Глава 21
Даня
Эта серия выездных игр стала первой самой сложной в моей жизни.
Нет, не оттого, что соперник рвал и метал, в попытке удержаться на плаву и вырвать у нас победу. Спойлер: у них ничего не получилось — две игры из двух остались за нами. А потому что я оказался на целую неделю преступно далеко от Царицы. А мысль, что она каждую ночь и каждое утро засыпает и просыпается в моей постели без меня — поистине убивала!
И даже наши ежевечерние “созвоны” по видео облегчение приносили едва ли. Радость была недолгой. Стоило Юле только “отключится”, как меня тут же неумолимо накрывало тоской. По ней, по квартире и даже по шерстяному блохастому, которого Юля обозвала ласково Хаси. Я, черт возьми, скучал! Впервые в своей взрослой сознательной жизни я скучал “по дому”.
Казалось бы, все те же стены, та же мебель, но с появлением Обезьянки моя холостяцкая берлога начала ощущаться по-другому. Задышала по-новому. Другими ценностями и жизненными ориентирами. Обросла уютными мелочами и запестрела планами. А, возможно, и надеждами на то, что однажды эти — некогда одинокие — стены услышат топот детских ножек?
Ладно, с этим пока притормозим. Но в перспективе, я совсем не против. Всю неделю невольно размышляя об этом прихожу к выводу — рано или поздно это должно было случится. Мой жизненный вектор должен был сместиться. Сыт одним хоккеем не будешь. Карьерой жить не сможешь. Кто бы что ни говорил, но рано или поздно любому хочется: любви, ласки и душевного тепла. Жену заботливую рядом, дом полный ее глупых безделушек, кота, собаку и парочку спиногрызов с очаровательными мамиными глазами. Хочется же? Видимо пришло мое время. Ибо дальнейшей жизни без Царицы я себе уже не представляю.
— Во сколько завтра прилетаешь? — разомлевшая и раскрасневшаяся, разметав волосы по подушке улыбается мне в камеру Царица.
Я с величайшим трудом отвожу взгляд от ложбинки между ее грудей, выглядывающей из V-образного выреза футболки и лениво потягиваюсь, говоря:
— Ориентировочно в три, если вылет не задержат. Поговаривают, что на нас надвигается какой-то страшный циклон.
— Оу…
— Надеюсь ты меня встретишь?
— В аэропорту?
— Можно дома. Голенькой пойдет.
Обезьянка смеется:
— Ну, встретить голенькой в аэропорту будет несколько проблематично, согласна.
Я улыбаюсь.
Мы замолкаем. Просто молча смотрим друг на друга сквозь экраны смартфонов. С нами такое последнее время случается регулярно. Не знаю, зачем это Царице, а я просто люблю на нее смотреть.
Да, дьявол, мне нравится этой девчонкой любоваться! Тонуть в ее горящем диким пламенем взгляде. Таять от ее мягкой улыбки. Урчать довольным котом от мысли — моя. Только моя и ничья больше! Только я ее целую. Только я ее касаюсь. Только я ее люблю. Не трахаю, а люблю! И онлайн и оффлайн — только со мной. Это будоражит и возбуждает. Настолько, что у меня снова встает. Хотя мы только-только закончили, как Юля скромно это называет, «шалить».
Приходится стиснуть зубы, и слегка сползти по спинке кровати, в положение полулежа, чтобы все что ниже пояса к чертям себе не передавить.
Царица, разумеется, эти телодвижения замечает. Все понимает в лет. Закатывает глаза с осуждением, а у самой подрагивать уголки губ в улыбке:
— Только не говори, что ты опять!
— Не говорю.
— Милохин — ты монстр. Теперь я начинаю понимать, почему к тридцати пяти годам ты все еще не женился. Не нашлось такой сумасшедшей, которая выдержала бы твои аппетиты?
— К слову, такие аппетиты у меня только с тобой. Что я могу поделать, если ты в таком виде — чистый секс? А его уже не вставляет моя рука.
— Я не понимаю, откуда в тебе столько сил после ваших зубодробительных игр? Скажи честно — ты киборг? Сверхчеловек? Терминатор? Супермен?
— Супермен, точно. А ты мой криптонит.
— И что это значит? — заламывает бровь Царица. — Что тебе рядом со мной хочется сдохнуть?
— Это значит, что ты моя главная слабость. Боже, Юля, — смеюсь, покачивая головой, — ты напрочь угробила момент!
