Глава 21
На другом конце света, а точнее, в 5600 милях от Ирака, Ира смеялась, сидя с бокалом вина на диванчике в лофте Тины. Хотя изначально она отнеслась к этой идее настороженно, сейчас ей нравились эти, как любила выражаться Руби, девичьи вечеринки.
Чаще всего, Ира оставляла Генри с Дэвидом дома у Ноланов, а иногда муж Кэтрин приходил в особняк. Только однажды мужчина отказался от роли няньки, сославшись на какие-то таинственные служебные дела. Кэтрин закрыла на это глаза, но в тот вечер выпила больше обычного. Остальные понимали, почему она расстроена, ведь у Грэма никаких неотложных дел в участке определенно не было.
В роли гостеприимной хозяйки женщины выступали по очереди, и сегодня собрались у Тины в гостиной, чтобы посмотреть фильм. Воспитательница сидела в древнем кресле, забросив ноги на подлокотник, Кэтрин обнимала декоративную подушку рядом с Ирой, а Руби сидела на полу, опершись на диван, и вздыхала, глядя на Джоша Хартнетта на экране.
- Кейт Бекинсейл в этом фильме просто счастливица, – завистливо выдохнула официантка.
- Да уж, - Кэтрин обмахивалась ладонью, – играть с Джошем Хареттом и Беном Афлеком. Кажется, я выбрала не ту профессию.
Тина фыркнула в ответ, подымаясь, чтобы взять еще одну банку пива:
- Да это они счастливчики. Вы только посмотрите на неё в «Другом мире».
Ира шутливо покачала головой, глядя на блондинку, открывшую холодильник:
- Подумать только, и ты учишь наших детей.
- Я даю им то, во что они могут верить, – Тина вернулась в кресло и с легким хлопком открыла банку. – К тому же, благодаря мне они стали прекрасными певцами и фигуристами.
- Спорный вопрос, – пробормотала Руби, Ира и Кэтрин рассмеялись в ответ.
- Из всех собравшихся здесь у меня самая лучшая работа, – возразила Белл. – Я направляю наше будущее.
- Ты не настоящий учитель, – поддразнила Руби, поддевая её ступнёй. В ответ она получила сердитый взгляд и жест, который воспитанникам Тины, определенно, видеть не стоило.
- Ох, – простонала Кэтрин, подняв руки и качая головой, – хватит об училках. Никаких училок, пожалуйста.
- Мы должны как-нибудь проследить за ним.
- Я могу загрузить его бумажной работой так, что у него не будет времени ни на что, кроме дома.
- Я могу плюнуть ему в еду.
- Нет, – Кэт наклонилась к кофейному столику, чтобы налить себе третий бокал красного вина. – Я хочу, чтоб он признался, – она отпила сразу половину, – тогда я получу половину его денег.
Женщины рассмеялись. Кэтрин чокнулась бокалом с бутылкой Смирновки в руках Руби.
- Никогда не связывайтесь с юристом, – ухмыльнулась официантка.
- Но знаете, что меня поражает? – Нолан помолчала, опустошая бокал. – Я всё еще переживаю, понимаете? Каждый раз, как он отправляется в патруль, и я знаю, что он в патруле. Или когда он возвращается домой и прихрамывает, потому что бежал за каким-то карманником или за Понго и потянул мышцу. Я всё еще переживаю, что с ним может произойти что-то более серьёзное.
- А чего ты хотела, дорогая, вы ведь женаты столько лет.
- Быть роботом, лишенным эмоций.
- Как я? – пошутила Лазутчикова.
- Как ты была когда-то, – поддразнила в ответ Кэтрин.
- Я бы никогда так не смогла, – вдруг сказала Руби и быстро обернулась на женщин, сидящих на диване. – Не обижайтесь, – извинилась она, пожав плечами.
- Чего не смогла? – уточнила брюнетка.
- Жить так, как живете вы. Строить отношения с кем-то, кто рискует, борясь с преступностью, как Дэвид. Быть женой офицера.
- Я не… – хотела возразить Лазутчикова.
- Да, Ира, ты – жена офицера, – перебила Тина.
- Ты вот боишься за Дэвида, здесь, в Сторибруке, – кивнула девушка Кэтрин. – Я представить не могу, каково это – переживать за Лизу, которая в Ираке.
- Ты встречаешься с Августом! – возразила Ира, чуть повышая голос.
- Но он здесь, – тихо ответила Руби.
Такой неожиданный поворот их разговора выбил Иру из колеи, и она в раздумье откинулась на спинку дивана. Женщина всегда думала, что неразумно с её стороны так быстро и отчаянно влюбиться в солдата, в Лизу. Но услышать такое от кого-то ещё? Это совсем другое. Комната погрузилась в неловкое молчание, нарушаемое только звуком телевизора. Джош Харнетт как раз, дурачась, гонялся за Кейт Бекинсейл вокруг ангара.
Да, это было нетрадиционно, и раньше она и подумать не могла ни о чем подобном. Но всё меняется. Руби ласково похлопала Иру по колену, Кэтрин молча сжала её руку, но именно Тина озвучила вопрос, который задавали себе многие горожане:
- Как ты с этим справляешься? – брюнетка непонимающе вздернула бровь. – Отношения на расстоянии – это одно, но, Ира, она ведь воюет!
- Сейчас не 1920-е. Она не спит в окопах каждый день, – ощетинилась Лазутчикова.
- Да, но она носит форму, этого достаточно, чтоб превратиться в живую мишень! Что, если с ней что-нибудь случится?
- Она хороший солдат, мисс Белл, – в голосе Иры появились интонации мэра, будто резкие слова могли заглушить её собственные страхи, высказанные кем-то другим. – И она многим жертвует, защищая страну, вы не имеете даже права сомневаться в ней.
