Последнее письмо.
Дом Тома фантастический и огромный.
Дорожка из гравия круговым движением разделяет зеленую лужайку на две части.
Вокруг дома теснятся кусты роз, массивные лилии и яблочные деревья.
Кормушка для колибри с сахарным соком светится красным, а вокруг нее порхают крохотные птички, потягивающие нектар. Садовник аккуратно поливает розы, его голова с кудрявыми волосами подпрыгивает вверх-вниз, когда он кивает каждому цветку, удовлетворенный тем, как хорошо они растут.
Я паркую машину через улицу, как говорит мне Эйвери.
Она обхватывает мое лицо руками с двух сторон и заставляет смотреть на нее.
- Сосредоточься, толстушка.
- Аха, в тысячу раз сосредоточеннее, - пищу я.
- Ты - партнер Тома по проекту для внеклассной биологии. И принесла материал, чтобы поработать с ним. Сейчас его там нет, я это точно знаю, потому что он навещает Софию. Его мама омерзительно мила. Она без проблем тебя впустит. Попросись в ванную. Поднимись наверх и войди во вторую дверь справа.
- Меня сейчас стошнит.
- Потерпи, пока не выйдешь из дома! - резко говорит Эйвери и отпускает мое лицо. - Это всего лишь мама Тома и его комната. Это не он. Я продолжу наблюдать. Если Каулитц приедет домой раньше, я напишу тебе сообщение, поэтому поставь телефон на беззвучный режим и вали оттуда, как только почувствуешь, что он рядом. Если Том поймает тебя, пока ты шпионишь... - Эйвери вздрагивает. - То, что он сделал с фотографией твоей задницы, будет выглядеть мило по сравнению с этим. Ясно?
- Ясно! - я отдаю честь.
- Что тебе надо найти? - спрашивает она меня.
- Шкатулку из-под сигар с письмами.
- Какое письмо ты возьмешь?
- Самое последнее.
- И что ты сделаешь, когда возьмешь его?
- Свалю на фиг из дома и, безусловно, ни за что не открою это письмо даже на сантиметр.
- Правильно. Сделай это и мы в расчете, слышишь? Я не говорю о твоем воровстве, а ты не говоришь о моих визитах к психиатру.
- Всё это, конечно, звучит фантастически и всё такое, но ты не учла одну маленькую проблемку: Том заметит, что письмо пропало, потому что он не слепой, тогда он расспросит маму и узнает, что это была я, и искалечит меня.
Хмурый взгляд Эйвери углубляется. Она собирает свои рыжие волосы и забирает их в небрежный хвостик.
- Меня это не заботит, - наконец произносит она.
- А меня очень даже заботит!
- Я не собираюсь рисковать, вызывая его гнев. А ты уже это сделала своей глупой войной, в которой вы двое участвуете, понятно? Мне нужно знать, что написано в письме, понимаешь? Если я не выясню...
Эйвери зажмуривает свои кукольные глаза.
- София больше со мной не разговаривает и не позволяет с ней увидеться. Это моя вина. То, что тогда случилось, было моей ошибкой, и Том воспользовался этим, ясно? Но она обвиняет меня. И она права - я действительно заслуживаю обвинения. Я была глупым, подлым ребенком и сделала то, о чем жалею. Я годами работала над извинениями. Годами, толстушка. Пять гребаных лет выработки мужества, чтобы попросить прощения. Но если я не узнаю, что в письме, у меня никогда не будет шанса это сделать.
Я внимательно наблюдаю за её лицом.
Она не врет.
На этот раз оно выражает нечто иное, помимо отвращения - боль.
В ней сражается огромный поток эмоций, который чертовски ранит. Я очень хорошо знаю это чувство.
Я выхожу из машины и закрываю за собой дверь.
Ворота к дому Каулитца пугают.
Кованные железные изгибы с причудливыми завитушками, свежевыкрашенными в белый цвет. Они открыты. Я шагаю по подъездной дороге и улыбаюсь садовнику, который коснулся своей шляпы, приветствуя меня.
