1. Твой белый кролик
апрель 1975 года
"Дорогая Элис!..
Нет, не так. Ты же знаешь, я никогда не умел писать писем.
Любимая моя Элли... Любимая моя Дороти, ты была сумасшедшее всех в этом мире и, в отличии от многих, ты любила его. Ты хранила эту тайну так яро, будто она была чужой. Милая моя Алиса! Белый Кролик опоздал, увы. Вход в нору завалило останками солдатов, и он остался один на один со смертью, как бы ужасно это ни звучало.
Да. Я по-прежнему не умею писать писем.
Но помнишь, ты все говорила, что научишь меня орудовать словами, когда я научу тебя стрелять? Я выполнил свое обещание, а ты?
Прости меня, Лис, я верю, что ты писала мне, верю, честно, но за все эти годы до меня не дошло ни одного твоего письма. Ни до кого из нас не доходят эти письма.
Но ничего, сегодня нам можно. Мне сказали, что сегодня мы можем говорить.
Я уже представляю, как ты, улыбаясь, щуришь глаза. Как едва слышно восклицаешь: "Что за почерк!". Я помню, ты меня всегда ругала за него, особенно когда мы учились в школе. Но сейчас у меня есть оправдание, честно. Я не хочу говорить, но ты все равно узнаешь по медсправке. Вот такая ты, ничего от тебя не скроешь.
Мне оторвало руку, Элли, но ничего страшного, правда. Как мне сказали в госпитале: "У тебя есть запасная" и я сжился с этой мыслью. Теперь едва вывожу закорючки левой, она вся в мозолях, но и это ничего. Ради тебя, Лис, я готов терпеть любую боль.
Я вспоминаю, какой ты была в детстве. Рыжая, непоседливая, улыбчивая. Но никому не говорила ни слова. Ты словно общалась одними глазами.
"Как тебя зовут?" - спросил я, а в ответ ты опустила взгляд на две книги, которые держала в руках - "Волшебник страны Оз" и "Алиса в зазеркалье". Сверху лежала первая.
"Дороти?" - недоумевая переспросил я, и ты лишь рассмеялась в ответ.
Видимо из-за меня с тобой никто не разговаривал. Не протестуй, я привык так думать. "Дороти" - витали смешки по классу, и для них "Дороти" было синонимом к какой-то шизофрении. А для меня ты была девочкой из сказки. Сразу из двух. И, видимо только я, пускай и не сразу, догадался, что тебя зовут Алиса. И, видимо, только я не придавал никакого значения тому, как тебя зовут.
Прости меня за это. Прости меня за ту жизнь, которая тебя не сразу приняла. Они не умели общаться молчанием. Они просто тебе завидовали. А я у тебя учился.
Ну ладно, пора завязывать с ностальгией. Но скажу тебе только одно - я благодарен тебе за то, что ты когда-то заговорила со мной. И пускай только со мной, и пускай лишь однажды, но твой голос, Лис, был сродни ангельскому.
Что со мной происходит? Не знаю. Меня трясет как какого-то китайского болванчика.
Да, Лис, я кролик. И мерзнут крохотные кроличьи лапки, и холод пробирает до костей. Все... закончилось? Я не верю. Говорят, завтра все будет иначе.
Ты не знаешь, что такое Вьетнам, Элли. Об этом не пишут в книгах. Пока не пишут. Но ты же напишешь обо мне, правда? Я хочу, чтобы ты написала... Или не хочу? Нет, все же хочу. Я люблю, когда ты пишешь.
Завтра все будет по-другому. Ох, Элли у меня почти стерся карандаш. Пора заканчивать. Ты будешь рядом со мной завтра? Ведь ты была со мной все эти годы... твоя улыбка. Твои глаза. Твои волосы. Твои руки.
Стоит ли говорить о том, что я тебя люблю? Думаю, не стоит, но я все равно скажу и буду повторять это снова.
Люблю тебя. Любил всегда. Всегда буду.
