Hassliebe

Чонгук стоял над столом и, держа в чуть трясущихся пальцах медленно тлеющую сигарету, смотрел в раскрытую перед ним папку. Листов в ней было много, но интересовал его только один, последний. Он провёл рукой по листу, пальцем помогая себе найти нужный номер в списке. Рядом со строчкой, где значился номер «91077», палец замер. Чонгук непроизвольно затаил дыхание.

Номер: 91077. Дата: 19.07.44. Мертва.

Чон отошел от стола, упёрся в подоконник, закрыл глаза и, поднеся сигарету ко рту, крепко затянулся. Лалиса умерла два дня назад. Вместе с остальными сотнями безликих номеров. Что ж... Всё, как он и хотел.

В дверь постучали. Чонгук открыл глаза и посмотрел на вошедшего солдата, который пришёл за бумагами. Захлопнув папку, он подхватил ее со стола и, проходя мимо солдата, сунул ее ему в руки. Выйдя из кабинета, мужчина зашагал, гремя своими тяжелыми сапогами с набойками по полу, прочь по коридору. На душе у него было легко. Все так, как он и хотел...

Лалиса Манобан, номер девять-один-ноль-семь-семь, умерла два дня назад. То, о чем он уже давно думал, то, что занимало его мысли последнее время, наконец сбылось. Лалисы Манобан больше не существовало на этом свете. Он наконец дождался этого момента. Теперь она свободна...

Остановившись на пороге своего, так называемого, дома, Чонгук полез в портсигар за очередной сигаретой. Закурив, он прислонился к стене, расстегнул несколько пуговиц на кителе, снял с головы фуражку, закрыл глаза и, подставляя лицо яркому солнцу, запрокинул голову, уткнувшись макушкой в стенку. Он не верил в свой успех.

Все вышло так легко... стоило лишь подкупить начальника лагеря и ещё нескольких человек из комендатуры. Возможно, вся эта затея и не прошла бы так легко в другое время, но сейчас все заняты другими делами и никому нет дела до какого-то номера «91077». Одним больше, одним меньше - нет никакой разницы. Но для него... для него разница есть.

Вокруг него все рушилось, весь построенный ими рай быстро превращался в самый настоящий ад. Солнце пекло с неистовой силой, но ещё больший жар сегодня шёл от крематория. Все вокруг обезумели... и он в том числе.

Чонгук понял, что давно сошел с ума. И все из-за Лалисы Манобан, ради которой он был готов расстрелять весь мир, затопить все реками крови, распахнуть ворота ада и пройти самое пекло, чтобы достичь желаемого. Он не знал, произошло ли это еще при их первой встрече, или же в их третью встречу возле краковского кафе, или же когда он вытащил ее с того поезда в один конец. Все это время он ненавидел Лалису, признавшись себе в этом еще в Кракове. В том, что он любит ее, он признался себе совсем недавно. И лишь только сейчас Чонгук понял, что любовь и ненависть - это одно и то же.

- Герр Чон, - пару минут спустя прозвучал рядом с ним голос молодого человека, - машина подана.

Кивнув и стряхнув пепел, Чонгук открыл глаза, посмотрел на блестящий на солнце Хорьх и прошёл в дом; на середине лестнице остановился, усмехнулся своим мыслям и пошёл дальше. Ему ещё нужно кое-что забрать...

Зайдя в кабинет, он быстро собрал в портфель все бумаги, которые ему были нужны в дальнейшем. После этого пошел в спальню, где его ждал уже собранный чемодан с вещами. Отнеся все это в машину, мужчина вернулся в дом, прошел в спальню и остановился рядом с кроватью. В голове его маячила мысль: а правильно ли он все делает? Чонгук посмотрел в окно, откуда видел дым, идущий от крематория, и решил для себя, что все же он делает все верно. Если нет - он рано или поздно поплатится за это... И что? Все равно никто не уйдет из этого мира живым.

***

- Вставай.