Поднимаюсь по ступенькам и звоню в дверь, мне открывает женщина в канареечно-желтом сарафане. Она настолько красива, что примерно на пять секунд я лишаюсь дара речи. У нее мягкие, золотисто-коричневые волосы, которые коротко подстрижены. Ей около сорока. У этой женщины просто ослепительная улыбка и нежная кожа цвета слоновой кости. В одной руке она держит стакан с грязной водой, а в другой капающую кисть. Её глаза такие же миндалевидные, пронзающие, как и у Тома. Но в отличие от скучающего взгляда Тома, её выражает радость.
- Привет! Чем могу помочь? - лучезарно улыбается она, выплескивая немного воды, пока пытается удержать открытую дверь одной ногой. На ней носки в разноцветную в полоску, и это, каким-то образом, заставляет меня расслабиться.
- Ммм, здравствуйте, миссис Каулитц? Я партнер Тома по биологии, Эми Блейк. Мы вместе выполняем лабораторную, и сегодня собирались поработать над проектом, - я размахиваю бумагами. Её лицо вытягивается.
- Ох, дерьмо собачье! Я… я имею в виду, черт! - быстро исправляет она себя. - Знаешь что? Том недавно ушел, но скоро вернется. Почему бы тебе не зайти и не выпить чаю? Или ты предпочитаешь кофе? Я могу приготовить кофе, только предупреждаю, что на вкус он будет как задница и выглядеть как жопа.
Женщина изо всех сил пытается удержать дверь открытой, и я помогаю ей.
Она улыбается мне.
- Спасибо. Заходи, будешь гостем!
Я не могу сдержать свист, который слетает с моих губ, когда вижу фойе. Огромные лестничный пролет ведет наверх, богатые и красные ковры, наверное, турецкие, паркетные полы и огромные французские окна, пропускающие свет. Везде пахнет лавандой и, о-о, это фотография Тома в подгузнике? Господи, он выглядит как маленький толстый Будда...
- Он похож на толстого монаха, - говорит миссис Каулитц, нависая над моим плечом.
- Я… я только что об этом подумала! - говорю я. - Как Будда, ну или кто-то в этом роде!
- Я давала ему много ужасных прозвищ, - вздыхает она. - Конечно, он был слишком мал, чтобы их понять, а я так хотела спать из-за его постоянного плача. Я была готова задушить кого-нибудь, так что вместо совершения убийства угрожала ему приторно-сладким голосом, а мальчик только улыбался и ворковал со мной. Знаю, я ужасная мать. Может, поэтому он стал таким…
- Странным? - предлагаю я.
- Ох, определенно странным, - её глаза сверкают, пока она ведет меня в просторную светлую кухню. - Он был таким счастливым ребенком. Но сейчас я за него переживаю. Он в большинстве случаев грустный, - она качает головой, как будто пытается очистить её, и наполняет чайник водой. - Мятный чай подойдет?
- Да. - Я устраиваюсь на барный стул. - То есть, я не хочу навязываться вам, вы, казалось, были заняты...
Миссис Каулитц смеется.
- Занята? Не хочу хвастаться, но я могу себе позволить ничем не заниматься, никогда. Хотя, должна признать, иногда скучаю по офису.
Она опускает кисть в воду и ставит стакан, именно тогда я замечаю в комнате холст, расположенный напротив окон. Краски размазаны по поддону, дюжины кисточек стоят здесь и там в стаканах с наполовину грязной водой. Сама картина довольно милая. На ней изображена какая-то лошадь.
Миссис Каулитц бросается к ней и отворачивает холст.
- Ох, нет, нет, нет! Она еще не закончена! Ты не можешь смотреть.
- Точно, извините.
- Нет, ты меня прости. Это всё моя… особенность, я начинаю нервничать, когда люди видят мои незавершенные работы. Не то, чтобы законченной она будет выглядеть лучше, но всё же…
- Всё же эта была прекрасной.
Она вспыхивает.
- Спасибо. Я начала брать уроки несколько месяцев назад. Мне нравились занятия, но я бросила их, потому что учительница хотела, чтобы я рисовала уродливые, бездушные пейзажи акварелью. Никаких чувств! Никакой страсти!
- В лошадях тонны страсти. Семнадцать тонн страсти.
- Точно! - она хлопает в ладоши. - Ты понимаешь. Намного веселее рисовать их, чем кучу скучных деревьев.