- Я не сомневаюсь в ней, Ира, я всего лишь реалистка.
- Ты так говоришь, будто профессия Лизы – смертный приговор.
- Я спрашиваю, как ты можешь об этом не думать, – Тина сидела на краю кресла. Она повысила голос и теперь спорила с Ирой поверх голов Руби и Кэтрин, которые сжались и сидели тихо, предпочитая не вмешиваться. – Я не сомневаюсь в ней, я не осуждаю тебя. Ты сильная, Ира. И я спрашиваю лишь потому, что из всех, кого я знаю, ты последняя, кто пошел бы на такое сумасшествие!
- Сумасшествие? – медленно повторила брюнетка, поднимаясь. Тина поморщилась, Кэтрин заметно вздрогнула. Руби быстро отодвинулась в сторону. – Ты считаешь это сумасшествием?
- Не сумасшествие, – поправилась Тина, осторожно поднимаясь следом. Что бы она не собиралась сказать, Ира резко оборвала воспитательницу.
- А взять на себя ответственность за четверых подростков, которые только и делали, что хулиганили и воровали, разве не сумасшествие?
Тина помрачнела:
- Они хорошие дети.
- А Лиза хороший солдат. Наверное, один из лучших. И мне не нравится то, как ты треплешь её имя.
- Ирина, я не пытаюсь тебя обидеть.
- Тебе не нужно пытаться, дорогая, – Ира поставила бокал на столик и взяла со стойки сумочку и пальто.
- Да ладно вам, – с надеждой подала голос Руби, – давайте досмотрим фильм.
Но Ира не ответила. Сейчас она была слишком поглощена своими мыслями и тревогами и не сумела разглядеть почти явный комплимент там, где ей почудилось оскорбление. Лиза всегда вернётся. Пускай на месяц, на неделю, пусть даже на день. Пусть у них не будет ничего, кроме телефонных разговоров. Она всегда вернется домой. Она верит в это. Они не понимают. Никто не смеет отбирать у Иры её веру.
- Ирина, не уходи, – позвала Кэтрин, но ответом ей послужил хлопок двери.
***
Несмотря на то, что последний девичник закончился неприятно, и Ира после этого два дня не разговаривала с Тиной, в следующую пятницу и мисс Белл, и Руби с Кэтрин получили от мэра сообщение, в котором Лазутчикова предлагала устроить следующую встречу в особняке. Видимо, жесткий мэр за последнее время действительно изменилась.
К деликатной теме они больше не возвращались и избегали просмотра фильмов на военную тематику, даже если там играл горячий актёр. Руби, которой вдруг очень захотелось посмотреть «Спасти рядового Райана», попробовала было обидеться, но, в конце концов, они негласно решили, что, чем Ира отвлеченнее, тем счастливее и безопаснее для окружающих.
Ира, разумеется, заметила эту тактику, но не знала, то ли благодарить подруг, то ли сердиться на них. Можно сколько угодно притворяться, что Лиза уехала из города по работе, что она просто полицейский, живущий в другом городе, и у неё всего лишь зарубежная командировка, но это не выход.
После разговора с Тиной, которой хватило храбрости озвучить её собственные страхи, брюнетка весь вечер изводила себя, прокручивая в голове сценарии один страшней другого. Что, если? Что, если?
И Ира не могла прогнать свой страх. Два месяца она старательно пыталась не обращать внимания на снедавшую её тревогу, но каждое письмо, отосланное на Ближний Восток и оставшееся без ответа, каждый день, когда Лазутчикова напрасно ждала звонка, буквально сводили её с ума.
И однажды все её страхи обрели форму, воплотившись в телефонный звонок в три часа ночи.
- Привет, родная, – сонно пробормотала Ира, подняв трубку.
- Откуда ты знаешь, что это я? – спросила Лиза.
- Никому больше не хватит смелости звонить мне посреди ночи.
- Я разбудила тебя, – в голосе Лизы не было даже намека на сожаление. – Я знаю, что давно не звонила. Тут всё… тяжело.
Брюнетка легла поудобнее, зажав телефон между щекой и подушкой, и удовлетворенно вздохнула, довольная, что слышит голос солдата.
- Я не против.
В трубке раздался тяжелый вздох, будто девушка пыталась сбросить с плеч огромную тяжесть:
- Мне, правда, нужно было услышать твой голос.
Ира медленно открыла глаза. Все сценарии, приходившие ей в голову, вернулись разом, быстрее, чем она успела запретить себе думать об этом.
- Что случилось?
- Ничего.
- Кого-то ранило?
- Никого.
- Нила?
- Нет.
- Лиза, – Ира села и, включив ночник, облокотилась на спинку кровати, – не ври мне.
Услышав, как Андрияненко замялась, она поняла, что была права или, по крайней мере, близка к этому. Лиза горько рассмеялась. Сухой сардонический смешок. Насмешка над собой.
- У Нила это лучше получается, – пробормотала она.
- Что получается?
- Не хочу тебе говорить, – шмыгнула носом девушка.
- Что говорить? – сердце Иры билось в два раза быстрее, чем обычно. Перед глазами возникло поле боя. Мертвые солдаты. Силуэт Лизы. Если б они не разговаривали сейчас, Лазутчикова представила бы её лежащей на земле, окровавленной, мё… Ира усилием воли остановила эту мысль, отогнала её.
- Лиза.
Повисло долгое молчание, и Ира слушала порывы ветра, дующего где-то на Ближнем Востоке, ожидая, пока Лиза заговорит.
