глава 9
Лалиса
Приняв душ, я отправляюсь на поиски Чонгука.
Его нет ни в библиотеке, ни на кухне. Преодолев пол лестницы, я слышу тяжёлую, драйвовую музыку, доносящуюся со стороны его спальни. Я не росла с братом (или с сестрой, если уж на то пошло), но знаю наверняка, что все эти пугающие звуки, которые издавала гитара, были зашифрованным предостережением этого пижона: «Держись, чёрт возьми, подальше».
Меня оно устраивает.
Не думаю, что наша встреча может быть ещё более странной после поцелуя в библиотеке прошлым вечером или же нашей неожиданной предрассветной прогулки/пробежки, где мы на какую-то долю секунды практически нашли точки соприкосновения, пока он снова не начал вести себя, как козёл.
Вернувшись в комнату, я проверяю свою почту, игнорируя все сообщения, кроме того, что было прислано от Гарри Лэнгдона. Кликаю по «Ответить» и принимаюсь выдавать бредни о том, что «Мы с Чонгуком отлично поладим!»
Я не могу сказать ему правду о том, что не знаю, как пережить следующие три месяца рядом с его восхитительным измученным сыном.
А потом, не имея ни малейшего понятия о своих обязанностях, я занимаю себя небольшой экскурсией по владениям Лэнгдона.
Утром комплекс выглядит таким же огромным и впечатляющим, как и в сумерках, и, хотя всё, вплоть до акустической системы, которую Мик так настоятельно мне продемонстрировал, модернизировано, я всё равно не могу избавиться от ощущения, будто вернулась в эпоху, где нелюдимый Герцог господствует в своём полузаброшенном поместье.
В особенности угнетает тренажёрный зал. Он оснащён достаточным количеством оборудования, чтобы занять целую футбольную команду, что выглядит немного пафосно, учитывая, что здесь им пользуется всего один человек, и то, если вспомнить письма Гарри Лэнгдона, Чонгук занимается только верхней частью своего тела, а не ногой, которая так остро нуждается в восстановлении.
Впрочем... я не лгала, когда отметила этим утром, что ему, похоже, не нужна трость.
Честно говоря, мои познания в психологии ограничиваются одним занятием на первом году обучения в университете, но я бы поставила серьёзную сумму на то, что проблема Чонгука кроется скорее в голове, чем в ноге. И подозреваю, где-то в глубине души он тоже это знает.
Вот, почему он меня избегает.
Он не пытается прогнать меня той пафосной враждебностью, выказанной им вчера, но, разумеется, он меня и не ищет. Я разочарована, но не удивлена. В конце концов, он ясно дал понять, что всё во мне выводит его из себя. Мой характер, моя техника бега, мои розовые кроссовки...
Позднее Линди просит меня отнести Чонгуку обед, — домашний минестроне и бутерброд с ветчиной — но когда я прихожу в кабинет, то комната всё ещё пуста. Хотя на столе стоит стакан с каким-то алкогольным напитком коричневатого цвета, которого, как я знаю, раньше там не было. Что ж, очевидно, он больше не запирается в своей комнате.
М-да. Наверняка меня избегает. Я забираю с подноса, стоящего на столе, стакан со спиртным. Меня не отнесёшь к убеждённым трезвенникам, но последнее, что нужно этому парню, — напиваться средь бела дня.
Вернувшись на кухню, я выливаю алкоголь в раковину, извращённо надеясь на то, что пустила по ветру что-то очень дорогое.
Ближайшую пару часов я провожу в своей комнате. Звоню маме и выдаю ей блестящую полуправдивую версию моего первого дня. Затем набираю Беллу, и, хотя и рассказываю ей о том, что Чонгук не только моложе, чем ожидалось, но и до смешного сексуален (привилегия лучшей подруги — я не могу не сказать ей), я резко останавливаюсь на той части, где он одновременно и притягивает меня, и приводит в дичайший ужас. Разумеется, о поцелуе я тоже умалчиваю.
