Когда Трупы Разговаривают

Мы были перекачанными тестостероном и сахаром детьми, а стали хмурыми, как петербургский день, солдатами. По одному мы вызывались добровольцами в горячие точки: первый пошел по проснувшемуся чувству долга, за ним, как преданные друзья, пошли все остальные. Лучшее, что могло случиться дальше - мы почти все оказались в одном месте, под особенно жестоким среднеазиатским солнцем, где даже трава и деревья кричали "аллах акбар". Нет, нам, молодым коммунистам, не было дела до политики или негуманности войны, мы словно откатились назад, из homo sapiens вновь стали питекантропами - мы хотели выжить. Дело в том, что иногда желания расходятся с действительностью.
   Пока нам везло: за все время никто из наших не умер, были только легкие ранения.
  -Счастливые мы,- говорит Сева, бывший отличник N-ного института, мой однокурсник
  -В каком смысле "счастливые"?,- переспрашивает Карпов, живший в общежитии в соседней с нами комнате. Мы сидели в самодельном укрытии и перекидывались в карты.
  -Мы счастливые в том смысле,- продолжал Сева,- что не умираем, живем, суки.
  -А Кириллин?,- задаюсь я
  -Ну, Кириллин-то Кириллиным,- отвечает Сева,- его только осколком в бедро задело - жить будет. Да еще и, наверно, домой уедет
  -А он, с пробитой ногой, счастливее всех нас,- отшутился Гришин.
  Мы все были с одного двора, школы, института. Позднее все вместе пошли воевать. Гришин был игроком хоккейной команды, и мы ходили к нему на матчи, хоть зачастую и болели за других.
  -Солдаты ведь, по сути, очень удачливые люди,- многозначно сказал Сева
  -Это почему же?
  -Чтобы выжить, мало одного умения,- поучал он,- нужна удача, причем дежурить она должна постоянно, как часовой. Уйдет - и ты помер.
   Через три дня в БМП, на борту которого ехал Сева, попадет снаряд, раскидав людей, сидящих на броне, как тряпичных кукол. Во время перестрелки вслепую, выглянув из укрытия, я увидел Севу, с оторванной стпой и кистью руки, безжизненно болтающейся на сосудах. Сева бежал прихрамывая, на одной ноге, не обращая внимание на раны, а рука била его то по животу, то по спине. Беспорядочная автоматная очередь, пущенная в его сторону, окончательно скосила Севу, и он упал, словно подбитый дирижабль.
  -Да, это ты верно сказал,- отозвался Карпов. Он был своего рода душой компании, которой суждено умереть в первую очередь, и он знал это.
   В один день с Севой Карпова зажарило прямо внутри БМП. Экипаж в спешке и панике вылезал из горящей машины, одни накидывались на других, стараясь вырваться первыми. Сначала я увидел Артёма, водителя. Он выполз из-под днища машины, весь черный и обугленный, оставляя под собой след пепла и гари. Другим повезло меньше: двое зажарились прямо внутри, согнувшись в позе эмбриона, исцарапав внутренние стенки машины. Карпов почти выбрался, я видел, как он, еще сохранивший человеческий облик, лез из люка, опираясь руками на внешнюю сторону. Снизу, изнутри полыхнул огонь и как бы слизнул Карпова обратно. Он упал вниз, оставив на черной броне темно-красный след. Я слышал крики, настолько мне знакомые, что было больно слушать, даже больнее, чем получить пулю. Я слышал в них гомон студенческих пьянок и ночных посиделок, я не хотел смотреть на место разрыва снаряда. Я слышал друзей, бывших со мной везде, а теперь заживо догорающих близ неизвестного кишлака. Просто им не повезло.
   Я ощущал запах металла - это запах крови, запах раскаленной передвижной камеры смерти, внутри которой мой друг. Кому-то попали в голову, и теперь кусок черепа с ковром волос, большой, как головной убор, летел в сторону. Я прятался за камнем, изредка выглядывая, искал своих друзей: живых, мертвых; наконец, стрелял в далекие камни, так сильно кричащие и воющие, что хотелось пробить себе барабанные перепонки ножом - лишь бы не слышать эти крики.
  -Завтра нам снова стрелять...,- досадно констатирует Гришин. Его убьют позже, намного позже - в плену душманов. Ему просто перережут горло, как собаке. Мы найдем его уже мертвым, убитым руками вчерашнего пастушка, сегодняшнего моджахеда. Он сдался. Он проиграл.
  -Да, вот это всегда портит,- говорю я,- не отдыхаешь от войны, а под конец вообще напрягаешься, потому что завтра снова к духам, а что там с тобой сделают - дело левое, непредсказуемое.
   Меня убьют позже остальных, когда кусок брони танка, отлетевший мне в живот, не выпустит кишки погулять, как гиперактивного лабрадора. Я подберу их, скользкие, словно огромные черви, попытаюсь впихнуть обратно, а они будут вываливаться и вываливаться. Посмотрю назад, в глаза сослуживца:
  -Где перевязочная?,- спрошу я. Меня добьют выстрелом в лицо.
  На афганском песке играли в карты и мирно болтали четыре трупа: я, отличник Сева, Гришин и Карпов. Все мы жили бок о бок большую часть жизни, и все вместе вернемся в оцинкованных гробах. Севу выкинут, а вместо него заварят внутрь пакеты с героином.
   Сейчас мы все сидим под жарким солнцем, играем в карты, но в дураках, почему-то, останемся все.