глава 12
Чонгук
На следующее утро Лиса не выходит на пробежку.
Неужели она уехала?
Нет. Пока ещё нет. Я бы услышал, как Мик выгоняет машину, и грохот чемодана по ступеням.
Но она может собирать чемоданы прямо сейчас.
Эта мысль наполняет меня... чем же?
Мне следует быть довольным.
Избавиться от неё — эту цель я преследовал прошлой ночью, когда поцеловал Лалису со всей изящностью оборотня. В мои намерения входило быть немного грубым, однако я совсем не рассчитывал на такой агрессивный поцелуй. А потом я опустил на неё руки, и мой отклик вышел почти жестоким. Я набросился на неё, как чёртов оголодавший пёс.
И всё было бы прекрасно, если бы она оттолкнула меня, вцепилась ногтями в лицо или даже ударила, потому что именно на это я и рассчитывал. Но она ответила. Ответила так, будто была создана для меня.
Мой поступок слишком гнусный.
Мне хотелось лишь обнять её, уложить на кровать и просто побыть с другим человеком, и исключительно по этой причине я повёл себя жестоко. Жестоко даже по моим стандартам, поэтому я не понимаю, что довлело надо мной больше. Какая-то часть меня мучается от чувства вины. Другая же понимает, что Лалисе лучше узнать сейчас, какое я чудовище.
Но не только это тревожит меня с прошлой ночи.
В те первые мгновения после того, как я отстранился, намеренно унизив её, она разозлилась и удивилась, проявив ту реакцию, какую и должна была. Но в следующее мгновение произошло кое-что ещё, что вывело меня из себя: смирение. В считанные секунды сердитый, порождённый предательством блеск погас в её глазах, и она просто осталась стоять там, принимая то, что я сделал так, будто она этого заслуживала.
Может, я и не знаю Лису Миддлтон как следует — ну, ладно, я вообще её не знаю, — но мне известно, что она достойна большего, если сравнивать с тем, что она получила от меня прошлой ночью.
Раздаётся тихий стук в дверь, и я ненавижу, как в ожидании вскидывается моя голова, а сердце, кажется, начинает биться чуточку быстрее.
Но потом я вспоминаю: Лалиса не стучится. Это Линди.
— Ты выглядишь усталым, — ворчит Линди, опуская на стол поднос с моим обедом.
— Угу, — я зарываюсь глазами в основание ладоней. — Бурная ночка.
Она кивает.
— Как и у Лисы. Она рано встала, но я отправила её обратно в постель. Девочка выглядела так, будто всю ночь не смыкала глаз.
Я останавливаю себя прежде, чем успеваю выпросить подробности. Она рассказала Линди о случившемся? Я тщательно всматриваюсь в знакомые черты лица домоправительницы, выискивая любую зацепку, но Линди спокойна и бесстрастна, впрочем, как и всегда. Мне нравится это в ней. Она входит в число тех немногих людей, что смогли разгадать, как находиться здесь, чтобы удовлетворять мои потребности, не изображая из себя при этом грёбаный таран.
Слышишь, пап? И все вы, врачи и психиатры, несущие бред о том, что ПТСР можно вылечить?
Но на какой-то крошечный миг мне хочется, чтобы она спросила. Хочется, чтобы хоть кто-нибудь спросил о том, что случилось. Спросил о том, как я. Спросил что-то кроме пресного: «Что-нибудь ещё?»
Да, чёрт возьми, мне нужен кто-то. Мне нужен кто-то неравнодушный.
— Сегодня ты не пьёшь, — произносит Линди, разглядывая мою кофейную кружку.
Я вскидываю брови, будто бы спрашивая: «И?»
В ответ она пожимает плечами.
— Я отпросилась у твоего отца на выходные. До них ещё пару недель, но я предупреждаю тебя заранее.
— Отлично, — бормочу я, испытывая облегчение оттого, что она не стала развивать тему моего пьянства. Я говорил себе, что всё утро откладываю виски из-за головной боли.
А вовсе не из-за того, что одна всем известная зеленоглазая девушка слишком хорошо вдолбила мне, что я употребляю алкоголь по совсем неправильным причинам.
— Мик тоже взял отгулы, — оповещает Линди, направляясь к двери. — Мы едем в Портленд на небольшой отпуск. Твой отец предложил поселить нас в отеле. Думаю, мы сходим в кино. И, для разнообразия, кто-нибудь другой приготовит мне еду.
Погодите-ка, что? Мой отец даёт своим работникам бесплатный отпуск? И двое из них отправляются в него вместе? Я пытаюсь вспомнить все те разы, когда видел Мика и Линди вместе. Довольно редко, но тогда я считал обязательным игнорировать всех и вся так часто, как только мог. А они... понимаете? Для них же лучше, если это так. Кому-то же, по крайней мере, должно повезти с сексом.