- Мой генерал… – наконец произнесла она. – Его перевели. Я слышала, отправили в Германию или в Россию. Не знаю.
Ира облегченно выдохнула.
- Так это же хорошие новости, разве нет? – успокаиваясь, она заправила за ухо локон волос.
- Ага, – чуть слышно прошептала блондинка. Лазутчикова даже засомневалась, не почудилось ли ей.
- Я не понимаю, – медленно произнесла женщина. – Чего ты не договариваешь?
Ещё один молчаливый вздох.
- У нас произошло ЧП, – сердце брюнетки подскочило, ускоряясь. – Два месяца назад. Он… - замялась девушка, – эм... сделал кое-что.
- Кому? – осторожно спросила Ира.
Лиза снова замолчала на какое-то время.
- Думаю, ты знаешь, кому, – наконец ответила она.
- Что… – женщина резко сглотнула и выпрямилась, откидывая волосы со лба. – Что… Ты в порядке?
Единственным ответом на этот вопрос стало невнятное бормотание.
- Что он сделал? – прошипела Ира.
- Ниче… – слова застряли в горле, звук на секунду пропал, а потом Ира услышала, как Лиза коротко всхлипывает. Ей не сразу удалось выровнять дыхание.
- Он напал на меня, – призналась девушка. Этот ломкий, тоненький голосок не мог, просто не мог принадлежать её Лизе. Голос блондинки всегда излучал либо уверенность, либо неловкость, но таким, как сейчас, не бывал никогда.
- Что?! – рявкнула Ира так громко, что, наверное, её услышал даже Генри, спящий в своей комнате. Женщина сама не заметила, как вскочила с кровати. - Что ты имеешь в виду? Ты в порядке? Что он сделал? Лиза, он поранил тебя? – брюнетка металась по спальне, как заведенная.
- Нет, я просто… – она хрипло вздохнула. – Да.
- Его имя и номер части? – потребовала Ира.
- Что ты собираешься сделать, отследить, куда его перевели?
- Я собираюсь его уничтожить, – пообещала Лазутчикова, роясь в ящике прикроватного столика в поисках блокнота и ручки.
- С ним уже разобрались.
- Я сама с ним разберусь.
- Ира, – умоляюще протянула Лиза.
Отчаяние в любимом голосе заставило взбешенную брюнетку остановиться. С трудом сглотнув, она опустилась на край своей слишком большой и слишком пустой кровати.
- Он… Когда он… – она резко вздохнула. – Лиза, он обидел тебя?
- Нет, – неубедительно успокоила девушка, – хотя он пытался.
- И он всё ещё жив? – прошипела брюнетка сквозь сжатые зубы.
- Знаю, – бесстрастно ответила Лиза.
- Почему ты еще не дома? Почему тебя не отправили домой? – Ира была совершенно вне себя.
- У меня все пальцы на месте, и я всё ещё могу спускать курок.
- Не смешно.
- А я и не пытаюсь шутить.
По щеке покатилась слеза, и Ира зажмурилась. Перед глазами мелькали ужасные картины. Лизе причинили вред. Лиза уязвима. Лиза сломлена.
- Любимая, – тихо прошептала женщина, – мне так жаль.
В трубке раздался придушенный всхлип, солдат глубоко, медленно вдохнула и выдохнула, но Ира слышала, что это не помогло ей успокоиться. Лиза плакала.
- Лиза, – мягко позвала Ира, – это не твоя вина. Ты не сделала ничего плохого, – она закусила губу, слушая рыдания Лизы.
Мысли неслись со скоростью звука. В который раз она оказывается беспомощной там, где дело касается девушки. Не важно, как сильно она переживает, они по-прежнему на разных концах земли, и их разделяет миллион миль. Но Ирина Лазутчикова не может просто сидеть сложа руки и наблюдать, как разворачиваются события.
- Что я могу для тебя сделать? – с отчаянием прошептала брюнетка.
Андрияненко тихо, хрипло засмеялась. Почти с надеждой:
- Просто будь. Будь дома, когда я вернусь. Пожалуйста.
- Ты же знаешь, что я буду ждать тебя, – буря эмоций, которую она пыталась сдержать, всё-таки нашла выход в слезах.
- Ты можешь… можешь просто поговорить? – заикаясь, попросила Лиза. – Мне очень нужен твой голос.
Ира кивнула, торопливо забираясь в кровать. Она легла, крепко прижав трубку к уху.
- Когда мне было пятнадцать, моя мама однажды невероятно разозлилась на меня, потому что я не получила «Отлично» за задание по литературе. По правде сказать, я тогда даже книжку не дочитала. Я готовилась к конному состязанию, которое должно было состояться через месяц. Тогда я была уверена, что в восемнадцать приму участие в Олимпийских играх.
- Ты и сейчас наверняка это сможешь.
Ира пожала плечами:
- Мама никогда не одобряла этого желания. Так вот, я отказалась есть, когда мы ужинали, и к полуночи проголодалась, как волк. Я хотела прокрасться на кухню, и, когда спустилась, увидела, что папа сидит у камина с книгой и бокалом мохито. Он глянул на меня, взял за руку и повел на кухню. Он научил меня готовить такос.
- Твой папа удивительный.
- Да. Ты бы ему точно понравилась, – нежно сказала Ира. – Я научу тебя.
- Чему научишь?
- Научу тебя готовить такос, когда вернешься домой.
- А если я спалю тебе кухню?
- Тогда будешь на диване спать.
Лиза засмеялась. Её голос чуть повеселел, но затаенное напряжение никуда не делось:
- Расскажи ещё что-нибудь.
- Сегодня мы с Генри ходили в парк. Он увидел, как детки постарше катаются на велосипедах. Он внимательно оглядел свой трёхколесник и спросил, почему у него велосипед хвостатый.