Потом убиваю столько времени, сколько могу, проверяя всевозможные социальные сети и затрачивая лишние несколько минут на изучение новых фотографий Итана и Стефани только лишь для того, чтобы наказать себя.
Широкая улыбка на лице моего бывшего, когда он смотрит на стройную брюнетку, отдаётся лёгким ощущением поворачивающегося в груди ножа. Он и на меня так смотрел. А смотрел ли? Уф. А что, если не смотрел? Что, если никто больше и не посмотрит?
Исчерпав запас всех известных мне социальных сетей и сайтов со сплетнями о знаменитостях, я уже было закрываю свой ноутбук, когда приходит новое электронное сообщение.
Оно от Гарри Лэнгдона.
«Мисс Миддлтон,
Отрадно знать, что вы прекрасно приспосабливаетесь. Надеюсь, Чонгук не повёл себя слишком неприветливо. Он может быть немного грубым с новыми людьми, учитывая его состояние. Я знаю, будет трудно, но уверен, что даже час или два ежедневного человеческого общения окажут существенное влияние на его выздоровление. Будьте с ним терпеливы. Он хороший мальчик.
Я буду на связи,
Гарри.
P.S. Приглядывайте за тем, что он пьёт».
Я дважды перечитываю сообщение.
Серьёзно? «Хороший мальчик»? Видимо, Гарри проводил со своим «мальчиком» не так уж много времени, потому что тот парень, с которым я встретилась, далёк от «хорошего» и уж точно не мальчик.
И что это ещё за состояние? Враждебность? Подавляющее мудачество? Существование, зацикленное на барахтанье в затяжной жалости к самому себе?
Плюс ко всему, в сообщении есть детали, беспокоящие меня. Да, мужчина выплачивает смехотворные суммы, чтобы прятать своего сына в роскоши, но можно ли оплатой сиделок по-настоящему компенсировать отсутствие семьи? И где мать Чонгука? Делаю себе мысленную заметку порасспрашивать Линди.
Единственное, что хоть как-то успокаивает меня в деловитом послании мистера Лэнгдона, — это упоминание о «часе или двух» человеческого общения. Признаю, мне немного странно получать бесплатное жильё и питание вкупе с порядочной зарплатой взамен на то, что я буду присматривать за парнем, которого, казалось бы, даже найти не могу. Но, эй, если им хочется платить за то, чтобы я вторгалась в его утренние прогулки и выливала его бухло, то Лалиса к вашим услугам!
Я убираю ноутбук в сторону и тянусь за книгой, которую привезла с собой. Одна из моих личных целей в этом небольшом путешествии в Мэн — начать больше читать. В смысле, я всегда преуспевала в прочтении журналов со сплетнями, а учебники читала достаточно тщательно, чтобы получать хорошие оценки. Но в последнее время во мне развилась тяга к тому, чтобы сделать свою жизнь содержательнее.
Я вытащила биографию Эндрю Джексона с полки в библиотеке отца, когда паковала чемоданы, по большей части потому, что она была большой, а на лицевой стороне красовалось «Лауреат Пулитцеровской премии». Впечатляет, да? Так что, пусть я и не знала, что Эндрю Джексон когда-то был президентом, это лишь усилило моё желание прочесть эту книгу. Новая и улучшенная Лиса будет разбираться во всяких подобных глупостях.
Я открываю дверь своей спальни, прислушиваясь к доносящейся из комнаты Чонгука музыке. Ничего. Надеюсь, это означает, что он внизу, в кабинете. Бедный парень ещё пока не в курсе, но скоро у него появится компания, независимо от того, чем он занимается в той комнате такое нездоровое количество времени.
Поспешными взмахами я наношу тушь и розовый блеск для губ. Пытаюсь убедить себя в том, что делаю это по привычке (моя мама считает, что леди всегда должны быть ухоженными), хотя точно знаю, что крашусь потому, что пытаюсь компенсировать образ потной, задыхающейся недотёпы с грязным хвостиком, коей я предстала перед Чонгуком в последний раз.