Царица кусает губы в конце концов начиная тоже заливисто хохотать. Отсмеявшись, говорит:
— Нет, и все же, сдается мне, что не такой уж ваш хоккей и тяжелый вид спорта, каким кажется. А все эти ваши отдышки — профессиональная игра на камеру.
— А это, между прочим, обидно. Мы там каждую двадцатиминутку умираем на льду, а ты так безжалостно умоляешь наши заслуги.
— Тогда как объяснить, откуда в тебе столько запала на секс, после нескольких часов безжалостного ледового побоища?
— Возможно потому что член не держит клюшку? Ему без разницы, когда вставать.
— М, звучит как очень плохое оправдание. Наверное и рассказы про то, какая у вас неподъемная амуниция тоже блеф? — рассуждает коза, задумчиво накручивая локон на палец. — Да, тяжесть вашего вида спорта определенно переоценивают. Бегать по льду любой дурак может, — откровенно потешается Царица, понимаю, что не всерьез.
— М, вот так значит? — подыгрываю я.
— Мхм, — хитро стреляет глазами Марта.
— О, детка, ты встала на опасную тропинку.
— Что, неужели меня теперь найдут и пустят на клюшки за то, что я раскрыла мировой хоккейный заговор?
— Хуже.
— Что может быть хуже?
Как насчет побывать в моей шкуре, Царица?
План в моей голове созревает моментально. Я уже прикидываю, кому нужно позвонить и с кем договориться, чтобы выбить нам с Обезьянкой небольшое полуторачасовое окно в ледовом.
Но ей я этого не говорю. Меньше знает, крепче спит. Хмыкаю, закидываю руку за голову и бросаю:
— Завтра, когда прилечу, узнаешь.
— Звучит так, будто бы план «встретить дома голенькой» уже неактуален…
— Нет, этот пункт мы оставим. С него и начнем.
— А чем продолжим?
— Правильнее будет спросить «где».
— И…где же? — слышу по голосу, как напрягается Царица.
— Скажу одно, тебе не помешает хорошенько выспаться и набраться сил. Они тебе определенно понадобятся.
— Ты же не заставишь меня встать на коньки и не начнешь гонять по коробке за этой вашей резиновой штукой, да? — слетает нервный смешок с губ девчонки.
Я расплываюсь в довольной улыбке.
Обезьянка в ужасе округляет глаза.
Вот ты и попалась, малышка.
В целях профилактики ей будет полезно прочувствовать на собственном опыте все хоккейные тяготы. Может хоть тогда то, что у меня стоит на нее буквально двадцать четыре на семь — Обезьянка начнет ценить в разы больше.
— Ты же шутишь, да? — растерянно пищит у меня за спиной Царица.
Я хмыкаю, сильнее сжимая в своей ладони ее пальчики, чтобы не вздумала дать деру. Веду за собой пустыми служебными коридорами ледового до раздевалки. Через полчаса у нас “забронировано” часовое окно на малой коробке, где будем только мы одни и не души больше.
С основным льдом, где проходят все матчи, не сложилось. Там сегодня потоком идут тренировки всех команд клуба: от женской до малышковой. Хотя, я уверен, что Царице для “полного погружения в хоккей” и маленького катка будет предостаточно. Укатаю так, что со льда будет выползать на четвереньках.
Хотя, ладно, что я, изверг какой? Благородно вынесу ее на руках.
Я улыбаюсь, уверенно пересекая длинный коридор.
Царица щиплет меня за бицепс, возмущенно шипя:
— Даня.
— Слушаю тебя, детка?
— Самое время предупредить, что я не дружу с коньками!
— Подружишься.
— Со своей координацией я скорее раскрою себе череп…
— Не правда. Все у тебя с ней нормально. Я проверял.
— Когда это?
— В постели. Помнишь мы как-то занимались сексом в позе…
— Да я серьезно же! — перебивает Царица, разозлившись. — В старшей школе на уроке физкультуры я продержалась на коньках ровно десять секунд и сделала четыре шага, пока не расквасила себе нос. Кровища хлестала во все стороны, а мой шнобель стал на пол лица! Без шуток! Это был первый и последний раз, когда я рискнула выйти на лед.
— Знаешь, в чем разительное отличие между “тогда” и “сейчас”? — оглядываюсь я, толкая дверь с табличкой “мужская раздевалка”, пропуская Царицу вперед.
— Моей неуклюжести на тринадцать лет больше и я уделаю себя в два раза быстрее?