***
Как бы женщины ни старались, их разговор не мог длиться вечно, и когда в середине третьего рассказа Лиза, вздохнув, перебила её, сказав, что ей нужно идти, Ира просто кивнула и пробормотала, что все понимает.
- Я люблю тебя, – тихо сказала она и, попросив блондинку беречь себя, повесила трубку.
В тишине, заполнившей комнату, Ира лежала в кровати и прокручивала в голове их с Лизой разговор, сжимая кулаки от бессильной ярости и страха. Ира привыкла контролировать свою жизнь во всем, начиная от одежды, которую носит, и заканчивая перекусами Генри, но Лиза была неизвестной переменной, и во всем, что касалось девушки, Лазутчикова могла только оценивать происходящее постфактум.
Лизе причинили вред, и Ира не могла ничего сделать.
Так что Ира лежала бессонная и думала об Лизе, отчаянно пытаясь убедить саму себя, что блондинка жива, и ничего по-настоящему страшного не произошло. Но женщина понимала, что это чушь. Шрамы, которые оставило в душе Лизы её прошлое, теперь стали еще глубже и болезненней. И единственное, что Ира может, это лежать в кровати.
Ира не заметила, как за окном рассвело. Когда будильник, как обычно, зазвенел в 6:30, она выключила его и на автопилоте выбралась из постели. Мысленно брюнетка уже записывалась в армию, чтоб отыскать этого ублюдка-генерала и перерезать ему глотку, пока спит.
Генри отвлек её от подобных мыслей, в красках расписывая, что ему снилось сегодня. Ира улыбнулась, слушая, как сын увлеченно болтает о супергероях, горящих домах, падающих в обморок девицах и коварных злодеях, которыми его живое воображение наполнило детские сны. Она поцеловала Генри в макушку и поставила перед ним тарелку с блинчиками, щедро и без всякого повода посыпанными шоколадной стружкой.
Её решимость дрогнула в тот миг, когда она высадила Генри у ворот садика, и он убежал играть с друзьями на площадке. Ира стояла у забора, глядя, как играет её сын, пока Тина и другие воспитатели не позвали их в класс. Она позвала его, и малыш побежал к ней, чтоб получить поцелуй и очень долгое объятие, из которого Генри нетерпеливо вывернулся, потому что кроме него во дворе никого не осталось, а сегодня у них в группе был урок рисования, на который мальчик не хотел опоздать. Ира нехотя отпустила его, поймав любопытный взгляд Тины. Но как только воспитательница шагнула к ней, Лазутчикова распрямилась, застегнула пиджак и пошла к машине, прекрасно зная, что Тина наблюдает за каждым её движением.
Несмотря на все старания Иры, бюджетные ведомости не смогли отвлечь её от ночного разговора с Лизой. В конце концов, она попросила секретаршу отменить все запланированные на сегодня встречи, закрылась в кабинете и провела день в поисках информации в сети: «Отправка солдат заграницу»; «Возвращение солдат из горячих точек»; «Установка местоположения солдат, находящихся за рубежом». И самое необходимое, хотя самое неприятное: «Сексуальные домогательства в армии».
То, что Ира обнаружила по последнему запросу, заставило её мысли понестись вскачь. Задыхаясь, она прокручивала эту информацию в голове, почти чувствуя, как бешено вращаются шестерёнки в мозгу. По сравнению с мужчинами, женщины-солдаты гораздо чаще сталкивались с домогательствами и насилием, чем гибли в бою. Фактически, в три раза чаще. Число зарегистрированных случаев поразило брюнетку, а тот факт, что при рассмотрении дел о домогательствах в суде подозреваемым редко выносили обвинительный приговор, заставил ее кровь вскипеть.
Господи Боже, через что Лизе приходится проходить? Ира закрыла браузер, не в силах больше читать статистику. Изучая каждый зарегистрированный случай, она представляла на месте жертвы Лизу, и ничего не могла с собой поделать.
Храбрость, вот первая ассоциация, которая всегда приходила Ире в голову, когда она думала об Лизе. Андрияненко – женщина-солдат, открыто признающая свою бисексуальность. Это и то, что Ира узнала сегодня, придало понятию храбрости новый, неожиданный для неё смысл.
Брюнетка мысленно поклялась, что, когда Лиза в следующий раз вернется, она отыщет в законах лазейку, чтоб девушка осталась дома. Черт подери, она прострелит ей ступню или раздробит палец, если придется. В одном Лазутчикова уверена твердо – Лиза больше не поедет воевать.
Наручные часы запищали, напоминая ей, что пора забирать Генри. Поиск информации стал для Иры цистерной бензина, превратившей пожар в яростное Инферно. Женщина шла к садику, позабыв про машину, а в мозгу грохотали сухие цифры статистики.
Половина опрошенных женщин признались, что, боясь мести, не стали бы сообщать о том, что подверглись сексуальным домогательствам. Восемьдесят процентов мужчин-военнослужащих, обвиненных в изнасиловании, продолжали службу в вооруженных силах.
К горлу снова подступила желчь.
- Ирина? – Тина помахала рукой перед её лицом, и мэр моргнула, замечая, что воспитательница держит Генри за руку. Площадка была пуста, значит, пока она стояла, погруженная в свои мысли, остальные дети и родители успели разойтись по домам. – Ты в порядке?
Брюнетка кивнула, глядя мимо Тины застывшим взглядом, и потянулась к Генри.
- Да, всё хорошо, – с тихим отчаянием ответила она.
Воспитательница наклонила голову набок:
- Хочешь зайти и посмотреть поделку, которую сегодня сделал Генри?