— Круто, — отзываюсь я.
Линди поджимает губы.
— С тобой всё будет хорошо. Что касается еды и лекарств. То есть, это будет не моя стряпня, однако...
Технически она разговаривает со мной, но по её тону я понимаю, что она пытается убедить саму себя в том, что не оставляет меня.
Я бросаю на неё взгляд:
— Ты вообще имеешь хоть какое-то представление о том, как в Афганистане кормят солдат? Со мной всё будет прекрасно.
— По словам Лисы, она хорошо управляется на кухне, — отвечает Линди, будто не слушая меня. — Уверена, на омлете и поджаренном сыре ты протянешь, или что там ещё у неё в репертуаре.
Лиса.
Я и Лиса.
Одни. В доме.
Лиса в крошечной пижаме, с маленькой грудью и длинными, подтянутыми ногами.
Лиса с её «не шути со мной» зелёными глазами и губами, вкус которых лучше самого дорогого продаваемого скотча.
Я этого не переживу.
— Хорошо, как скажешь, — бормочу я.
Одним глазом я продолжаю поглядывать на дверь, пока ем, почти надеясь, что Лалиса ворвётся ко мне с той книжкой про Эндрю Джексона, в которой она прочла где-то около двух страниц, настаивая на том, чтобы мы разделили трапезу. Но дверь остаётся закрытой. Дом всё так же тих.
После ленча я пытаюсь сосредоточиться на чтении, но у меня не выходит. Вместо этого я иду в тренажёрный зал. По утрам я обычно посещаю его первым делом после прогулки вокруг залива и перед принятием душа, но нынешним утром мне не хватило на это сил.
Только не после прошедшей ночи.
Тренажёрный зал, по общему признанию, несуразный. Он огромен по нормальным стандартам, но, если учесть, что им пользуется лишь один человек, выглядит это совершенно нелепо. Мик и Линди тоже могут им пользоваться, однако их нельзя причислить к фитнес-любителям. Остаюсь только я.
Я неуклонно занимаюсь повседневными делами, смакуя знакомое жжение, когда толчком поднимаю верхнюю часть туловища до предела. На самом деле, от пояса и выше я нахожусь в лучшей форме, чем на пике своей военной подготовки, а это о многом говорит. В глубине души, мне кажется, я знаю, что это сверхкомпенсация за больную ногу, но мне насрать.
По какой-то причине сегодня я не могу перестать думать о своей ноге, прекрасно понимая, что она будет становиться всё слабее. Я сохраняю её в рабочем состоянии, совершая ежедневные прогулки. Я же не совсем идиот. Меня не купишь всей этой хренью, связанной с физической терапией, но я знаю, что неиспользование конечностей приводит к атрофии, и всё такое. Однако я провожу границу для нижней части своего тела, даже для здоровой ноги. Слишком уж сильное это напоминание о том, где я был и где больше никогда не буду. Никаких приседаний. Никаких поднятий. Никаких жимов ногами...
Я отпихиваю мысли в сторону и, прохрипев в последний раз, заканчиваю подходы жимов лёжа. Я лежу на скамейке с тяжело вздымающейся грудью.
— Ты накачаешь себе чудовищные пропорции, если продолжишь в том же духе.
Голос звучит неожиданно, и я так быстро сажусь, что едва не ударяюсь головой об штангу.
Лалиса.
На ней спортивный лифчик и подобранные под него спортивные шорты... подождите-подождите... розового цвета. В руке зажат айпод, а под под мышкой бутылка воды.
Очевидно же, что она здесь, чтобы заняться собой, а не из-за слежки за мной. Вероятно, это можно понять по тому, как она выглядит.
Её сексуально тело очень хорошо проработано.
Она идёт ко мне, и, несмотря на то, что её хвостик так же задорен, как и всегда, под её глазами проглядываются тени, а выражение лица более закрытое, чем было вчера. Она выстраивает преграды между нами, держит меня на расстоянии.
Я ощущаю вспышку сожаления, даже когда мысленно поздравляю её. И себя. Миссия выполнена, мудак.
— Ты станешь непропорциональным, — повторяет она. — Сверху громоздкий и несуразный, а снизу — тощий.
— Я не тощий, — тут же отвечаю я. Почему мы говорим об этом, а не о прошлой ночи?
Приблизившись, она протягивает руку и теребит ткань моих штанов. Она поднимает бровь.
— Неужели? Когда ты в последний раз носил шорты?
Я вскидываю брови в ответ.
— Ты же видела меня в боксёрах прошлой ночью. Разве то, что ты увидела, было тощим?