Лалиса мигом проснулась, почувствовав, как Чонгук невесомо тронул ее за плечо. Она всё никак не могла привыкнуть к такому обращению...

Все кардинально изменилось около двух недель назад, в самом начале апреля. Слух быстро расползся по лагерю - на подходе советская армия. В сердцах выживших узников вспыхнула надежда, в сердцах немцев - обреченность. Но и это продержалось недолго: немцы начали срочную эвакуацию узников в другие лагеря. О новостях Лалиса узнавала от прачки.

С тех пор изменился и Чонгук. Вечером того дня, когда новость о приближении советской армии добралась до лагеря, он поймал Лалису у лестницы, когда она несла стопку чистого постельного белья в кладовку, схватил за руку и потащил за собой в спальню. Затолкнул ее в комнату, рывком отбросил в сторону кровати и, посмотрев на девушку пару секунд, ушел, с силой захлопнув за собой дверь. Несколько часов Лалиса испуганно просидела в углу спальни, с ужасом ожидая возвращения пьяного Чона, и лишь потом она поняла - он не придет. Ни сейчас, ни позже.

Утром девушка обнаружила массивный замок на двери подвала - он переселил ее в свою спальню.

На следующий день Лалиса осмелела и позволила себе прилечь на самый край кровати Чона, чутко вслушиваясь в каждый шорох, ожидая, что в любую секунду может прийти Чонгук. Но он снова не пришел - он вовсе перестал ночевать дома. Иногда приходил днем, что-то делал в своем кабинете час-другой и уходил в комендатуру или еще куда-то. О Манобан он совсем забыл, избегая любого контакта с ней все эти дни, предоставив ее самой себе.

Лиса не понимала причины такой разительной перемены в поведении Чона. Именно такой Чонгук и пугал ее больше всего - непредсказуемый. Когда он открыто угрожал, когда пьяный пытался приставать к ней, можно было легко просчитать его следующий шаг, но сейчас... Он был в отчаянии, поэтому был еще опаснее, чем обычно.

Приподнявшись на локтях, Лалиса выжидательно глядела на Чонгука, ожидая от него чего угодно. Но он лишь тихо произнес:

- Мы уходим отсюда, - и вышел из спальни.

Не став задерживаться, ничего не понимающая девушка поспешила за ним. Лалиса, выйдя в коридор, сразу почувствовала запах горелого. Уже подумала, что Чон совсем сошел с ума и решил поджечь дом, но в окно увидела, как горел крематорий. Это означало лишь одно - советская армия была очень и очень близко, раз немцы пошли на такое.

Лалиса только открыла рот, чтобы узнать, что происходит и куда они собираются уходить, как Чонгук, не останавливаясь и не оборачиваясь в ее сторону произнес:

- Молчи и не задавай глупых вопросов.

Манобан тихо ахнула, на пару секунд остановилась, ошарашенно посмотрела ему в след и поспешила нагнать. Ей не верилось, что он решил вытащить ее перед самым его падением - раз уж немцы жгут крематорий, то взятие лагеря советскими войсками вопрос нескольких дней или, скорее, часов. И из всего лагеря, из всех заключенных, из всего персонала он решил вытащить именно ее.

Лалиса сама уже не понимала, почему слушается его, почему идет за ним, почему верит во что-то. Ей казалось, что Чонгук всегда находит выход, и даже сейчас. Она знала, что ради нее и своей собственной безопасности он пойдет на все, так что если она последует за ним, то и у нее тоже будет шанс. О сопротивлении она даже не думала - ведь он все равно достигнет своего, избив ее и насильно заставив ее делать что-то против воли. Ведь Чон Чонгук всегда получает желаемое...

Вдвоем они спустились вниз, вышли наружу из дома и прошли к ожидавшему их Хорьху. Он молча открыл ей дверь и отвернулся, ожидая, пока она сядет внутрь. Девушка, также молча и также не глядя на него, села в машину. Закрыв дверь, он сел за руль. Ей хотелось задать так много вопросов, но она молчала, ведь Чонгук ее предупредил уже, поэтому она откинулась на сидение и напряженно смотрела в глаза мужчины, которые отражались в зеркале.