- Да, мамочка! – Генри потянул её за рукав, и она, как робот, пошла за сыном и Тиной.
Генри как послушный мальчик, войдя в класс, снял кроссовки и переобулся в сменку, а рюкзак повесил на крючок, над которым красовалось его имя, вырезанное из цветной бумаги. Только после этого он побежал к стоящему в углу комнаты самодельному кукольному театру.
Перед театром стоял столик, на котором лежали куклы. Тряпичные, надеваемые на руку куклы в синих, красных и зелёных одёжках с розовыми или коричневыми личиками (у одной лицо почему-то было голубым), волосами из ниток и пуговичными, посаженными на клей глазами. Поделки еще не совсем просохли от клея и блёсток, которых детишки явно не пожалели.
Ира присела на корточки рядом со столом. Генри выбрал одну из кукол и гордо протянул ей. При взгляде на тряпичного пупса, зажатого в детской ладошке, у брюнетки задрожали губы. Зеленая футболка, вьющиеся желтые волосы, зеленая кепка на голове. Образ Лизы угадывался безошибочно. Ира улыбнулась, увидев ободок из блёсток вокруг шеи и нарисованные блёстками на футболке армейские жетоны. Брюнетка протянула ладонь, разглядывая куклу:
- Ты сделал её для Лизы?
- Угу, – гордо подтвердил он.
Ира всё-таки не сумела сдержаться, и слёзы побежали по щекам. Эмоции, которые она сдерживала всё это время, смели стены, возведенные её отчаянием, ища выхода.
- Она будет в восторге, – всхлипнула брюнетка, вытирая слёзы.
Генри надулся:
- Тебе не нравится?
- Что ты, солнышко, конечно же мне нравится, – она притянула сына к себе и крепко обняла, всхлипывая и пытаясь собраться с мыслями.
- Почему ты плачешь?
Это безумие, но Ира держала кукольную копию Лизы в руках и молила всех известных богов обратить её в настоящую Лизу. Это безумие, это невозможно, но это всё, чего она желала сейчас.
- Просто она мне очень нравится, милый. Давай, ты нарисуешь Лизе эту куклу, и мы сегодня пошлём ей письмо вечером?
Генри кивнул и побежал к столу. Притянув к себе коробку с карандашами и чистый лист, он принялся за рисунок, позабыв о матери, которая сиротливо смотрела на куклу, уже не пытаясь остановить слёзы, льющиеся из глаз. Блёстки еще не высохли и останутся на пальцах и пиджаке, но ей всё равно. Они с Генри тут, в безопасности, скучают по ней, шлют ей письма и рисунки, а Лизу там чуть не…
- Эй, – Тина наклонилась к ней и мягко потянула вверх, помогая подняться. Она повела Иру в уголок, подальше от детских любопытных ушей. – Что с ней случилось?
- Ничего.
- Ира, она и мой друг тоже. Что с ней?
Слёзы полились с новой силой, сопровождаемые придушенным рыданием, Ира уже позабыла, что от слёз может трясти. Слава Богу, Генри занят рисунком. Она уткнулась в плечо подруги, Тина, успокаивая, обняла её.
- Лиза…? – осторожно спросила воспитательница.
Лазутчикова покачала головой, не дав ей договорить. Она сотрясалась от слёз, позволяя Тине обнимать себя. Слеза, скатившись по щеке, упала на войлочный коврик с изображенной на нем картой города. Узкие ленточки улиц, разноцветные дома, ратуша, полицейский участок. Желтый школьный автобус потемнел от влаги.
- Это так тяжело, – всхлипнула Ира, такого голоса у нее никто не слышал с тех пор, как ей исполнилось восемнадцать. – Так тяжело.
- Ира, что случилось? – прошептала Тина.
Но брюнетка только качала головой, тихо всхлипывая, уткнувшись в её плечо, и снова и снова повторяла одну фразу.
***
Октябрь 12, 2005. Лагерь Виктори, Ирак.
- Думаешь, это ей поможет? – Фредерик сидел на капоте грузовика.
- Нет. Даже она сама так не думает, – Кеннеди мрачно наблюдал, как Лиза яростно и методично молотит боксёрскую грушу. Как только Спенсера перевели, девушка начала проводить всё свободное время, выколачивая пыль из ни в чем не повинных боксёрских снарядов.
Уже четвертый месяц, как только представлялась возможность, Андрияненко уходила на тренировочную площадку и отрабатывала удары на грушах или несчастных рядовых, которым не посчастливилось стать с ней в спарринг.
На занятиях по физподготовке она стала действовать резче, доводя себя до предела, до полного изнеможения. Лиза почти перестала разговаривать. Она просто выходила на площадку, одетая в штаны, берцы и футболку, и занималась, пресекая все попытки окружающих начать разговор или хоть как-то вторгнуться в личное пространство.
И все понимали, в чем причина этих разительных перемен. Однажды к ней подошел Джонс и как ни в чем не бывало спросил, что такого произошло, что Спенсер сдрейфил и сбежал. Лиза сломала ему нос. За это блондинка получила устный выговор и предупреждение, что, если подобное повторится, следующий выговор будет занесен в личное дело.
Но даже эта угроза нисколько её не обуздала. Даже Нила Лиза не подпускала к себе близко, хотя он и оставался единственным в отряде, кто мог подойти к её койке, чтоб дать ей бинт или напомнить, что нужно поесть. Изредка девушка с ним разговаривала. Но все понимали, что в Лизе что-то сломалось.
Кен и Фред продолжали смотреть на неё. Апперкот, коленом в рёбра, левый джеб, левый джеб, правый хук. Кен покачал головой и вытянув сигарету из пачки, закурил, глубоко затянувшись:
- Она не должна быть тут.