— Тогда рядом не было меня, — подмигиваю самодовольно.
— М, дай угадаю, это значит что, если что, ты меня поймаешь? — язвит коза.
— Если что, я быстро и профессионально окажу первую медицинскую помощь твоему очаровательному шнобелю, он даже не успеет распухнуть, — посмеиваюсь, щелкая Юлю пальцем по кончику аккуратного носика.
Царица клацает зубами, заставляя одернуть руку и одаривает меня хмурым взглядом, демонстративно гордо дефилируя в раздевалку. Я за ней. Следом. Приклеившись глазами к ее классной пятой точке, что экстремально обтянута черными спортивными леггинсами, совершенно не оставляющими простора для фантазии. Иду, облизываясь, как голодный кот на сосиску. Эх, кто бы знал, как я соскучился по этой вертлявой жопке за прошедшую неделю в командировке.
Да я, вообще, много по каким частям тела этой заразы соскучился. Если абстрагироваться от секса… ну, по глазам, например, которые умеют: и любить, и убить одним взглядом. И губам, которые порой улыбаются так, что от одного мимолетного взгляда на эту улыбку можно кончить… Дерьмо! Нет, от секса абстрагироваться не вышло.
— Ты должен знать, что есть люди, которые просто не созданы для баланса, — выдергивает из пошлых фантазий ворчливый голосок Юли.
— Есть, — соглашаюсь я. — Ты к этой категории не относишься. К тому же, у тебя сестра бывшая фигуристка, а парень, зять и племянник — хоккеисты. Для тебя смертный грех не стоять на коньках, — бросаю, закрывая за нами дверь, предусмотрительно проворачивая ключ в замке, во избежание всякого рода вторжений, пока я снаряжаю своего “бойца”. Вид Обезьянки в нижнем белье и без него — исключительно моя прерогатива. Только у меня на это зрелище эксклюзивный пожизненный абонемент.
— Одним грехом больше, одним меньше, — философски замечает Обезьянка. — Все равно рай мне уже не светит. Как и тебе, кстати говоря. Я больше чем уверена, что за тобой там уже закрепили должность короля чертей, Милохин.
— Король — звучит неплохо. Будешь моей королевой?
— Хм… — хитро хмыкает моя зазноба.
Я приземляю свой черный хоккейный баул на пол, скидывая с плеча перевязанные за шнурки женские коньки, которые прикупил по дороге из аэропорта, искренне надеясь, что угадал с размером. Протягиваю клюшку Царице:
— Подержи-ка.
Юля хватается за снаряд, что едва ли не с ее рост, миленько так прижимая двумя руками к груди, как ребенка, и оглядывает пустые лавки.
— Так вот значит, как выглядит святая святых, где вы проводите большую часть своей жизни? Ничего так, миленько, пустенько и воняет потными мужиками…
Я посмеиваюсь:
— Ты не была здесь после игр. Сейчас, считай, тут стоит лишь легкое амбре.
— Тяжело быть мужчиной.
— Не тяжелее, чем женщиной. У нас хотя бы логические цепочки реально поддаются законам логики, в отличии от ваших.
Царица фыркает.
Я присаживаюсь на корточки, вытаскивая из баула амуницию. Щитки, налокотники, нагрудник, хоккейные шорты, рейтузы и ракушку. В самом конце вываливая на скамейку свитер и краги. Все это великолепие на два, а то и три размера больше Обезьянки.
Царица молча наблюдает, в конце концов замечая:
— Ладно, коньки — ок. Но форма-то твоя нам зачем?
— Чтобы ты не думала, будто хоккей это легкая прогулка по пляжу в хлопковых шортах.
— В смысле “я не думала”? — теряется. — Подожди… — лихорадочно бегает глазами Юля, — ты что, собрался вот это все нацепить на меня? — взвизгивает. — На маленькую, хрупкую, пятидесяти пяти килограммовую меня?! Да у меня же позвоночник сложится в копчик под таким весом!
— Скажи спасибо, что я не притащил вратарскую форму. Вот где настоящий вес. Видела, какие у них здоровенные щитки? А шлем? Не каждый мужик выдержит. Особенно, когда ему в этот шлем хреначат шайбой со скоростью под сотню километров в час.
— Спасибо, блин! — обижено топает ногой Обезьянка.
— Пожалуйста.
— Знаешь, Даня, если ты хотел от меня избавиться, милосерднее было бы сбросить меня с крыши. Я бы хотя бы меньше мучилась!
