5. Кислород
Jackson Wang - Oxygen
https://youtu.be/rC16KH2KVwc
Очевидно, что ему удается все-таки заснуть, потому что он как минимум потом проснулся посреди ночи от того, что кто-то очень горячий и беспокойный мечется под боком.
Всего пары секунд хватило уставшему и взбудораженному мозгу понять, что это Галф, и тому стало хуже. Мью с трудом соображает, что делать в такой ситуации, но вспоминает, что делала его мама с ним, когда он болел. Поэтому осторожно снимает с себя обвившие его руки-лианы и выползает из постели, чтобы кое-как дойти до ванной и найти там волшебные средства: тазик и полотенце.
Галф тогда сказал, что человеческие лекарства ему не помогут, но жар-то как-то надо попробовать снять. Поэтому холодная вода - в тазик, полотенце - в руки, а Мью - к изголовью кровати, чтобы протирать прохладной влажной тканью горящее лихорадкой лицо.
И тело.
Потому что площадь для обработки на лице и шее кончается очень быстро, а вот жар все продолжает сжигать его соседа изнутри. Ему, конечно, неловко раздевать "пациента" без его на то согласия, но что уж поделаешь...
И вообще: Мью видел его полностью обнаженным тогда на поляне, в первый раз.
И что он там не видел, уж простите за тавтологию.
Он замирает, пораженный в очередной раз какой-то странной, почти нереальной хрупкостью этих тонких рук, изгибом талии и изящной линией ключицы, по которой хочется провести пальцем и убедиться, что можно пораниться от ее остроты. Мью растерянно держит в руках майку, что только что еле стянул с мечущегося в лихорадке тела, но которое с готовностью выгибается, стоит только полотенцу коснуться нежной кожи груди и спуститься чуть ниже на приятный мягкий животик.
Про "еще ниже" Мью отказывается думать, потому что раскинувшиеся перед ним шоколадные бедра в коротких шортах и так почти не оставляют простора воображению. А его рука ощутимо дрожит, когда протирает выступившую испарину и на них тоже.
Но Галфу словно мало всего этого: парень стонет и извивается на уже влажной от пота постели, словно ищет чего-то, но не находит. Менять постельное белье сейчас точно не время, поэтому Мью принимает самое простое решение: перенести на свою кровать. Он отставляет в сторону таз, чтобы случайно не наступить на него в темноте, и садится на кровать.
Вот сейчас - самое сложное: как-то поднять Галфа. Тот явно не в состоянии уцепиться за его шею и повиснуть на спине, как они проворачивали это ранее, поэтому остается только один вариант.
Мью перекидывает руки парня через свою шею, а ноги - через свои бедра, чтобы подхватить Галфа под колени и поднять. Он снова удивляется той силе, что бурлит в его нетренированном теле, потому что такое ощущение, что его сосед вообще ничего не весит. Поэтому для него не составляет трудов перенести парня на свою постель, аккуратно туда уложить и потянуться, чтобы накрыть того одеялом и пойти убирать...
Но Галф оказывается против.
Тот словно задыхается, а Мью - кислород, в котором парень так нуждается, потому что льнет совершенно отчаянно, так и не приходя в сознание. Ладони скользят по его рукам совершенно беспорядочно, а горячий лоб прижимается к его шее.
На него неожиданно снисходит озарение: Галф не просто так тогда раздевался в лесу. И теперь не просто так старается дотронуться до обнаженной кожи руками и вообще любой частью тела. Нельзя сказать, что эта мысль его сильно радует, скорее - заставляет напрячься.
Мью прислушивается к себе, но не улавливает какого-то страха или отвращения. Он просто хочет помочь тому, что был к нему добр - и всего-то. Поэтому он шепчет, не уверенный, что его услышат:
- Я сейчас, отпусти меня на минутку.
Галф что-то протестующе мычит, когда он отодвигается, чтобы снять с себя футболку, в которой ходил в лес и в которой потом сразу завалился спать. Затем зависает на несколько безумно длинных секунд, но все же стягивает с себя шорты, оставаясь в одном нижнем белье.
И делает то же самое с Галфом.
Это дико, невероятно странно, но он со странной готовностью скользит в эти жаждущие его тела объятия, потому что до безумия приятно, когда в тебе кто-то нуждается так сильно. Галф не может себя контролировать в забытье, поэтому совершенно не сдерживается, когда удовлетворенно стонет.
Когда кожа к коже.