Мои тёмные джинсы и кремовый свитер уж точно не являют собой сексуальный наряд, но они выглядят получше на фоне моей экипировки для бега. Как и то, что я приняла душ.
«У тебя работа, — напоминает мне мой мозг. — Так что сейчас не время воспитывать сидящего внутри тебя бомжа».
Я только собралась постучать в дверь, ведущую в библиотеку, как тут же понимаю, что тем самым дам ему шанс выброситься из окна или улизнуть через какой-нибудь тайный проход, и это лишь отчасти шутка. Вместо этого я вхожу внутрь, и картина, развернувшаяся передо мной... В общем, она до безумия притягательна.
Потрескивающий в углу камин, сексуальный парень в большом, отвёрнутом от огня кресле с книгой в руках и ещё одним наполненным янтарной жидкостью стаканом. Всё это в донельзя шикарном горнолыжном стиле.
Впервые с момента прибытия в это адское место меня одолевает неподдельное чувство вины за то, что я нарушаю его уединение. Он выглядит не столько жертвой, так нуждающейся в опеке, сколько обычным парнем, который пытается почитать книгу в тишине у огня одним ветреным днём.
Я подумываю о том, чтобы отступить и оставить его в покое, когда вдруг он открывает свой болтливый рот.
— Та выпивка, которую ты вылила чуть раньше, была из бутылки за пять сотен.
Ох. Возвращение к привычному. Я ногой закрываю за собой дверь.
— Наверняка это был серьёзный удар по семейному бюджету. Ты же в курсе, да, что все произведения искусства в залах — оригиналы?
— Брось, — произносит он, всё ещё не отрываясь от книги. — Ты же богачка. Кому как не тебе знать, насколько стереотипным может быть это замечание.
— Ага, поэтому ты и выглядишь таким подкошенным, — бормочу я, приближаясь к нему ближе. — И откуда ты узнал, что я богатая?
— Из гугла. У тебя значимая семья.
Я пропускаю его слова мимо ушей. Нам обоим будет лучше не заводить разговоров обо мне.
— Так что это? — интересуюсь я, осторожно присаживаясь в кресло напротив него, хотя меня не приглашали, и я определённо нежеланный гость. Но у меня появляется возможность разглядеть его. Сегодня щетина у Чонгука гуще, чем вчера. Обычно я предпочитаю начисто бреющихся парней, но этот слегка грубоватый вид действительно, действительно подходит «золотой-мальчик-сталкивается-с-измученным-героем-войны» впечатлению, которое он производит. Я жду, когда он посмотрит на меня, мысленно подготавливая себя к состоянию шока.
Будто подслушав мои мысли, голубые глаза устремляются к моим, и я теряюсь в догадках, почему мне казалось, что подготовка сыграет хоть какую-то чёртову роль. Во мне, как и раньше, рождается пульсация желания, начиная с кончиков ресниц и заканчивая пальцами на ногах.
— Что «это»? — переспрашивает он.
У меня уходит мгновение, чтобы вспомнить о вопросе, что я ему задала.
— Дорогущий алкоголь, который я вылила. Что это?
Его взгляд вспыхивает раздражением, и мне приходит в голову, что сейчас он скажет мне катиться в ад, но что-то, похоже, его останавливает, и он невыносимо медленно поднимает хрустальный стаканчик и протягивает мне.
Я принюхиваюсь.
— Скотч.
Он кивает.
— Хайлэнд Парк тридцатилетней выдержки.
Не самый лучший в нашем запасе, но не настолько, чтобы быть выброшенным.
— Ну очень брутально.
Он закатывает глаза, и я делаю малюсенькой глоток, по прошлому опыту зная, что не особо люблю скотч. Как оказывается, он не нравится мне даже стоимостью в пятьсот долларов, и я с лёгким пожатием плеч возвращаю его обратно Чонгуку.
— Хочешь что-нибудь? — спрашивает он. — Вино?
— Обойдусь.