Моя Дороти.
Твой Белый Кролик".
Солдат отнимает грифель карандаша от бумаги и заканчивает письмо двумя точками - одна слезой падает на пожелтевший листок бумаги и растворяет собой написанное, а вторая сползает капелькой крови с глубокой царапины на виске и подводит итог.
Завтра все будет иначе.
Его приговорили. К расстрелу. Иначе ему бы просто не разрешили написать. Но он даже и не рассчитывал, что это маленькое послание дойдет до адресата. Он писал прощальное письмо собственному прошлому.
***
- На выход! - В ухо солдату проревел охранник. Парень схватил аккуратно сложенный лист бумаги и сунул его себе за ремень, - на выход! - снова раздался бас охранника и солдат подчинился.
Он сделал шаг за порог и словил себя на всепоглощающей мысли, что это один из последних шагов в его жизни.
Он был готов к этому.
Все вокруг поглотил туман, и мысль о неизбежности задавила его со всех сторон и заломила за спину руки. Руку.
Туман... туман... туман. Лишь одно слово. Лишь одна мысль в голове:
"Кролик".
- Твое последнее слово, солдат, - нехотя буркнул палач. Эти слова не имели смысла, но того требовали остатки совести.
- У меня есть просьба, - парень удивился тому, насколько хриплым оказался его голос, - это письмо. Прошу, передайте его ей. Элис Джонсон. Бостон. Прошу. Пожалуйста, - он отчеканивал каждое слово дрожащими губами, но сам не слышал собственных слов.
А потом снова наступил туман. Конвой грубо выхватил из ладони солдата лист бумаги и прошел по всем остальным приговоренным.
Солдат смотрел в одну точку. Его ноги как будто медленно проваливались сквозь землю. Как будто туман все крепче и крепче стягивал его и проталкивал вниз.
И он наконец-то упал.
***
Он был жив. Он распахнул веки и обвел глазами комнату. Ничего не мог сказать. Его тело охватил озноб, а потом снова наступил туман.
***
- Ну, наконец-то, - он услышал голос и невольно распахнул веки, - мы уж думали, ты стал Дороти. Так частенько бывает с оправданными.
Солдат оглядел скупо обставленную комнату и слегка приподнялся на локте. На него не без интереса смотрело несколько пар глаз. Тупая боль вонзилась в висок и парень снова повалился на постель.
- Дороти? - шепотом переспросил он, едва ли переваривая информацию.
- Ну, это... Шизик короче, - сказал один из военных, который был слишком молод, чтобы знать опытных "Дороти", поэтому солдат лишь помотал головой в ответ. Он как будто отмахивался от собственных мыслей.
- Тебя оправдали, чувак. Ты это понимаешь?
Он не понимал. Просто не верил.
- Что... Сколько я здесь?
- Уже около недели. Ты был в жесткой горячке.
Он сглотнул подкатывающий к горлу комок и попытался унять дрожь в конечностях.
- А письмо? Что с ним? Его отправили? - парень обвел глазами присутствующих, но они почему-то заметно побледнели, - что случилось?
- Нам удалось кое-что узнать. Элис Джонсон... она умерла два года назад. Суицид. Выстрелила себе в висок.
- Нет...
- Нам сообщили, что она была больна и несколько раз сбегала из спецлечебницы...
- Нет!
- Они не знают, где она достала пистолет...
Но он знал. Он знал, ведь он сам научил ее стрелять в обмен на то, что она научит его писать, как в книгах. Он научил ее стрелять в обмен на то, что она научит его любить. Он научил ее жить в обмен на то, что она подарит ему жизнь.
А еще он знал, что она не была больна. Она просто была немного другая. Она была лучше.
Она просто хотела жить в отличии от него. И, в отличии от него, она вынуждена была погибнуть.
Она не была сумасшедшей, просто она предпочитала молчание пустым словам. Она была человеком-книгой, девочкой из сказки.
Она была его Дороти.
Она была его Алисой.