Когда их дыхание настолько рядом, что почти смешивается.
Когда руки и ноги переплетаются, словно древние деревья своими корнями.
Когда кожа Галфа снова начинает мерцать в темноте, но в этот раз нельзя списать на эффект лунного света - тот светится сам по себе.
И это не пугает - это восхищает до дрожи в руках, которые сейчас пытаются удержать этого серебряного мальчика, что столь жаден до него сейчас. Это волшебно, красиво и... неожиданно эротично, когда в твоих руках находится такое сказочное великолепие.
Наверное поэтому он не может сдержать свои странные порывы, когда Галф буквально укладывается на его сверху, обвивая руками и прижимаясь бедрами к его собственным. Мью поднимает руку, чтобы убрать с высокого лба влажный локон, и не может ее контролировать, потому что кончики пальцев скользят по виску, убирая капельки пота, которые почему-то хочется попробовать на вкус, на острую скулу. А затем - еще чуть ниже, чтобы окаймить это идеальное лицо, пока большой палец касается приоткрытых из-за жара губ.
Он вздрагивает, когда рукой чувствует слова:
- Еще, хочу еще.
- Что - еще? - Он даже не уверен, что сказал это вслух.
- Дотронься так еще, мне это надо.
Галф все еще лежит, уткнувшись лицом в его обнаженную грудь, которую тот волнует своим горячим прерывистым дыханием, но рука повинуется этой безумной в своей невинной порочности просьбе. Мью не уверен, что у него самого нет температуры, потому что изнутри словно разгорается сильный жар, но он продолжает делать то, о чем его попросили: осторожно проходится по бархатным губам, золотой коже лица, шеи. Плечи тоже заслуживают своего внимания - как и линия ключицы, о которую он все-таки не порезался.
Потом пробежаться пальцами по тонким косточкам руки - перед тем, как устремить жадную ладонь на спину, которая с такой готовностью вибрирует под его рукой. Он проглаживает каждый выступающий позвонок, почти надрывающие кожу лопатки, чтобы затем успокоиться на пояснице, что дрожит и выгибается под его касаниями.
И из-за чего он прижимается еще сильнее к бедрам Галфа.
А точнее, Галф к нему.
Заставляя чувствовать то, чего быть не должно.
Жар в его венах не дает внятно ответить на вопрос: это вообще нормально вот так реагировать на объятия этого мальчика? На то, с каким жаром, с какой готовностью тот извивается на нем? Мью на самом деле сильно растерян, но решает все списать на болезненное состояние: невозможно контролировать реакцию своего тела, когда тебя сжигает лихорадка.
Поэтому он оставляет левую руку на с готовностью выгибающейся талии, а правую запускает в спутанную ночь волос:
- Галф, попытайся заснуть - утром тебе будет легче.
- Нет, не Галф, - потрескавшиеся губы протестуют, а сонные глаза пытаются открыться в минуту прояснения сознания.
- А как? - Он теряется, потому что к такому повороту не был готов. - Это не твое имя?
- Мое, но для посторонних. Мама, когда я болел, звала меня Кана.
- Кана... - Мью прокатывает это имя на языке и делает вывод, что оно такое же нежное и удивительное, как и этот мальчик. - Мне нравится. Кана.
- Когда ты так меня зовешь, я не могу тебе отказать, - Галф-Кана гладит его своими тонкими пальцами по груди, словно все еще не насытил свой тактильный голод. - Это опасно, что я тебе его сказал.
- Но мне ничего от тебя не нужно, - Мью улыбается, потому что единственное его желание сейчас - чтобы жар, сжирающий их обоих, спал.
- Все вы так сначала говорите, - голос парня уже совсем слабый, ресницы неподвижно лежат на сияющей этой ночью коже щек.
- Спи, Кана - это мое желание. Сможешь выполнить?
Странное счастье-комочек поселяется в его груди, когда он слышит:
- Смогу... Я уже сплю. Тебе так легко угодить, мастер.
Мастер? Что-то новенькое, так его еще никто не называл. К тому же, Мью слишком устал этой ночью, чтобы начать обдумывать их новые прозвища.
Мастер и Кана.
Что же, это настолько странно, насколько вся эта ситуация в целом, когда он за несколько дней прошел стадию от "боюсь этого мальчика" до "боюсь за него".
И до "я ему нужен".
В очередной раз за ночь Мью засыпает, надеясь, что утро даст ответы на вопросы, коих у него бесчисленное количество.