Глава 18. Изенгард или жить хочется
Я проснулась и не могла понять, где я и что со мной. Не сразу я осознала, что еду на лошади, и кто-то придерживает меня сзади.
Великий Эру!
Я сидела перед Леголасом, удерживаемая его руками, и голова моя покоилась на его груди. Мерный шаг лошади, легкое раскачивание и теплые, нежные объятия.
Было утро. Новое утро.
Значит, я провела в забытьи не меньше суток. Глаза мои скользнули по залитым солнечным светом полям, горам, что нежились в голубой дымке, травам, неторопливо качающимся от легкого ветерка. Ветерка, что ласково прикасался к моему лицу, щекоча волосами мои щеки.
Я слышала тихие разговоры и мягкий топот лошадей. Арагорн и король Теоден говорили о том, что Арагорн участвовал в какой-то битве, когда Теоден был еще маленьким мальчиком. Гимли с придыханием рассказывал Гэндальфу о Галадриэль.
Я закрыла глаза. Мне не хотелось просыпаться. Не хотелось отвечать на вопросы. Не хотелось думать, смотреть и смеяться.
Лишь ехать вот так неизвестно куда, покачиваясь в надежных объятиях аранена, чувствуя его тепло, биение сердца и силу рук. Хоть я и не достойна их.
- Я знаю, что ты не спишь.
Его слова вытащили меня из горькой бездны, что так тяжело легла на мои плечи.
- Я знаю, что ты знаешь, - прошептала я в ответ, даже не пытаясь открыть глаз.
Помолчав, аранен сказал:
- Скоро будет привал. Основной отряд рохирримов останется здесь, а мы поедем в Изенгард.
Я не ответила. Мне было все равно.
- Если ты еще не слышишь, то впереди река…
Я встрепенулась. Похоже, эльфу удалось узнать меня достаточно хорошо. Зажмурившись от яркого солнца, я вгляделась вдаль.
- Ручей, - пробормотала я.
- Ручей, - подтвердил он.
Леголас снял меня с седла и проводил к отмели, где на ярком солнце весело плескалась вода. Холодная, вкусная, свежая… Я погрузила в нее руки и невольно улыбнулась. Задорная и дерзкая.
- Здравствуй!
Гном отдал мне лошадь, с которой все норовил упасть, и с облегчением пересел к аранену. Гимли несколько оглушило при разрушении стены крепости, и время от времени на него нападала глухота. Может быть, поэтому езда на лошади давалась сегодня ему с особенным трудом.
Мне по-прежнему не хотелось ни с кем говорить. Но я поела, напилась воды из ручья и потихоньку оживала. Солнце грело меня, а ветер трепал волосы и тихо шептал небылицы.
К Изенгарду отправился совсем маленький отряд, и я даже удивилась, почему никто не боится угрозы нападения.
Причина стала мне ясна несколько позже.
Лес Фангорна.
Когда я увидела, что нам предстояло ехать через него, я невольно запаниковала. Будто почувствовав это, эльф, с гномом за спиной, подъехал ко мне.
- Не бойся, это уже совсем другой лес.
Но я и сама ощущала это. Не было той угрозы и того тяжелого воздуха, что окутывал этот лес прежде.
Когда мы достигли Изенгарда, то увидели перед собой залитое водой пространство, посреди которой возвышалась башня Ортханк. Тут и там из воды высовывались какие-то странные механизмы, колеса и лестницы, обломки скал и деревянных лесов. Посреди всего этого бардака величественно вышагивали энты. Я как завороженная следила за ними, забыв подгонять коня.
- Эйриэн! - вдруг услышала я знакомые голоса.
Кто-то выкрикивал мое имя, и это определенно были… хоббиты!
Я направила коня к ним и, спрыгнув в воду, вскоре обнимала этих озорников. Радость наполнила мое сердце! Живы, здоровы и как будто подросли!