- Ты, правда, это говоришь после всего, что случилось?
- Я говорю, что она имеет такое же право уехать домой, как любой солдат, которому оторвало в бою руку, – процедил сквозь зубы Кен.
Лиза вскрикнула, остервенело молотя кулаками по груше, и даже ребятам, сидящим на другом конце площадки, было видно, что сквозь бинты, которыми она обмотала кисти, сочится кровь. За этим последовал шквал ударов ногами, и, наконец, девушка в изнеможении обняла грушу, все еще осыпая её слабыми ударами.
- Она же себя угробит, – мрачно вздохнул Кен. Хольт ничего не ответил, но по его лицу видно было, что он согласен с товарищем.
- Вам двоим, что, делать нечего? – проворчал Карбера, стягивая Фреда с капота и толкая их к выходу с площадки. Прежде, чем уйти, Кен еще раз оглянулся на блондинку, вздохнул и, выплюнув бычок, старательно втоптал его в землю.
Карбера пошел к Лизе, позвав её по имени задолго до того, как подойти. Последнее время девушка дёргалась даже от малейших прикосновений, и сержанту вовсе не хотелось почувствовать себя боксёрской грушей.
Она резко развернулась, настороженно глядя на него, и чуть отодвинула грушу так, чтоб она разделяла их. Поза девушки была защитной, левая нога чуть выставлена вперед, правая рука напряжена и приподнята для хука. Лиза обвела глазами открытый двор, ища пути к отступлению.
Синяков на лице девушки не было, они сошли пару месяцев назад, но шрамы останутся навсегда. Карбера был суровым солдатом и почти никогда не разговаривал с подчиненными. Его дело – отдавать приказы, их дело – выполнять. Он потерял многих в боях и патрулях, но сейчас, глядя на Лизу, впервые винил себя в том, что подвёл одного из лучших своих бойцов.
- Почта, – пояснил он, доставая из кармана несколько конвертов. Девушка на секунду расслабилась, глядя на конверты, как ребенок, получивший золотой билет на шоколадную фабрику. Всё ещё настороженная, она подалась вперед и протянула ладонь. Она больше ни к кому не притрагивалась и явно не собиралась начинать делать это сейчас.
- Спасибо, – пробормотала она, когда Карбера опустил конверты ей на ладонь.
- И Андрияненко?
- Да, сэр?
- Ты возвращаешься домой в следующем месяце.
Впервые за несколько месяцев в её глазах появился блеск, как будто девушка обрадовалась чему-то, кроме писем. Лиза не улыбнулась, не подпрыгнула от радости, но её глаза, осветившись надеждой, сменили оттенок миртовой листвы в пасмурный день на нефритовый. Впервые за несколько месяцев.
- Спасибо, сэр, – тихо сказала она.
***
Карбера кивком отпустил её, и Лиза отступила на шаг, прижав письма к груди. Ещё раз оглянувшись на сержанта, смотрящего ей вслед, она быстро пошла к своей палатке и присела на койку.
Пальцы подрагивали от нагрузки, полученной во время напряженной тренировки, и от волнения. Почерк Иры улыбался ей, удерживая её на земле. Если и есть в этом мире что-то хорошее, всё оно заключается в этих письмах, которые напоминают Лизе, что по ней скучают, её любят, что на земле есть место, где она всегда будет в безопасности.
Блондинка поддела клапан конверта, открывая его, и мягко улыбнулась, когда ей на колени выпали две фотографии. На первой Генри улыбался в камеру, показывая два больших пальца. Мальчишка был аккуратно подстрижен, хотя, конечно, волосы всё еще были длиннее, чем хотелось бы Ире.
На нем были новые джинсы и рубашка, в них он выглядел, как настоящий маленький мужчина. У ног лежал армейский рюкзак, из которого выглядывал Рекси-младший. На втором снимке они с Ирой позировали перед входом в начальную школу. Брюнетка присела рядом с сыном. На этом фото Лазутчиковы с их сияющими улыбками были так поразительно похожи, что хотелось послать генетику ко всем чертям.
Его первый день в школе.
Слеза упала на конверт, и Лиза поняла, что плачет. Она так много пропустила, но Ира и Генри ни разу не исключили её из своей жизни.
Она положила фотографии на колени и вытащила письмо.
Сентябрь 6, 2005.
Здравствуй, любовь моя,
Знаешь, сегодня я впервые в полной мере поняла, что ты – мой голос разума. Мы с Генри пришли в школу, и я хотела остаться с ним на весь день. Конечно же, меня оттуда выставили. Я буквально слышала, как ты говоришь мне, что всё в порядке, и мы заберем его позже. «Позже» - это так долго. Я сделала много фотографий, но они не влезли в конверт, так что ты увидишь каждую минуту наших первых сборов в школу, когда приедешь домой.
Я сама не своя. Ты там, а Генри в школе, и я, кажется, пропустила презентацию, посвященную зонированию города, но мне всё равно. Я скучаю по вам обоим так сильно, что даже стыдно сказать.
Генри пошел в школу. Это пока не слишком отличается от садика. Правда, не слишком. Но это же школа. Мы уже не сможем просто забрать его оттуда только потому, что я убедила тебя покататься на лошадях.
Хотя ты, конечно, будешь настаивать, что нулевой класс вовсе не обязателен. Но в этом есть свои плюсы. Ты будешь рада, что Генри всё-таки пошел в школу.
Знаю, что ты не хочешь подымать шум вокруг того, что произошло, но ты уже знаешь мою позицию по этому поводу. Просто не забывай, что у тебя есть дом, где ты в безопасности, и если ты чувствуешь, что тебе будет проще отпустить эту ситуацию, я поддержу твой выбор.
