Сказ об Олесе и Микуле
Было это, иль не было, теперь уж и не скажет никто. Много в наших краях всяких былей да небылиц ходит. Народ у нас на сказки да россказни способный, может и присочинить немного. Да так ладно всё выходит, что каждому слову веришь.
Бабушка моя мне рассказывала, а ей её бабушка, что жила в нашем селе семья….Ну да всё по порядку.
Приближался конец июня. Все чаще и чаще на песчаных дорогах, пролегающих посреди полей, можно было заметить гуляющий ветер. Своими длинными лоскутами он переносил песок и листья, помогал птицам держаться в небе, ласково гладил пшеничные колосья. Сегодня, когда солнце достигло зенита, на дороге показалась девочка. Её золотые косы метались из стороны в сторону, затрагивая высокие стебли пшеницы и зацепляясь за них тонкими красными ленточками. В руках у девочки была корзинка, накрытая вышитым платком. Ветер уже знал её – она показывалась здесь в конце каждой седмицы. Лишь одного имени хватило ветру, чтобы понять, кто эта девочка и почему идёт сюда. То была Олеся.
Добраться до поля ей помог один из косарей, высокий мужик с длинной темной бородой, по имени Емельян. Он работал недалеко от места, куда нужно было Олесе, на поле за горой. Спустив девочку с телеги, Емельян дал наставления в дорогу и сказал, что будет ждать девочку там же. Поэтому Олеся бежала так быстро, как могла, считая, что времени у неё очень мало. Ей осталось немного: она уже могла видеть, как ветер играется с длинной лентой, привязанной к чьим-то забытым вилам.
На месте никого не было. Олеся присела на край дороги, где было немного зеленой травы, чтобы отдышаться. За спиной зашуршали колосья. Сначала далеко, потом поближе. Через несколько секунд между пшеницей появились две маленькие ручки. На дорогу вышел мальчик, чудно похожий на Олесю. Они были похожи во всём: одинаковые большие щеки, тонкая шея. Приложишь ладони друг к другу – и те будут одного размера. Но мальчик, хоть и был похож на человека, более человеком не был. То был брат Олеси, которого с некоторых пор могла видеть только девочка…
Пару месяцев назад, до начала сенокоса, Микула ещё был обычным деревенским мальчишкой с вечно лохматыми вихрами и разбитыми коленками. Таким же, как его братья и Олеся. Он любил учиться и помогать в поле отцу и братьям. Вот и в тот день, когда начался сенокос, все, кроме матери и Олеси, пошли в поле. Долго не возвращались. Девочка успела вышить три уголка на платке. Когда солнце начало скрываться за горизонтом, а соседи возвращаться, мама забеспокоилась. Зажгла свечу, поставила на стол, усадила Олесю рядом и стала ждать. Когда послышался скрип ворот, на столе уже лежало два огарка. В дом вошли отец и братья. Мама стала суетливо накрывать на стол, попутно спрашивая о причине задержки. Отец и братья выглядели потерянными, никто не мог ответить на мамины вопросы. Лишь Олег, родившийся перед Олесей и Микулой, сварливо гаркнул на сестру, когда та стала его допрашивать. От новости, сказанной братом, у Олеси сжало горло, а у мамы упала миска – Микула потерялся в поле.
На следующий день вся деревня собралась на дороге, дабы помочь соседям найти сына. Многие переживали за мальчика, но нашлись и те, кто посчитал это предупреждением от духов. Олесю не отпускали ни на шаг. Мама крепко держала её за руку, прижимала поближе к себе. Когда дошли до того самого места, где пропал Микула, рука Олеси уже выскальзывала из маминой, но та все равно не раскрывала ладони. Люди стали расходиться в стороны, стараясь обойти поле по краю, а уже после приближаться к центру. Уже сейчас Олеся заметила, как люди возле неё спотыкаются о, не пойми откуда взявшийся в поле, булыжник, а то о корешок, как будто невзначай выскочивший из земли. Между колосьями замелькал пух. Олеся удивилась: близ этого поля тополя не росли. Когда мужики в центре поля встретились, их будто кто-то подтолкнул, и они столкнулись носами, да так, что у обоих тут же побежала кровь. Мама побежала помогать, строго настрого наказав Олесе не двигаться с места ни на шаг.