К нам подъехали мои спутники. Гном очень возмутился, когда выяснилось, что хоббиты сыты, довольны и укурены своим табаком, который нашли в запасах Сарумана.
- Изумрудик мой, вылезай из воды! Ноги промочишь! А эти негодяи пусть и дальше тут свою солонину жуют! – и с неприкрытым страданием глядя, как Мэрри запихивает в рот большой кусок, гном простонал. - А мы еще четыре дня гнались за ними, забывая отлучиться по нужде! А они тут… эх!
- Мэрри, Пиппин, - рассмеялся Гэндальф. - Ваши каникулы закончились! Поехали!
Я вскочила на коня. Пиппин забрался позади Арагорна. А Мэрри ко мне.
Подъехавший Леголас вдруг как бы между прочим пробормотал:
- Не вздумай ее лапать.
Мэрри растерянно пошевелил в воздухе руками.
Сердце ухнуло. Неужели я ослышалась? Или аранену по-прежнему не все равно?
Я удивленно посмотрела на эльфа и обернулась через плечо.
- Не слушай его! Держи меня за талию!
И хоббит, воспользовавшись таким предложением, охотно положил руки на то, что он считал моей талией.
Чего можно еще желать?! Два завтрака, трубочное зелье, руки на талии эльфийки. Будет о чем рассказать! И Мэрри стал весело насвистывать песенку.
Когда мы подобрались к башне, на ее вершине показался человек в грязно-белой одежде, развевающейся на резком ветру, который недавно так нежно ласкал мое лицо.
- Он будет говорить, - сказал Гэндальф. – Не забывайте думать!
Мы переглянулись.
- Теоден Могучий!..
Голос, зазвучавший сверху, казалось, наполнил нас своей мощью и доброжелательностью. Он обращался к королю Рохана, восхваляя и возвышая его над предками, перед которыми ему было так мучительно стыдно за свое бессилие. Голос утешал и внушал старому королю, что деяния его велики… и упрекал за излишнюю агрессивность в отношении Изенгарда. За то, что не пришел поговорить о мире раньше…
Я усмехнулась. Ловко.
Теоден дернулся от моего смешка, будто я бросила в него горсть камешков.
- Мир… - голос его был глухой и свирепый. – У нас будет мир! Когда твои останки сгниют и будут сожраны вороньем!
И тогда сверху полилась совсем другая речь. Я видела, как лица Теодена и Эомера наливаются кровью от гнева. И это было совершенно понятно. Я бы тоже была в ярости, если бы мой дом сравнили с конюшней, народ - с пьяными негодяями, детей окрестили ублюдками, что валяются под ногами в навозе…
Досталось также и Арагорну. Ползающий в потемках изгой, наследник того, что уже нельзя получить… Слова Сарумана были злы, но частично правдивы. От этого становилось не по себе.
- Не видать тебе короны!
Дунадан опустил глаза.
Внимание ошалевшего от ненависти колдуна обратилось на меня:
- Полуэльф! – выплюнул он слово, как ругательство. - Думаешь прожить долгую жизнь? Ты думаешь, что тебе отпущены дунаданские две-три сотни лет? О, я вижу, ты смущена! Ты даже боишься надеяться на эльфийскую вечность! Так знай! Твои дни сочтены!
Я вздрогнула, как от удара.
А злой голос все глумился над нами, вытаскивая наружу наши страхи. По большому счету, все мы были бессильны перед его злыми словами.
- Запретный плод сладок, эльфийский королевич! Ты еще не раскусил его, а в душе твоей уже смятение! Обладать им так же невозможно, как и дружбой гнома! То, что так дорого тебе, ты потеряешь в Димхольте!
Леголас покраснел, потом вдруг побледнел.
- Обладать гномом?! – вдруг ахнул Гимли, поврежденный слух которого непостижимым образом донес до него искаженные слова мага. – Снимите меня отсюда немедленно!
Аранен вздрогнул и с болезненным изумлением посмотрел на спутника. Я начала давиться кашлем, стараясь сдержать смех.