— Тогда это было бы быстро и скучно. Никакой фантазии. Ты термобелье и носки взяла?
Юля морщит нос, насупившись.
— Ладно, — улыбаюсь, стягивая с ее плеча розовый спортивный рюкзак, — сам найду.
— Я беру свои слова обратно, — канючит Царица, — ты очень сильный и очень выносливый. А хоккей — невероятно тяжелый спорт, в котором слабаков не держат. Давай поедем домой и займемся другим видом тренировок, м? — прихватывает зубками губу, поднимая на меня щенячий взгляд.
Я выдерживаю торжественную паузу. Улыбаюсь, подхватывая указательным и большим пальцем острый подбородок Обезьянки. Тяну на себя, заставляя привстать на носочки. Чмокаю в губы, едва касаясь своими. Разок. Второй. Третий. Слышу ее облегченный выдох и решительно выдаю командным шепотом:
— Белье натягивай, с щитками, так уж и быть, помогу, салага.
— Ненавижу тебя, — бубнит зараза, заезжая мне клюшкой по заднице, чем вызывает только очередной приступ хохота.
Нет, не то, чтобы я изверг и хочу посмотреть на страдания Царицы…
А, впрочем, кого я обманываю!
Юля
Если я еще когда-нибудь в своей жизни посмею сказать, что хоккей не тяжелый вид спорта — промойте мой рот с мылом и заклейте его клей-моментом. А лучше сразу закатайте меня в лед и наклейте на борт памятную табличку с надписью: “ее жизнь была яркой, но она слишком много болтала”. Особенно если я соберусь ляпнуть подобное в компании профессионального, мать его, хоккеиста!
Достаточно того, что всего одна моя невинная шутка уже вылилась в целую тонну вышедшего из меня пота, заработанную тахикардию и молящие о пощаде мышцы. Я боюсь даже представить, какую месть придумал бы Милохин, заяви я о таком всерьез! Готова поспорить на свою последнюю нервную клетку — средневековые пытки показались бы мне райским блаженством, а сжигание на костре — сеансом в солярии.
И, к слову, раз уж об этом зашел наш разговор… я не представляю насколько надо быть отбитым на голову фанатиком, чтобы добровольно подвергать свое тело подобным истязаниям! Всю свою жизнь. Вы только задумайтесь! С четырех и до сорока (в лучшем случае) изо дня в день умирать на тренировках в жутчайшей мышечной агонии.
Хоккей — это ужасно! Сложно, больно, потно, мучительно и травмоопасно. У тебя забиваются ноги, отваливаются руки, разрывается сердце и взрываются гребанные фитнес брослеты от шкалящих значений в графе “пульс”. С тебя ручьями течет пот, пробираясь в трусы, лифчики и даже, блин, носки! Термобелье липнет. Защита мешает. Щитки натирают, а ступни ломит. В таком состоянии даже просто дышать тяжело! А эти сумасшедшие стокилограммовый мужики умудряются еще и бегать…
Бегать, Карл!
До сегодняшнего дня я искренне считал, что нахожусь в сносной спортивной форме. Что мое подкачанное тело готово к любым трудностям, но хоккей… Хоккей — это не трудность. Это, мать его, армагеддон помноженный на апокалипсис и все это в квадрате!
И это я еще не тренировалась толком…
Нацепить на меня форму с мужского плеча было лишь половиной беды. Затянув ее скотчем во всех местах, где было можно и нельзя, Милохин ржал, как конь, когда я оказалась в полном обмундировании повисшем на мне мешком. Тогда-то я, честно, впервые задумалась о том, сколько лет дают согласно УК РФ за убийство по неосторожности? Ну, скажем, если я прыгну на этого индюка-затейника и случайно сверну ему шею…
Выкатить на лед и заставить меня стоять — стало проблемой номер два. Мой нос с каждым шагом неумолимо тянуло ко льду. Эти два “товарища” жаждали пламенной встречи и моих дальнейших затрат на ринопластику. И только вера Милохина все еще держала меня на ногах.
Ну, ладно!
Справедливости ради — вера и руки Милохина которые, стиснув за талию, катали по коробке как не твердо стоящего на ногах ребенка.
