Призраки
Он сходил с ума. Не в силах отличить сон от реальности, он сходил с ума. Медленно.Кружка черного чая. Все начинается с нее.
Каждое утро в квартире 114 начинается одинаково. Деревянная дверь, облупившаяся краской, встречает его. Как во сне, поднимается с кровати, накидывая на плечи грязно-белую простынь. До ванной комнаты ровно двадцать шагов, ничего не меняется. Холодная вода бьется о стенки душевой, приводит немного в чувства. Сегодня ему опять плохо спалось, он не спал, он видел сон.
Взрывы, грохот, аж воздух прогрелся, превращая поле в большую баню. Душно. Под ногами хлюпает грязь, она мешается с кровью. Ботинок путается в помятой траве. Кто-то зовет его по имени. Снова где-то в воздухе разлетается снаряд. Бьет по ушам, как новогодний салют. Только взрывается прямо над головой. Ба-бах!
«Щелк» – кнопка чайника. Кипяток звенит об кружку. Вместо завтрака – сигарета. Вся кухонька заполнилась горьким табачным дымом. Стены такие пустые. Вот уже сколько лет пустые. А за окном – серое небо, голые ветки деревьев. Как же хочется спать, а ведь он только проснулся. Или не засыпал вовсе?
«Щелк» - спусковой крючок. Щелк, щелк, щелк. Бах, бах, бах... Вместо завтрака – сухой сухарь, один на четверых. Все поле заволокло туманом пороха. А рядом пусто. Несколько только мгновений пусто, даже не верится. А над головой – свистят пули. Как же хочется уснуть, а ведь он не спал всю ночь. Или еще не просыпался?
Грубыми пальцами застегивает на жилетке последние пуговицы, оправляет белые манжеты. С волосами ему не совладать, тратить последние нервы на прическу не хотелось. «Вполне хорошо, - думалось ему – даже очень неплохо. В конечном счете, кому какая разница?»
Подъезд, автобус, метро, какой-то мальчишка ненароком задел его трость, перейти улицу, двери. Врач опять будет говорить с ним об одном, их диалог начнется по сценарию, заранее написанному. «Как Вы себя чувствуете?» - спросит доктор. «Как и неделю назад, – ответит он – Ничего не изменилось». «Как Ваша нога?» - снова спросит доктор. «Болит, - снова ответит он – как и неделю назад». Дальше врач спросит про сон, затем про аппетит, только потом перейдет к причине беспокойства. А он так и будет отвечать: «Почти не сплю, кошмарит, как и неделю назад. Ем помаленьку, кусок в горло не лезет, как и неделю назад. Курю, как и неделю назад. Последний раз пил неделю назад. Война все еще мучает, как и семь лет назад.».
Чьи-то руки неаккуратно держат навесу. В лицо резко пахнуло холодом, в нос ударил запах спирта. В сознании все еще эхом грохочут выстрелы. Кто-то грубо орет над ухом: «Все хорошо, голубчик, хорошо! Вы в лазарете, здесь все свои!». Горло обожгло, он закашлялся, садясь в кровати. Нога тут же стреляет болью, заставляя скрючиться. Белые стены, белые простыни, спирт, на койке рядом какой-то мальчишка, открыто только лицо – кровавое месиво из ошпаренной плоти. Он узнает в этом мальце рыжие волосы-пружинки. Кажется, это с ним он делил, один на четверых, сухарь.
На улице начали собираться тучи. Черные и густые, даже они не были такими мрачными, каким бывает он, выходя от врача. Вчера выслали пенсии, можно пуститься в разгульный образ жизни, но только на пару часов – сходить в кафе. Чай, какой-то тортик, девочка-официантка косится на трость.
Он дома. Дядя с умным видом вещает из телевизора о чем-то, не меняя выражения на лице.
«Щелк» - чайник? Об стакан звенит спирт, обжигает горло. Как же он устал. Который час? Он еще не ложился. Или не просыпался? «Ба-бах!» - разве сейчас Новогодняя ночь? «Щелк, ба-бах!». Кто-то зовет его по имени. Пахнет спиртом. Вода бьется о стенки душевой.
Душно.
В пальцы снова легла сигарета. Горький табак осел на губах, мешаясь с густой слюной, не вызывал ничего, кроме желания поскорей проблеваться. От жизни, не сигареты. Он выключил телевизор. Теперь в комнате стало очень тихо. Только соседи существуют, где-то за картонными стенами, звенит посуда, смеются дети, лает собака. У них жила собака – противная мелкая шавка, мордой похожая на хозяйку.
У него тоже когда-то была собака. Дворняжка. «Альберт, - бывало зовешь его – Альберт! Гулять, мальчик, гулять!». А он сразу откликается, на улицы выскакивает. Говоришь, мол лапу дай, он дает. И никогда на незнакомых не лаял, то-то умная была собака! Эйнштейн, ей-богу, самый настоящий!
Белый потолок. Застиранные простыни. Он опять не может уснуть, но так хочет спать. Белые таблетки. Застиранный носовой платок. Может, хоть в эту ночь его не будут мучать кошмары?