Гном ерзал позади эльфа, призывая срочно его спешить.
Невольно все были захвачены общим смешком, пронесшимся среди нас, старательно изображавших серьезность. И магия была разрушена.
Голос Сарумана в изумлении замер. Не думаю, что когда-либо он испытывал такой удар и разочарование.
Усмехающийся в бороду Гэндальф, наконец выехав вперед, сказал:
- Ну хватит! Мы здесь лишь для того, чтобы дать тебе последний шанс, Саруман. Расскажи нам о планах врага, и мы отпустим тебя на все четыре стороны.
Истерический хохот был нам ответом. Потом кашель и хрип. Мы еще заметили борьбу двух фигур наверху, прежде чем к нашим ногам упало два тела. Сарумана, и, как я с ужасом поняла, Гримы Гнилоуста.
Поговорили, называется.
Вот так, чужими руками, враг расправился с опасным для себя свидетелем.
Недолго мы оставались в Изенгарде.
Пиппин опять нашел приключения на свою голову. Умудрился подобрать палантир Сарумана, что выкатился из его одежды, когда тело мага упало к нашим ногам. Хорошо, что Гэндальф быстро его забрал. Опасная вещь.
Теперь мы ждали, пока Гэндальф поговорит с Фангорном, и угрюмо посматривали на Ортханк. Каждому тяжелым камнем запали в душу злые слова.
Саруман был прав. Никто не знал сколько лет мне отпущено. И я надеялась на дунаданскую жизнь. Вечность эльфов была мне не по плечу… Не по статусу.
Но, если верить Саруману, узнать я это так и не смогу, так как жить мне осталось всего ничего.
Я погладила шею коня и невольно взглянула на эльфа, который не сводил с меня тревожных глаз. Вот только не надо меня жалеть! Жалость это последнее, что я хотела от него.
- Не смотри на меня так, аранен! Я умирать не собираюсь, – ощетинилась я. - Убеди лучше Гимли, что ты его домогаться не будешь!
Леголас вспыхнул и сердито посмотрел на гнома, который все же пересел к Арагорну.
Гимли нервно захихикал.
Кажется, эльф попал в опалу, и гном не скоро будет давать ему советы.
Мы возвращались в Эдорас.
Я задумчиво покачивалась в седле и смахивала украдкой слезы. Мэрри пересел к Гэндальфу, и я была предоставлена самой себе.
Печаль моя была велика. Но я как будто вынырнула из омута, как будто вышла из темноты на свет… Горе и боль никуда не исчезли. Несмотря на все потери, что пустотой отдавались в моей душе, несмотря на желание забыть и забыться, я все же хотела жить. Особенно после слов сумасшедшего мага.
Я понимала, что как бы ни был зол Саруман, то, что он сказал о моей смерти, правда. Что бы я ни говорила, я верила в это.
И мне оставалось совсем немного времени, чтобы привыкнуть к мысли, что никогда не увижу Халдира, что никогда не улыбнусь ему в ответ… Я простила ему тот поцелуй, что лориэнский эльф украл у меня. И была рада, что ничего не сказала ему, что он был счастлив перед смертью, думая, что его чувства взаимны.
С моими же чувствами было все не так просто.
Я не понимала себя.
Лихолесский принц. Одно сочетание этих слов было для меня немыслимо и ненавистно. Любые отношения с ним заранее были обречены. Еще совсем недавно, он, гордый и высокомерный эльфийский аранен, старательно мучил меня своими придирками и презрением. А позавчера подарил мне поцелуй, что был таким настоящим, таким… пронзительным.
Его забота обо мне, его попытки оградить от опасности, его признание моей эльфийской сущности, его… Его сильные руки, что пронесли меня через эту бездну потерь в Хельмовой пади. И страсть, которую он разбудил во мне. Все это заставляло сейчас сжиматься мое сердце.
Сердце, что совсем не было холодно к нему.
Вот только ему это больше не нужно.
Он сказал – поздно.