Честно говоря, вода была бы сейчас очень кстати. Между страстным взглядом его глаз и жаром камина у меня немного, эм, пересохло во рту.
— Что читаешь? — интересуюсь я.
Он вздыхает.
— Не в этот раз. Я знаю, что мы застряли тут вместе, но разве нам обязательно устраивать эти давай-узнаем-друг-друга беседы? Можем мы просто посидеть в тишине?
От этого его «застряли вместе» я замираю.
Понятно, почему я мирюсь с этим, но какая причина у него? Из того, что я слышала от Линди, и вывод, который я сделала после рассказов его отца, Чонгук не стесняется отталкивать людей.
Неужели ко мне он относится иначе? Или просто выжидает время, когда его озарит, как добавить меня в список изгнанных сиделок?
Мне правда, правда хочется, чтобы причина крылась в первом.
— Замечательно, — говорю я, откидываясь на спинку кресла и усаживаясь поудобнее. — Я дам тебе двадцать минут тишины в обмен на совместный ужин.
— Ни фига, — говорит он спокойно, его внимание уже вернулось к книге, так как он перевернул страницу.
— Полчаса тишины.
— Я ни с кем не разделяю трапезы.
— Ну же, — умасливаю я. — Обещаю не кормить тебя супом, как ребёнка — самолётиком.
— Нет.
— Чонгук.
Его глаза вновь устремляются вверх, и на недолгий миг на его лице почти отражается тоска. Я осознаю, что впервые произнесла его имя вслух.
Уверена, я не просто очередная сиделка.
Штука в том, что я понятия не имею, кем являюсь на самом деле.
— Я способна до-олго поддерживать одностороннюю беседу, — давлю я, поспешно предпринимая попытку увести нас от напряжённого момента. — Давай посмотрим, я родилась тридцатого августа, а это значит, что мой камень — перидот. Замороченное словечко для уродливого зелёного цвета. Кстати о цвете, это настоящий цвет волос? Такой неестественный. В смысле, я была одной их тех белокурых малышек, но мой цвет волос полностью стал имитировать серую мышь сразу после того, как я перешла в третий класс, и с тех пор мне приходилось перекрашиваться. Мой первый цикл начался, когда я...
— Ладно! — прерывает он. — Хорошо. Ты даёшь мне полтора часа тишины, и я ужинаю с тобой, но никаких разговоров.
— Не пойдёт. Я даю тебе час тишины, и за ужином мы говорим.
Он делает небольшой глоток скотча, изучая меня.
— Ты меня раздражаешь.
Мне жутко хочется поспорить, что я никогда не вызывала «раздражение». Обычно я скорее вежлива, предупредительна и застенчива. Говорю подходящие слова в нужных местах, уважаю границы других людей и избегаю тем, которые для них подобны минному полю. Но есть в нём что-то, что вытаскивает на поверхность другую версию меня. И мне это вроде как нравится.
Я пожимаю плечами, отказываясь извиняться. Вместо этого старая милая Лалиса предпочла бы прищучить этого пижона.
— А ты знаешь, кто такой Эндрю Джексон? — осведомляюсь я, подгибая ноги под себя и сворачиваясь в мягком чёрном кожаном кресле.
— Да, я знаю, кто такой Эндрю Джексон. Старый Гикори. (Прим. пер.: прозвище Эндрю Джексона).
Старый кто?
— Типа того, — отзываюсь. — Ты слышал про эту книгу? Она называется «Американский лев», и...
— Лалиса, — мягко говорит он, переворачивая страницу своей книги, — час тишины вступает в силу немедленно.
Я тяжело вздыхаю. Похоже, мне всё-таки придётся прочитать эту книгу вместо того, чтобы поговорить о ней. До чего же обидно.
— Ладно, — произношу я, открывая предисловие. — Но знай, я планирую ужинать очень, очень медленно.
Я игнорирую его стон, с головой уходя в книгу про этого самого чувака, Старого Гикори. И, быть может, бросаю несколько взглядов украдкой на самого горячего парня, которого мне только доводилось видеть.