Мы ждем твоего возвращения домой.
Я люблю тебя.
Ирина.
Лиза улыбнулась, хотя тоска по дому терзала её так, что было физически больно. Она знала, что должна была рассказать Ире о том, что сделал Спенсер. Первое время она была слишком загружена, и у неё не было времени позвонить, а написать об этом девушка просто не смогла, это было выше её сил (к тому же, совсем не хотелось увековечивать это происшествие на бумаге). Но, когда она позвонила Ире той ночью, у неё был кто-то, чтоб плакать с ней вместе, поддержать её и сказать, что она не виновата в том, что случилось.
Во время их следующего разговора Ира выразилась весьма ясно, сказав, что хочет засадить её бывшего командира в тюремную камеру в Гуантанамо. Но Лиза отговорила её, и брюнетка вновь проявила терпение, она всё еще пишет ей, шлёт письма и рисунки, которые прогоняют ощущение того, что весь мир пялится на неё. Лиза не может, блять, дождаться своего возвращения домой. Внезапно Андрияненко поняла: она будет дома к Рождеству.
Если Ира может пытаться сохранить чувство нормальности, значит, и Лиза сможет. Настроение у девушки уже улучшилось, и в голове созрел план. Посмотрев на фотографии своей семьи, она поцеловала их и спрятала снимки и письмо в конверт, а конверт в рюкзак. Достав чистый лист и карандаш, она склонилась над книгой, которую использовала, как подставку.
Октябрь 12, 2005.
Почему тебе можно называть меня «моя любовь», а стоит мне обронить «детка», и всё, все демоны ада вырываются наружу? У тебя теперь новое прозвище, тыковка. Хотя «сладкие щёчки» тоже подойдёт.
Господи, почему Генри так торопится расти? Он мне обещал, что не будет расти, пока я не вернусь. На этих фотографиях он выглядит таким большим. Он же уже почти достаёт тебе до талии. И, справедливости ради, нулевой класс не обязателен. В любом случае, мы еще успеем повеселиться все вместе.
Я знаю, что ты меня поддержишь. Я ценю это и люблю это в тебе. Но я просто хочу забыть о том, что случилось. Мне уже сказали, что это не самый здоровый выбор, но всё же. Я собираюсь узнать, можно ли мне остаться в Штатах до конца службы, так что всё будет хорошо.
Кстати говоря, я скоро еду домой. Где-нибудь к Новому году или, может, к середине февраля. Так что не занимай День святого Валентина. И ночь тоже.
Крепко обними и поцелуй от меня Генри. Следи, чтоб он делал всю домашку и общался с другими детишками. Целую и обнимаю тебя.
Я люблю тебя.
Лиза.
Нил вошел в палатку, кивнув в знак приветствия, как раз, когда она дописывала свое имя. Присев на соседнюю койку, он начал накладывать мазь на обожженную руку. Теперь, после месяцев лечения, она выглядела куда лучше, чем вначале, и шрамов стало гораздо меньше.
- Ты слышала?
- О чем? – отозвалась она, засунув письмо в конверт и облизав полоску клея на клапане.
- Разговоры о том, что какого-то важного пленного надо перевезти через всю страну, и нас на это подписали.
Лиза закатила глаза:
- Опять нам быть няньками?
- Ну, да, няньками, только гулять с подопечным по минным полям и под дождём из пуль. Ах, да, еще отбивать атаки тех, кто точно захочет его освободить от нашей заботы.
- Ты опять смотрел «Спецназ города ангелов»?
- Нет, ну, а что? Мишель Родригес горяча.
- Ага, а ещё она лесбиянка.
- Да ладно! Быть не может! – недоверчиво воскликнул Кэссиди. – У тебя, что, встроенный гейдар что ли?
Блондинка усмехнулась, покачав головой:
- Сколько это займёт? Две недели, думаю, потолок.
Нил кивнул:
- Выдвигаемся, говорят, в начале ноября. Им нужно время, чтоб всех нас проинструктировать о неразглашении информации, показать нам маршрут и подготовить к возможным угрозам.
- Можно подумать, самого Усаму повезём.
- Ну, может этот парень – его правая рука? – пожал плечами Нил.
Она кивнула, поднимаясь с койки:
- Это будет моя последняя операция перед отъездом домой.
Парень улыбнулся, закручивая тюбик:
- На этот раз мы успеем к рождественскому ужину.
Лиза улыбнулась в ответ, впервые по-настоящему улыбнулась за эти месяцы:
- Начинаем считать дни.
***
Декабрь 28, 2005. Сторибрук, Мэн.
В этом году Рождество было особенным, хотя Ира не могла точно сказать, почему. Может, потому, что первый раз Рождественская вечеринка прошла гладко, и Генри не заплакал, сидя у Санты на коленях, так что у них в альбоме, наконец, появилась нормальная фотография с Санта-Клаусом. Может, потому, что выпавший снег укрыл город толстым белым одеялом, и Генри уговорил маму пойти гулять и рисовать снежных ангелов.
Ира, кстати, поймала сына на попытке есть снег. Может, дело было в радостном лице Генри, когда он обнаружил под ёлкой подарок с подписью «От Лизы» (кассету с «Фантастической четверкой», потому что Ира выполнила полученное домашнее задание и узнала, кто такая Невидимая Леди). Малыш обежал весь дом в поисках блондинки и, не найдя никого, спросил, где она. Ира ответила, что Лиза всё еще на работе и специально попросила Санту привезти ему подарок от неё. В каком-то смысле это была правда, и сюрприз, который Генри получит, когда Лиза вернётся домой, стоит того, чтоб подождать.
