да и он уже запамятовал... В общем погиб друг мой. А меня - он перекрестился и показал пальцем в небо- уберег он. Да... Уберег.
Девчушка аккуратно встала и положила ручку на старое сухое плечо. Глаза её блестели. Со стороны казалось, что она плачет, но плакал этот странный человек.
- Ты чего пигалица? Не плачь. - он потрепал её по голове. Взгляд его больше не пугал малышку. Он казался уже не испуганным, а теплым, как трава в которой она пряталась от матери. Он отвернулся, отвлекшись на бульканье в воде. Когда он посмотрел на неё снова, было понятно, что он уже не помнит, что было минуту назад.
- Ты чего, дитё? Потерялась, а-ль спросить что хотела?
Девочка лишь погладила старика по голове и убежала.
Через несколько лет я вернулась на тот холм, с которого была видна церквушка и прозрачная река. Старика я больше не увидела, но его стул и удочка так и стоят на берегу. В дальнейшем я выясняла, что старика звали Василием Аркадьевичем и считали его местным сумасшедшим. Остальной рассказ от пожилой коренной жительницы я о нём не услышала. Слова её заглушил малиновый звон, который так не давал покоя этому странному человеку.