На кухню мчится крошечный крутящийся дервиш - сумасшествие семейства псовых, мягко лая на меня и виляя хвостом. Собака черная как смоль, с любопытными глазами-пуговками и влажным носиком, которым она трется о мою лодыжку в попытке либо оценить, сколько времени у него займет прогрызть мою Ахиллесову пяту, либо распознать, скольких собак я встретила на улице за последние семнадцать лет своей жизни.
- Дарт! Лежать! - резко говорит миссис Каулитц. Собака послушно крутит задницей и прыгает на барный стул рядом со мной. Миссис Каулитц хватает кухонное полотенце и хлещет пса, он спрыгивает и возмущенно лает, прежде чем беспричинно начать нарезать круги по кухне.
- Он такой милый, - говорю я. - Его зовут Дарт?
- Сокращение от Дарт Вейдер. Я имею в виду, он весь черный, и я только посмотрела «Возвращение Джедая», тогда был смысл его так назвать!
- Это лучше, чем Флаффи.
- Точно! - улыбается она. - Он метис. Наполовину Йоркширский терьер, наполовину бурундук с повышенным уровнем сахара.
Чайник свистит, и миссис Каулитц наливает две чашки чая и пододвигает одну ко мне.
- Ваша кухня потрясающая. Да собственно как и весь дом, - говорю я, пробуя чай. Она делает глоток и улыбается.
- Думаешь? По правде говоря, я не часто пользуюсь кухней. В основном готовит Том. У меня постоянно всё подгорает, и везде остаются пятна. Это его очень злит.
Мы вместе смеемся, и я пытаюсь представить перекошенное, разгневанное лицо Тома, когда он стирает пятна с барной стойки. Я просто сгораю от нетерпения задать ей кучу вопросов о Томе. Вот она, женщина, которая вынашивала его девять месяцев и уже более семнадцати лет мирится с его дерьмом. Держу пари, она знает о нем всё: как часто он писался, чего он боялся, когда был ребенком, какие глупые костюмы она заставляла его одевать на Хэллоуин. Возможно, она также знает о Софии. Мои пальцы крепче охватывают чашку. Заткнитесь, рефлексы! Не время выкидывать номера. Держите внутри эти распутные желания к познанию, где она их не увидит.
- Итак, вы с Томом друзья? - миссис Каулитц прочищает горло. Дарт Вейдер, наконец, утомленный от героической работы, падает рядом с её ногами.
- Ах... ха-ха-ха, - улыбаюсь я. - Не совсем.
Она сочувственно кивает.
- Понимаю. С ним действительно трудно поладить, он очень замкнутый и иногда немного раздражительный. Том не всегда был таким, но, учась в средней школе, он начал меняться. Думаю, гормоны. И без отца...
Она замолкает, всматриваясь ненадолго в пустоту поверх моего плеча. Затем качает головой и вздыхает.
- Прости. Я слишком много болтаю.
- Нет, все хорошо, - торопливо отвечаю я. - То есть, не хорошо, что у него нет отца или что ваш муж умер, я имела в виду, ух, дерьмо!
- Все в порядке, - посмеивается она. - Не нужно быть со мной осторожной. Я скучаю по Гордону, бог знает насколько сильно. Но спустя семнадцать лет я могу произнести его имя без срывов. Это улучшение, ведь так?
- Определенно, - киваю я. - У меня... у меня тоже было такое, ммм, срывы. И теперь я не могу произнести имя одного человека.
- Ох, дорогая, мне так жаль. Какой идиотский мальчик смог целенаправленно разбить твое прелестное сердце? Тот, кто определенно тебя не заслуживает, вот кто.
Я натягиваю рукава ниже и выдавливаю небольшую улыбку. Прелестное. Она произнесла это так небрежно, будто это правда. Но это не так. Конечно, не так.
- Мне нужно воспользоваться туалетом, - начинаю я. - Вы не скажете...
- Ох! Конечно, - она встает со стула и указывает рукой. - Прямо по коридору, через гостиную и налево.
- Спасибо.
- Когда вернешься, давай откроем эту упаковку «Милано»! Тебе ведь нравится печенье, верно?
- Никогда не хочу встретить человека, которому оно не нравится!
Женщина улыбается, и я пускаюсь рысью по коридору, специально топая громко, чтобы она подумала, будто я пошла дальше в том же направлении.
Поднимаюсь по лестнице так тихо, как только могу и приоткрываю вторую дверь справа настолько, чтобы моя толстая задница смогла в нее пролезть.