Проезжая мимо комендатуры, Лалиса видела, как нацисты коробками таскают какие-то документы в грузовики. Вдалеке горел крематорий, от которого шли еще большие чем обычно клубы черного дыма. Вдоль полей шла очередная колонна заключенных, которых вели в другой лагерь. Разглядывая их, Лиса отчаянно пыталась высмотреть в пестрой толпе Руту - от прачки она выяснила, что та все это время оставалась в живых. Мелькали однотипные худые лица, без каких-либо эмоций, затертый рябчик, но знакомого лица она нигде не видела...

Спустя пару минут они выехали за пределы лагеря, проехали мимо Люблина и выехали на трассу, ведущую подальше от этого ужасного места. Лиа смотрела в окно на уменьшающийся в размерах лагерь, медленно тающий на горизонте, и не верила, что навсегда покидает эту фабрику смерти. Она знала, что никто живым не покидает стен этого лагеря, и просто не верила в то, насколько судьба благосклонна к ней...

- Мы едем в Краков, - негромко заговорил мужчина, когда они были достаточно далеко от лагеря. - Там ждут новые документы. Ты поедешь в Германию, пока что. Позже - в Швейцарию. Нужные документы еще не готовы... - Встретился с Лалисой взглядом и понял ее немой вопрос. - А я... вернусь к работе. Война-то еще не окончена, - он еле заметно ухмыльнулся. - Правда, меня переводят...

- А потом? - тихо спросила Манобан, чуть подавшись вперед.

- А что бы хотела, чтобы было потом? - вопросом на вопрос ответил он.

- Не знаю, - после нескольких секунд молчания произнесла она и, отведя взгляд в сторону, откинулась назад на сидение.

Дальше они снова ехали молча. Каждый думал о том, что ждет их впереди.

Спустя какое-то время машина внезапно заглохла посреди трассы. Они даже не успели доехать до Фрамполя.

Чон выскочил из Хорьха и стал быстро осматривать ее, ища причину поломки. Спустя пару минут воскликнул:

- Твою мать!

Чонгук со злости пнул колесо машины и отошел на пару шагов в сторону, отчаянно пытаясь что-нибудь придумать. Так просто он не собирался сдаваться.

Лалиса молча наблюдала за ним из машины. Она еще сама до конца не понимала, что сейчас вообще происходит. Это было каким-то абсурдом. Каждый спасал то, что если не дорого ему, то от чего зависела его жизнь: немцы грузили документы коробками в грузовики, Чонгук же увёз ее из лагеря. Он сказал, что ее ждут новые документы - разве такое вообще могло произойти? Разве такое вообще можно было ожидать от него? Чонгук тихо усмехнулась про себя - чем отчаяннее становилось положение, тем непредсказуемей становились его действия.

Стукнув еще раз колесо, Чонгук опустился на землю, прислонившись спиной к нагревшемуся Хорьху. Достал из кармана брюк портсигар, закурил. Им нужно было как-то попасть в Краков, где их ждали новые документы, но они заглохли на пустой разбитой дороге где-то под Фрамполем... У него просто не было времени, чтобы разобраться в поломке машины и исправить ее, время поджимало - советская армия была уже где-то совсем близко.

Закрыв глаза, он упер голову в горячий корпус машины. Он все еще не верил в то, что он спасает Лалису Манобан - еврейку! - из Майданека, который вот-вот захватят советские войска. И это делает он, верный фюреру наци? Человек, который так безжалостно убил многих заключенных просто потому, что ему хотелось выместить на ком-то свою злость? Ему не верилось, что он идет против системы ради какой-то еврейки. Какой-то... Эта еврейка перевернула всю его жизнь и заставила идти против системы уже очень давно, разве что понял он это только сейчас. Он зашел слишком далеко, чтобы останавливаться... Теперь для него нет пути назад.

