Пролог. Трис
Говорить я научилась слишком рано. Мой папа рассказывал, что около двух лет я свободно могла рассказывать стихи, стоя на табуретке в нашей уютной гостиной. Мне все аплодировали и нахваливали меня перед родителями.
Когда я пошла в школу, от учителей только и слышно было, какая Беатрис болтушка и пустомеля. И даже в дневник мне частенько заносили пометку: "Разговаривает во время уроков".
Помимо всего прочего, юная Беатрис Прайор отличалась внимательностью и любознательностью. Я частенько пропадал в библиотеках, но при этом никогда не была "заучкой" и "зубрилкой". Просто могла поддержать разговор на любую тему. Поэтому, друзья и знакомые редко когда решались вступать со мной в словесные дебаты.
И как вы думаете, кто вырос из этой болтушки? Правильно! Будущая журналистка и надежда моего любящего папы Эндрю Прайора.
Дело в том, что мой отец - владелец телевизионного канала в Чикаго "PR". Канал информационно-развлекательного характера: немного новостей, политики, музыки, развлекательных передач. Сколько себя помню, отец всегда гордился своим детищем и пророчил меня в кресло президента нашей компании.
Поэтому всё моё детство прошло в студиях, за камерами и в кругу знаменитостей. Правда, на тот момент мне было не очень важно, насколько приглашённые люди знамениты. Меня привлекали камера, микрофон.
Когда я окончила школу, отец, не раздумывая, отправил меня учиться в Лондон в Университет журналистики и лингвистики. Проучившись пять лет, я с гордостью и чистой совестью могу сказать, что училась не зря. И мой "красный" диплом - тому доказательство.
Отец чуть не расплакался, когда я получала свой первый "аттестат зрелости". Да... Жаль, что мама не дожила до этого момента... Она умерла при родах, поэтому я никогда не видела её. Только на фотографиях. И могу с уверенностью сказать, что она была самой красивой женщиной в мире! И не удивительно, что мой отец до сих пор не женился и даже не нашёл себе другую женщину!
Все профессора нашего университета отмечали мои способности и уверенно заявляли, что могут мною гордится.
В день, когда вручали дипломы, счастливее меня не было никого. Мне казалось, что то и есть счастье! Я улыбалась, мечтала и фантазировала.
С трудоустройством проблем тоже не возникло. Я попросила отца дать мне шанс поработать вне дома. Он неохотно, но согласился, дав мне год. Но взял с меня обещание вернуться в семью и продолжить семейный бизнес. Я с лёгкостью устроилась на один из местных лондонских каналов журналисткой. Меня тогда, неопытную и "зелёную", взялся обучать довольно опытный, но молодой журналист Джеймс Ричардсон. Истинный англичанин, чтивший традиции своей страны и королеву Елизавету, в частности, никогда не пропускал положенный всем англичанам "файв-о-клок" и день рождения всё той же королевы, который отмечался как свой собственный. Я давно поняла, что англичане - народ довольно чудаковатый.
Но тем не менее, это не помешало мне провстречаться всё с тем же Джеймсом Ричардсоном практически год. Можно сказать, что мы жили вместе. То у него, то у меня. И так целый год. Но к тому времени, когда я должна была возвращаться домой, я поняла окончательно, что мы с Джеймсом - разные люди. И это касается не только секса, но и всего остального. Он рассудительный, спокойный, тихий, домосед. Я же необузданный сгусток энергии, который постоянно норовил вылиться в тайфун. Поначалу нам нравилось это: я говорю, он молчит: я кричу - он молчит... Даже в сексе я не всегда могла понять, что он живой: ни единого звука, писка, вздоха, слова...
Но, когда речь заходила о работе, тогда Джеймсу не было равных. Он становился открытым, как книга. И мог рассказать всё, что угодно. В такие минуты он становился загадочным и отречённым. В его глазах горели огоньки, связанные с темой работы. И вскоре я поняла, что между нами ничего толком-то и нет. Постель и редкое времяпровождение в одной комнате? Это не то, что я хотела и о чём мечтала.
Поэтому я покидаю туманный Альбион с чистой совестью и целым, ни разу не разбитым за свои двадцать шесть лет сердцем...