Девочка замерла, начав без особого интереса разглядывать верхушки пшеницы. Как только все взрослые скрылись далеко в поле, колосья перед ней вдруг раздвинулись. Между ними Олеся увидела голову Микулы. Вернее, она так подумала. Вместо золотых кудрей у него теперь был белоснежный пух, из-за которого голова его стала похожа на одуванчик. Тёмная потрескавшаяся кожа напомнила Олесе румяную корку хлеба. Вместо маминых ореховых глаз у него остались лишь белки цвета пшеницы, похожие на два зернышка. Единственное, что осталось неизменным, это его одежда – слишком большая рубаха, перешедшая от старшего брата, и порты со стертыми коленками. Олеся не испугалась его широкой улыбки и потемневшей кожи, лишь пустые очи вызвали недоверие. Микула встал прямо перед ней, а девочка и двинуться не смогла: что-то неведомое удержало ее на месте. Брат осторожно протянул ей руку, тихо попросил следовать за ним. Как напуганного зверька, Микула повёл за собой Олесю, ведя ту прямо в поле. Он не отпускал ее, следуя ведомыми только ему тропами, и отпустил руку сестры лишь тогда, когда закончилась пшеница.
Олеся никогда не бывала в этих местах, ей никогда не разрешали уходить так далеко от дома. Перед собой девочка увидела низкого бородатого старичка, однако выглядящего не менее бодро, чем молодец. Микула вдруг начал радостно скакать вокруг него, нахваливать его мудрость. Олеся сжала рукава своей рубахи, сделала маленький шаг назад. Старичок, наклонив голову, добрым голосом предложил Олесе пойти с ними на прогулку, стал обещать рассказать кое-что интересное. Девочка отступила сильнее, замотала головой и начала бормотать что-то про маму и дом. Старичок и Микула нахмурились, Олеся ощутила запах дыма, будто хлеб в печи подгорает. Брат, что-то шепнув старичку на ухо, схватил Олесю за руку и метнулся в поле. Колосья пшеницы больно хлестали девочку по лицу, поэтому она старалась вырвать ладонь, но Микула продолжал куда-то её тащить. Через некоторое время они вышли на дорогу, незнакомую Олесе. Брат, пожав плечами, развернулся лицом к девочке и протянул в её сторону руки. Олеся вздрогнула: на руках у Микулы лежала его соломенная копия.
Девочку нашли на следующий день. Это был её дядя, решивший с утра пораньше навестить маму. Он увидел Олесю посреди дороги. Та лежала без сознания, вся в пыли и соломе. К её груди была прижата соломенная кукла Микулы, скрытая широкими рукавами рубахи. Добравшись до дома Олеси, дядя передал горюющей матери девочку и с печалью в глазах показал куклу. Она, узнав в игрушке собственного сына, упала без чувств. Уже через несколько часов вся деревня знала: отныне Микула принадлежит хозяину полей.
….Олеся поставила перед братом корзину, сняла платок, на уголках которого было вышито по цветку, и достала оттуда одежду. Она сшила её сама. Мама лишь иногда давала наставления, где какой узор вышить и каким стежком сшивать сукно. Это была замена порванным портам и разношенной рубахе, пропитанной пылью. Мальчик, с улыбкой приняв подарок, ненадолго скрылся в пшенице, а вышел уже в новом, держа старые одежды на руках. Запихнув всё в корзину, Олеся повязала платок на руку Микулы и крепко, как могла, обняла его. И столько радости было в её груди, когда брат молча обнял сестру в ответ. Подобрав корзину, Олеся махнула рукой скрывающемуся в колосьях Микуле и поспешила к телеге Емельяна.
Она обязательно вернется сюда. Олеся будет возвращаться до того момента, пока с поля не исчезнет пшеница.
Было это, иль не было, теперь уж и не скажет никто. Но поговаривали, что зерно с того поля было всегда крепкое да сочное.