- Выходи, - произнес Чонгук спустя пару минут, докуривая уже вторую сигарету. Повернув голову, посмотрел на высовывавшуюся из окна Лалису. - Пойдем пешком до Фрамполя. Оттуда как-нибудь доберемся до Кракова.

- А вещи? - спросила она, склонив голову набок.

- К черту вещи, - он рывком поднялся с земли. - У нас нет на это времени.

Он обошел машину, через открытое окно забрал какие-то бумаги, пистолет и флягу, раскрыл дверь и жестом пригласил Лалису выйти. Она молча вышла.

Чонгук шел впереди, не оборачиваясь. Лиса, отстав на пару метров, шла за ним. Она знала, что у нее есть небольшой шанс на побег - отстать от Чона еще немного и убежать в лес, надеясь, что он не застрелит ее, но... Она не хотела бежать. Что ей делать потом? Куда идти? На что надеяться? Как бы ей ни не хотелось этого признавать, но она стала полностью зависима от Чон Чонгука.

Вдобавок, девушка знала, что ради нее и своей собственной безопасности Чонгук пойдет на все, так что лучше было держаться его. Раз уж он решился вытащить ее из лагеря и дать ей новые документы, то он намерен идти до конца, а значит, его уже ничто не остановит на пути к задуманному. Рядом с ним она в безопасности, ей ничего не будет угрожать.

Идя сейчас за ним, Лалиса вспоминала, как когда-то заставляла себя верить в то, что ненавидит Чон Чонгука, думала, что никогда не покорится ему. Манобан невесело усмехнулась своим мыслям. Теперь она наконец поняла мамину фразу, которую она так любила повторять: «Стерпится - слюбится».

Спустя два часа пешей ходьбы по пустой дороге под палящим солнцем, Лалиса порядком устала, но старалась не подавать виду. Хоть Чонгук и не смотрел на нее, но она принципиально не хотела казаться слабой перед мужчиной.

Чонгук и сам устал от ходьбы, расстегнул несколько верхних пуговиц на рубашке и постоянно утирал платком пот с лица и шеи. К фляге он пока пока что не притрагивался - вряд ли коньяк сейчас бы ему сильно помог, только усугубил бы положение. На Лалису он не оборачивался - и так слышал ее шуршащие шаги позади себе. К тому же, он знал, что ей просто некуда отсюда бежать.

Выйдя к роще, Чон молча проложил путь через нее, чтобы спастись от вездесущего адского солнца. Ида также молча последовала за ним.

Вскоре Манобан заметила, как Чонгук стал замедлять шаг, напрягся и стал сосредоточенно вслушиваться; вокруг них было подозрительно тихо, как казалось Лалисе. Девушка неслышно подошла к немцу и остановилась за его спиной, Чонгук же замер на месте. Он почти не дышал, лишь чутко прислушивался и тщательно всматривался в деревья. Внезапно Лалиса услышала, как где-то недалеко от них треснул сук, зашуршали ветви куста и послышалась незнакомая речь, которую она легко узнала. Это были советские бойцы.

Схватив Лису за руку, Чонгук побежал с ней сквозь лес. Он не видел советских солдат, но знал, что они где-то рядом. Попадаться им и отдавать им Лалису он не собирался. Он сбежит, вместе с ней он сбежит...

- Больно, - девушка тихо застонала от боли в запястье, которое с неистовой силой сжимал Чон.

Чонгук резко остановился и уставился на неё, не сразу поняв смысл произнесённых ею слов. Впервые за все время Лалиса Манобан призналась, что ей больно... Она сдалась, наконец-то сдалась, дала ему победить. Он смотрел на неё и не верил в это...

Тряхнув головой и отгоняя лишние мысли в сторону, он отвернулся и продолжил быстрым шагом идти вперёд. С трудом поспевающая за ним Лалис удивилась, почувствовав, как ослабла его хватка вокруг ее запястья. Чон Чонгук, палач, сжалился над ней?.. Сильно сжатое запястье - такой пустяк для него, но он все же ослабил хватку. Манобан не могла поверить в то, что он наконец-то поддался ей...