Она отдёргивает свою руку назад.
— Мы говорим не о прошлой ночи.
— Я думал, что теперь-то ты вернёшься в Нью-Йорк. Или, по крайней мере, потребуешь извинений.
Её выражение лица ничуть не меняется.
— Я думала об этом. Но мне нужно оставаться на каком-то расстоянии от Нью-Йорка, и я не настолько наивна, чтобы дожидаться извинений, так что... — она вытягивает руки, будто бы говоря: «Вот и всё, смирись с этим».
Её неэмоциональная реакция на прошлую ночь бесит меня. Она должна требовать извинений — какого чёрта с ней не так, раз она этого не делает? Что же разочаровывает даже больше... почему мне самому хочется принести ей эти извинения?
— Когда ты в последний раз вообще хоть как-то занимался нижней частью тела? — интересуется она, безразличная к моему внутреннему смятению.
Я вырываю у неё бутылку с водой и делаю длинный глоток, изучая девушку.
— Не твоё дело.
Она притворяется, словно раздумывает над моими словами.
— Ой, подожди-ка секунду, вообще-то, это моё дело. Если хочешь, я могу зачитать тебе свои обязанности. Там чётко сказано...
— Уверен, что так и есть, — прерываю я. — Но ты можешь пропустить этот пункт и вычеркнуть ту часть, где упоминается физическая подготовка, потому что я не собираюсь этим заниматься.
— Десять поднятий ног, — говорит она спокойно, игнорируя меня.
— Что? — спрашиваю я раздражённо, поднимаясь в стоячее положение. — Ни за что.
— Мы можем начать с лёгкого. Никаких утяжелителей.
— Я возвращаюсь домой, — ворчу я, наклонившись за полотенцем.
Она становится передо мной.
— Пять. Поднятий. ног.
Я закатываю глаза.
— Из тебя ужасный переговорщик. Слишком быстро снижаешь ставку, даже раньше, чем тебе предложат заманчивую награду.
— Я спорю с тобой не ради удовольствия. Просто пытаюсь делать свою работу, — она опускает руки на бёдра. Это напоминает мне о том, что мои руки не так давно лежали на том же самом месте. И о том, как мне хочется вновь вернуть их туда.
С трудом я отрываю глаза от манящих точек на её бедренной кости.
— Почему это твоя работа? — интересуюсь я.
Она слегка дёргает плечами, защищаясь.
Интересненько.
— Что?
— Почему ты выбрала работой уговаривать меня на то, чтобы я занялся своей дерьмовой ногой? Моя небольшая разведочная вылазка поведала, что ты училась на маркетолога. Разве папочка не хотел, чтобы ты вступила в прибыльный семейный бизнес?
Её глаза упархивают от моих.
— Конечно. Таков и был первоначальный план.
— Что изменилось? — спрашиваю я, с удивлением осознавая, что искренне заинтересован.
— Жизнь, — огрызается она. — И мы говорим не обо мне.
— Очевидно ведь, что о тебе, — возражаю я, делая ещё один глоток её воды.
Она размыкает губы, наверное, чтобы сказать мне отвалить, но потом, похоже, передумывает. Она наклоняет голову, и я тут же понимаю в чём именно подставился.
— Один вопрос за десять поднятий ног.
— Не-а, — отзываюсь я, уже отвернувшись. — Ни за что.
— Давай же, — подзадоривает она, обходя кругом, чтобы встать передо мной. — Разве тебе не хочется узнать, почему горячая двадцатидвухлетка, со всеми её преимуществами, отсиживается здесь, в Мэне?
Я оглядываюсь на неё через плечо.
— Ты только что назвала себя горячей?
Лалиса улыбается «попался» улыбкой.
— А разве я не горячая?
Я пробегаюсь по ней глазами. Да.
— Возможно.
— Так ты в деле? Десять поднятий ног за один вопрос?
Я мешкаю, хотя мой разум требует, чтобы я сейчас же ушёл.
— Мне достанется настоящая история? — осведомляюсь я. — Или какая-нибудь уклончивая хрень?
— Я подарю тебе честное откровение, но никаких гарантий, что это будет целая история. Окончательное предложение.
— Не годится.
Она тяжело вздыхает.
— А как насчёт этого: я подарю тебе честное откровение и разрешу давать мне указания на завтрашней пробежке?
Я прикладываю руку к груди.
— Не могу поверить, что это происходит. Все мои мечты сбываются.
— Ты в деле или нет, Лэнгдон?
Катись отсюда. Проваливай, чёрт возьми.
Её зелёные глаза практически кричат о вызове. И — что интригует даже больше — о секретах.
— Да пошло оно. Я в деле