Как итог, не сразу, но баланс я поймала. Даша оказался прав. С координацией у меня все не так уж и плохо, как я думала. Да только восхищение собственной персоной у меня было недолгим. Тут настало время самой сложной части всей тренировки. Время попыток Дани заставить меня бегать по льду с длиннющей хрен-знает-скольки-метровой деревянной палкой, гордо именуемой в этом спорте — клюшкой. Бегать за маленькой черной резиновой хренью, которую я и в стоячем-то состоянии различаю на льду с трудом, а уж на бегу и подавно!
Эпичности всему этому представлению добавляло и то, что краги постоянно слетали с моих миниатюрных ладоней, а злосчастная палка путалась у меня под ногами. Из-за чего я каждый пройденный метр “коробки” завершала эффектным падением, приземляясь: то на задницу, то на коленки, то на руки.
Даню это веселило. Меня злило. Клюшку надламывало. В конце концов не выдержал никто! С очередным моим замахом по шайбе и фееричным промахом, после которого клюшка ударяется о борт, а я, крутанувшись на сто восемьдесят градусов, теряю равновесие — Даня сгибается пополам от хохота, прокатываясь коленями по льду. Я навзничь валюсь в центре катка, распластавшись как упавшая с неба звезда. А клюшка сломавшись, разлетается на две неравные по длине половинки.
Все.
Финита ля комедия.
Вызывайте скорую, кажется я сейчас умру! Сердце молотит, как цилиндры в двигателе. Кровь пульсирует в венах словно в нервном припадке. Я хватаю ртом воздух, но моим маленьким легким его катастрофически не хватает, чтобы развернуться и заработать в полную силу. По телу будто асфальтоукладчик проехал. Размазало и размотало меня, короче, конкретно.
Проржавшись, Милохин подкатывает ко мне, нависая своей мощной фигурой. Упирается ладонями в колени, совершенно не сочувственно интересуясь:
— Жива?
— Кажется… но у меня точно стало на целую жизнь меньше…
— Воды?
— Мне так хреново, что лучше сразу яду!
Новый приступ мужского раскатистого хохота звонко отрекошетив от стен, разлетается по всему ледовому. Я сегодня Юля — посмешище. Будем знакомы! Но настолько вымотанная, что даже обидится сил нет.
Милохин тянет руку, я отбиваю его ладонь перчаткой:
— Уйди, оставь меня лежать здесь, я умру героем.
— Смерть от переохлаждения — слабо тянет на героическую, Обезьянка.
— А от стыда?
— За такое тоже орденами не награждают. Хотя, возможно, и были прецеденты. Но на твое несчастье, свидетелем твоего позора был только я. А я умею хранить секреты, — снова тянет ладонь Даня. — Хватайся.
На этот раз я не сопротивляюсь. Благоразумно позволяю поднять свое тело, с тихим «ой», проскальзывая лезвиями на месте. Чуть не падаю снова. Ловкий Милохин подхватывает меня на руки. И делает это так легко, будто десятки килограмм для него не тяжелее плюшевого медведя. Хотя, после сегодняшнего мастер-класса я охотно готова поверить даже в то, что при острой необходимости мой личный супермен сможет сдвинуть в одиночку и КАМАЗ.
Даня выкатывается со льда и шагает в сторону раздевалки.
Я устало упираюсь лбом в его висок, обнимая за шею.
— У тебя ужасная работа, Милохин. Мне тебя очень, очень жалко!
— Это тебе с непривычки так кажется, — улыбается он. — На самом деле хоккей для нас всех уже сродни наркотику на котором мы крепко “сидим”. Без дозы начинается ломка.
— И что, неужели ты не разу не пожалел?
— О чем? Что пришел в большой спорт? Было дело, конечно. Даже были мысли сменить профессию. Но куда я не сворачивал в своей голове, все равно утыкался в хоккей. Агентура, тренерство, менеджмент — все так или иначе крутится вокруг хоккея. Со временем я смирился и принял тот факт, что без клюшки и шайбы я мало кому нужен.
— Неправда! — выдыхаю. — Ты много кому нужен!
— Кому например? — бросает на меня взгляд Даня.
— М-м, мне…? — тушуюсь, слегка краснея.
По губам Дани расплывается улыбка. Искренняя, милая, польщенная — улыбка без всяких подтекстов. Я улыбаюсь тоже. Тянусь и чмокаю его в уголок губ, срывая легкий поцелуй. Мой персональный изверг от этого едва ли не мурчит приласканным котом.