Внезапно Чонгук замер на месте, из-за чего Лалиса не успела вовремя затормозить и налетела на него, упершись ему в спину. Только девушка хотела задать вопрос, как он шикнул на неё, заставляя молчать; сам же внимательно вслушивался в нагнетающую тишину. Неслышно щелкнул замочек на кобуре Чона - он достал пистолет, продолжая высматривать врага в темноте. Лалиса непроизвольно сплела его пальцы со своими.

Рядом хрустнула ветка. Чонгук молниеносно обернулся в ту сторону, откуда раздался звук.

- Отпусти ее! - закричал стоявший в паре метров советский боец, направляя на них винтовку. Второй, высовывавшийся из-за дерева, тоже держал их обоих под прицелом.

Чонгук, схвативший Лалису и выставивший ее перед собой, направлял пистолет то на одного советского солдата, то на другого. Он был в ловушке. Один он мог справиться с двумя солдатами, которые направляли на него винтовки, но не знал как.

Решение пришло быстро - Чон резким движением согнул руку с пистолетом и приставил его к голове Манобан, второй рукой еще сильнее прижав ее к себе. Он чувствовал, как ее всю трясло, слышал, как она тихо всхлипывала и наверняка молилась про себя, но ничего не мог с этим поделать. У него не было другого выхода. Он знал, что они не станут стрелять в нее, до него они не дотянутся тоже из-за неё, а значит, вдвоем они еще могут уйти...

- Отпусти девушку! - кричали наперебой русские, все еще целясь в них обоих.

- Опустите винтовки, - громко проговорил Чонгук, не опуская уже порядком затекшую от напряжения руку, - и...

Сзади послышался треск веток - подошёл еще один солдат, наверняка вскинул винтовку и точно также направил на них. Чонгук не видел его, только услышал, но понял, что теперь отходить им некуда. Это место станет их могилой... По крайней мере - его.

- Отпусти ее и медленно опусти пистолет, - повторил стоявший напротив него русский.

Чонгук чуть наклонил голову вперед, касаясь щекой волос Лалисы. Он чувствовал ее страх, ее понимание того, что это конец. Что ж, в этом он с ней точно согласен - это конец, бежать им некуда. Жаль только расставаться с Лалисой Манобан, его дорогой Лисой...

Легко коснулся губами чуть солоноватой от слез щеки девушки и оставил на ней невесомый поцелуй. Это был конец, поэтому он хотел с ней попрощаться. Они прошли вместе слишком много, и явно не так все должно было закончиться, и не так они должны были прощаться друг с другом... Увы, у судьбы были совершенно другие планы.

Лалиса чуть повернула голову и, скосив заплаканные глаза, посмотрела на него. Она не хотела верить в то, что это конец, но была готова умереть. Она пережила тяжелое время в гетто, она выжила в нечеловеческих условиях в концлагере и теперь стоит посреди какой-то рощи в окружении нескольких советских солдат с дулом «Вальтера» у виска. Она пережила деспотизм Чон Чонгука, который один раз уже чуть не застрелил ее, так что уже давно была готова к смерти.

В воздухе повисли самые главные слова, которые в итоге никто из них двоих так и не отважился произнести ни до этого, ни сейчас, глядя друг на друга. Хотя, их можно было и не говорить - ведь все и так было ясно с самого начала, а сейчас отчетливо читалось во взгляде как Лалисы, так и самого Чонгука.

Еле заметно кивнув Манобан, Чонгук закричал:

- Хайль Гитлер!

Над поляной раздалось два выстрела.

________________________________________

вообще изначально автор оставила открытую концовку у данной истории и говорила, что никакого продолжения не будет, но спустя год всё-таки выложила отдельно сиквел специально для тех читателей, кто хотел "счастливый финал". и то, я бы его счастливым не назвала, честно говоря .. .

но его я переделывать и выкладывать не буду, потому что всё-таки официальная концовка данной книги открытая 🙌. так что можете сами додумать, кто же всё-таки умер, а кто остался жив