Конечно, это была главная причина радости Иры в это Рождество. Лиза скоро будет дома. Через сорок восемь дней, если быть точной. Брюнетка считала дни до возвращения солдата, и Лизу уже ждал идеальный подарок. На Рождество или на День святого Валентина, но Ира была уверена, что Лиза будет в восторге.
Альбом, наполненный фотографиями и сувенирами, рассказывающими о времени, проведенном порознь. В письмах всего не расскажешь, а этот альбом поможет наверстать упущенное. Ира уже распечатала фото с рождественской вечеринки и записала последний летний концерт Генри в садике и его первый школьный утренник на диски. Их она тоже вложит в альбом. Она не могла дождаться, когда сможет вручить подарок Лизе.
- Мамочка! – донесся с кухни голос Генри. Мальчик должен был уже надеть фартук. Ира вышла из кабинета и, пройдя на кухню, увидела, что Генри уже стоит на стуле и пытается раскрыть пакет с мукой. – Не работает, – сообщил он.
- Давай-ка посмотрим на твои мускулы, – Генри улыбнулся и напряг руку, как учил его дядя Август. На месте бицепса вздулся маленький бугорок.
- Хорошо, – похвалила Ира, – ты скоро будешь сильнее, чем Август.
Они вместе открыли муку, которая потихоньку сыпалась на стол, так что вокруг пакета образовалось белое кольцо.
- Можно, мы сделаем много-много печенек?
- Много-много? – переспросила Ира. – А у тебя животик не заболит?
- Но, - возразил Генри, – к нам ведь придут дядя Август, и тётя Руби, и тётя Кэт, и мистер Дэвид.
Ира подавила улыбку, услышав, как Генри настаивает на том, что Дэвид просто «мистер», а не часть их импровизированной семьи, которая почему-то уживалась вместе. Она поцеловала сына в макушку, подумав, что не может, да и не хочет винить его за такую логику. Брюнетка мысленно услышала голос Лизы: «Когда он еще побудет ребёнком, Ира? Позволь ему поесть сладостей».
- Думаю, ты прав, но тогда ты должен съесть все овощи за обедом.
Он насупился, видимо, обдумывая сделку:
- Только морковку?
- Все.
- Морковку с кукурузой?
- Все, но я заменю цветную капусту горошком.
- Ла-а-адно.
Он повернулся к стойке и, набрав в мерную чашку муки, высыпал её в миску. Они вместе готовили тесто, и сердце Иры преисполнялось гордости от того, каким самостоятельным растёт её сын. Он сделал всё почти сам, ей осталось только включить духовку и посадить в неё противень. Генри начал даже ровнять края печенья, когда увидел, что у мамы ёлочки и снеговики получаются аккуратнее.
После того, как печенье отправилось в духовку, её маленький принц даже помог ей убрать. Поставив стул рядом с раковиной, он сам собрал и опустил в мыльную воду всю посуду.
Печенье пеклось, и Генри смотрел, как оно подрумянивается, сидя возле кухонной стойки, когда в дверь постучали. Предупредив сына не притрагиваться к горячей плите, Ира сняла фартук и направилась в прихожую, по пути глянув на часы.
Тина уехала из города, чтоб повидаться с семьёй, Ноланы придут только завтра. На короткий миг брюнетка представила, как открывает дверь, и она видит своего солдата с сумкой, рюкзаком и самодовольной ухмылкой на лице. Конечно, Лиза могла соврать насчёт даты приезда, чтоб сделать сюрприз лучше, Ира в этом уже убедилась, но, поворачивая дверную ручку, она подавила в себе надежду. Если за дверью кто-то другой, ей не придется разочаровываться. На пороге стояла не Лиза. И не Тина, не Ноланы или Руби.
Она придержала дверь, когда увидела военного, одетого в парадную форму. На груди висела медаль, на рукаве шеврон, подбородок обожжен слева, и ожог спускается на шею. Правая рука на перевязи. Ира знала в лицо всех жителей города, но этого человека точно видела впервые.
- Чем могу помочь?
Он открыл рот, собираясь заговорить, но тут же закрыл его и медленно стянул с головы фуражку:
- Здравствуйте, мэм. Вы Ирина Лазутчикова?
Ира нахмурилась, чувствуя, как сердце забилось быстрее:
- Что такое?
Мужчина снова открыл рот, но скрип снега за спиной отвлёк его, и он обернулся. Ира посмотрела на дорожку. К дому шел Август, тоже одетый в парадную форму, и даже на расстоянии можно было увидеть скорбь на его лице.
- Август?
- Ира, – тихо поздоровался он, поднявшись на ступени. Лицо Бута было бесстрастным, но покрасневшие глаза говорили о многом.
Грудь сдавило, как стальным обручем, ком в горле не давал дышать:
-Что происходит?
Мужчина с ожогом скорбно опустил голову, но тут же поднял её, глядя Реджине в глаза. Брюнетка хотела отвести взгляд и, сделав это, увидела, что ожог тянется до тыльной стороны левой ладони. Паззл сошелся.
- С прискорбием и глубочайшими соболезнованиями…
- Нет!
- Я должен уведомить вас…
- Молчи!
- Ирина.
- Что капрал Елизавета Андрияненко …
Ира попыталась захлопнуть дверь, но Август не позволил. Он прижал её к двери, обхватив сотрясающиеся от рыданий плечи, и мягко опустил на пол, не дав упасть.
Нил закрыл глаза, по обожженной щеке покатилась и упала на порог слеза.
- Стала жертвой войны.
_________________________________
Пу-пу-пу-пу-пуу, стёклышко здравствуй