Шаг за шагом
Прошёл месяц. Город по-прежнему жил своей размеренной жизнью: пробки, кофейни, офисы, лица, бегущие по делам. Но внутри Алины многое изменилось.
Каждое утро начиналось с будильника и чашки зелёного чая. Она давно отказалась от кофе — слишком много нервов, и без того расшатанных. Вместо телефона — медленные вдохи, тёплая вода на лице, утренний свет. И путь — к психологу.
Она уже не считала, какая это по счёту сессия. Но запоминала, что каждый разговор — это как вытащить занозу. Больно, но легче. Сначала она почти не говорила. Просто сидела и дышала. А теперь уже могла произнести: «Мне страшно». Или: «Я злюсь». Это были победы.
Сегодняшний сеанс закончился на словах:
— Вы хорошо справляетесь, Алина. Вы уже не в тени. Вы выходите к себе.
Она кивнула. А потом вышла в холодное утро, застегнув пальто, и улыбнулась. Небольшой шаг, но шаг.
---
Дима был в суде. Он почти не писал ей в течение дня, только короткое:
«Сегодня важное слушание. Держу кулаки. Вечером расскажу.»
Он взял это дело на себя. Собрал все документы. Нашёл адвоката. Настоял на том, чтобы подали иск о моральном ущербе, ограничении свободы передвижения бывшего и угрозе жизни. Это был не просто суд — это была война с призраками её прошлого.
Алина боялась. Но в Диме была такая уверенность, что она иногда невольно ею подпитывалась. Он не позволял страху поселиться снова.
Когда она пришла домой, было уже поздно. В прихожей лежала его куртка — значит, он вернулся раньше. Она сбросила пальто и прошла в гостиную.
Он сидел на диване, с ноутбуком, усталый. Волосы растрёпаны, рубашка расстёгнута на одну пуговицу больше обычного.
— Привет, — сказала она тихо.
Он поднял взгляд — и улыбнулся. Такой уставшей, но тёплой улыбкой.
— Как прошло? — спросила она, присев рядом.
Он закрыл ноутбук и повернулся к ней.
— Он попытался всё перевернуть. Сказать, что ты «преувеличиваешь», что «у вас была страсть». Что это — «недоразумение».
Она побледнела.
— Но адвокат его перебил. И знаешь, что сказал судья? «Женщина, испытывающая страх, не преувеличивает. Она выживает». И добавил, что поведение обвиняемого — не страсть, а насилие, и оно должно быть наказано.
— Это… Это уже приговор? — её голос дрожал.
— Пока слушания. Но решение о временном ограничении он уже подписал. Он не может приближаться к тебе. Ни на метр.
Слёзы потекли сами. Но она не плакала — она дышала.
— Я… Я не знаю, как благодарить тебя…
— Не надо, — он прижал её к себе. — Просто живи. Вот и всё, что я хочу.
---
Позже вечером они сидели в кухне. Она резала яблоки, он делал бутерброды. Без музыки, без слов. Только спокойствие, которого так долго не было.
— Мне психолог сегодня сказал, что я выхожу к себе, — произнесла она, глядя на ломтик яблока.
— А ты как думаешь?
Она улыбнулась.
— Думаю, да. Я не боюсь больше остаться одна дома. Я не просыпаюсь ночью от шагов в подъезде. И… я больше не думаю, что всё это — моя вина.
Он кивнул, подходя ближе.
— И ты стала чаще смеяться. Это важный признак.
— А ты стал чаще ворчать, когда я оставляю кружку не на месте.
— Это из любви к порядку. И к тебе.
Она рассмеялась. Тихо. Но искренне.
---
В ту ночь они лежали рядом, глядя в потолок. Не держась за руки, не обнимаясь. Просто зная: они рядом. В тишине. В покое. В том месте, где начинается исцеление.
— Знаешь, — прошептала она, — я всё ещё боюсь будущего.
— А я — нет, — ответил он. — Потому что в нём есть ты. А значит, будет смысл.
И в этой простой ночи, без фонариков и сюрпризов, без страха и паники, был самый важный момент за всё это время — момент, когда она поняла: она снова живая.
И хочет жить.