Мы вваливаемся в пустую раздевалку. Милохин ставит меня на ноги, присаживаясь, чтобы расшнуровать мои коньки. Я бросаю краги на скамейку и зарываюсь пальцами в его светлой шевелюре, лениво перебирая.
— Приятности говоришь, ластишься, обниматься и целоваться лезешь, кажется я нашел способ сделать тебя покладистой, Царица, — посмеивается он.
— Не обольщайся, сейчас восстановлю силы и ты мне за все ответишь, — грозно обещаю я.
— Мстить будешь?
— Буду. Теперь ходи и оглядывайся.
Милохин качает головой и хохочет. Избавляет меня от коньков и, усадив на скамейку, снимает шлем и стягивает хоккейный свитер с собственной фамилией на спине. Продолжая снимать с меня вещи, как шарики с новогодней елки.
— Почему сорок четыре? — спрашиваю я, выцепив взглядом цифры на рукаве.
— В детской команде был четвертый. В юношеской — четырнадцатый. В КХЛ я поиграть не успел, в восемнадцать меня задрафтовали за океаном. А там под четырнадцатым номером уже играл здоровенный чех, сторожила клуба. Пришлось взять сорок четвертый, — пожимает Даня плечами, — так оно по жизни и привязалось. Скучно, в общем, никакой душещипательной истории.
— А я то думала услышать что-то типа — в память о моей первой любви, которую я поцеловал на сорок четвертом этаже сорок четыре раза, — хмыкаю.
— Прости что разочаровал, — разводит руками парень.
Так за разговорами не замечаю, как все утяжеляющее меня снаряжение оказывается снято и свалено в углу у баула. На мне остается только термобелье, с которым я и без посторонней помощи прекрасно справляюсь, оставаясь в одних трусиках и топе-бра. Запрыгиваю в сланцы Дани, на добрых пять размеров больше моего скромного «тридцать восьмого» и дрыгаю пальцами. Пока он топает к шкафу, вытаскивая два чистых черных полотенца с большими буквами “Д.М.” и игровым номером вышитым золотыми нитками.
Я закатываю глаза.
Господи, эти ребята помешанные! У них даже полотенца в цветах команды! Надо порыться у Милохина в гардеробе. Не удивлюсь, если где-нибудь найду и черно-золотые трусы с его инициалами на «самом интересном месте».
— Чего? — не проходит мимо внимания парня мое «громкое» выражение «я так и знала» на лице.
— И все-таки я была права, когда говорила, что все хоккеисты — нарциссы.
— С чего это?
Я кошу взгляд на полотенца. Даня цокает. Бросает их на лавку, стягивая футболку, непреднамеренно поигрывая бицепсами.
— Это идея клуба, если тебе интересно. Для поддержания общего духа команды и прочее бла-бла.
— М… и все равно вы самовлюбленные засранцы.
— Последнее слово непременно должно остаться за тобой, да, Царица?
Я пожимаю плечами.
— А ты еще к этому не привык?
Милохин ухмыляется.
Я тяну топ, стягивая через голову, без задней мысли оголяясь выше пояса. Даниил развязывает шнурки на своих спортивках и хватается за резинку, собираясь их снять. Оборачивается с явным намерением что-то сказать, да зависает на полуслове. Его жадный взгляд фокусируется на моей голой груди. В раздевалке виснет наэлектризованная тишина.
Мои соски моментально твердеют. Грудь тяжелеет. А тело напоминает, что этого нарцисса целую неделю не было в городе. И я, мягко говоря, по нему соскучилась. По нему всему — в целом, и по его фантастическому члену — в частности. А еще рукам и губам, которые умеют творить со мной не менее потрясающие вещи, чем его волшебная «клюшка».
Мое дыхание сбивается. Желание микротоками прокатывается по позвоночнику, пересчитывая позвонки. Воображение подкидывает горячие картинки разных вариаций дальнейшего развития событий. Приходится напомнить себе, что для девяноста девяти процентов из них раздевалка мужской хоккейной команды не место. Вот только возбуждение от этого в разы сильнее…
Запретный плод сладок, и все такое.
В конце концов Даня уверял меня, что никто из парней сегодня сюда не завалится.
А это значит, что вероятность быть пойманными практически равна нулю.
Что в свою очередь позволяет сделать вывод: почему бы и нет?
Судя по взгляду Дани, которым он одаривает меня, наконец-то найдя в себе силы оторваться от созерцания моих сисек — ему на ум тоже только что приходит подобная мысль. В его голубых глазах вспыхивают озорные огоньки.