Глава 12
Юля
Четверг
Солнечный луч чертит на потолке моей комнаты полоску, объявляя, что уже не меньше девяти утра, но даже голоса и возня за дверью не побуждают встать с кровати.
Глядя на него, я не спешу. И не моргаю тоже.
— Юля… — мама тихо стучит и приоткрывает дверь. — Завтрак готов…
Переведя на нее взгляд, хрипло отвечаю:
— Сейчас. Пять минут…
Ее голова исчезает из дверного проема. Мама прикрывает за собой дверь, а я поворачиваюсь и утыкаюсь лицом в подушку.
Вдыхаю душный воздух и комкаю в кулаке простыню.
Мы собираемся на пляж. Впервые за это лето всей семьей. Голос брата где-то в глубине квартиры звучит ворчливо, хлопает холодильник…
Все как всегда.
Моя жизнь вошла в привычную колею, и это фантастически приятно — начинать день не с мыслей о том, каким очередным дерьмом он закончится, а с планов бездумно валяться на пляже, но оторвать себя от кровати мне это не помогает.
Я занимаюсь тем же, чем и вчера, и позавчера, и позапозавчера — кручу в голове события того проклятого воскресенья. Жую горькое чувство вины, которое никак не пережевывается, а терзает и мучает.
Вина, тоска, обида…
Боже!
Это букет, который не дает нормально спать, ведь стоит глаза закрыть — и Палач вламывается в мои мысли. Он и слова, которые я произносила, рассчитывая его обидеть, задеть за живое.
От стыда я зажмуриваюсь и прячу лицо в ладонях.
Те слова… покидали мой рот из-за того, что не знала, как еще противостоять человеку, который словно дорожный каток.
Он тяжелый. Прямолинейный. Настоящий дорожный каток!
Прогнуться под него ни черта не стоит, а ему ничего не стоит размазать меня по асфальту парой слов. Отчитать как ребенка. Не щадя моей гордости, чувств, бросить в лицо жестокую правду, которая и без того отравляла, мучила: мне не стоило связываться с Чупой.
Бросить так, словно я не барахталась в этой правде с тех пор, как пришлось разгребать последствия необдуманных поступков и на личном опыте узнать, что значит прыгать выше головы.
Я жила с ней каждый чертов день после того, как Чупа начал портить мне жизнь, и если наговорила Палачу все то, что наговорила, то оттого что хотела защититься от «пощечин», которых с меня и так достаточно!
Получать их от него по каким-то дурным причинам оказалось больнее всего.
Я хотела уколоть его в ответ…
Он обидел меня. Обидел! Может он прав, но с меня достаточно чертовых “пощечин”!
Даже умирая от желания извиниться за свою неблагодарность, не знаю, как это сделать.
Если бы я извинилась, он бы прихлопнул меня окончательно? Равнодушием, насмешками?
Я почти этого не боюсь. Чувство вины тяжелее!
И все же я хочу извиниться. Но с огромной вероятностью больше никогда Палача не увижу. Мои чувства похожи на ураган, но именно озвученная выше вероятность гложет сильнее всего остального.
— Юля! — слышу короткий стук в дверь.
— Иду… — спустив с постели ноги, до боли закусываю губу.
Он перестал появляться в клубе.
Не ходит на свои тренировки, по крайней мере в «Четыре сезона». Ни в мои смены, ни в какие другие — он не пользовался своим абонементом все эти дни.
Я не радуюсь, я… думаю о нем каждую чертову минуту.
Несмотря ни на что, я не могу забыть ни одной черты его лица, его прикосновений. Того, какое его тело на ощупь. Близости, даже короткой, когда мы оказались в ледяном бассейне.
В животе тяжесть. Чувственная. Пальцы пляшут и не слушаются, когда затягиваю на талии пояс домашнего халата.
Я не могу забыть его взглядов.
Таких пристальных, словно он… видит меня. По-настоящему. Это так волнует. Пугает. Манит и снова пугает. Но отстраняясь от этих мыслей, уже через секунду тянусь к ним опять, словно безмозглая дура без чувства самосохранения. А от осознания, что, выполнив мою просьбу, он оставил меня в покое, в груди тянет и давит…
А потом я вспоминаю руки той блондинки на его шее. Их соединенные в поцелуе лица.
Будь шанс отмотать все назад, я поступила бы так же — ушла оттуда, несмотря ни на какие правила, именно поэтому за все эти дни я так и не набрала его номер.
Потому что боюсь своих чертовых чувств! С недавних пор я боюсь навязывать их парням, а Палачу… ему в первую очередь.
Выбираемся из дома в десять. Мы всю жизнь отдыхаем на одном и том же пляже в двадцати километрах от города. Там почти никогда не бывает туристов, да и в целом большого скопления людей, так что дышать можно свободно.
После поездки в электричке мне хочется уйти под воду с головой. Глядя на водную гладь, я вижу абсолютный штиль, внутри же меня — продолжает бушевать ураган по имени Даниил Милохин.
Я порывисто сдергиваю с себя футболку и шорты, пока Никита втрамбовывает в гальку ножку зонтика, а мама возится с подстилкой. Галька больно впивается в босые пятки, но как только прогретая за летние дни вода смыкается над головой, думать становится тяжело.
Я люблю море. И свой город. Я никогда не стремилась уехать. В отличие от моего отца или друзей, я не ищу другой дом, только свое место здесь, в этом городе.
Вода омывает мои стопы, когда, сидя на берегу, смотрю на приближающийся закат.
Спину вдруг обдает потоком воды и, вскочив, я ору на брата:
— Дурак! У меня нет другой футболки!
Я успела снять купальник и переодеться. Спина насквозь мокрая, ткань липнет к телу.
Никита хохочет, сложившись пополам, а я сгребаю в кулак гальку и швыряю в него, прямо как в детстве.
Это ужасно невоспитанно, так же считает расположившаяся неподалеку женщина, которая изображает на лице гримасу.
— Юля! — цокает мама.
— Как мне теперь ехать? — спрашиваю раздраженно.
Рассудив, она вздыхает и говорит:
— Поедем на такси.
— Дорого.
— Сегодня можно, — улыбается она расслабленно.
Даже вымотанная этим днем, лежа в кровати ночью, я опять не могу уснуть, но мой организм получил достаточно витамина D, чтобы утром я чувствовала себя бодрой и готовой до вечера проторчать на ресепшене.
Проходя мимо своей «Веспы» во дворе, бросаю на нее обреченный взгляд.
Я не решила, что с ней делать — продать или попытаться отремонтировать, утешает лишь то, что я приобрела ее за смешные деньги. Она древняя, хоть ни разу меня не подводила и существенно облегчала жизнь, а теперь мне приходится трястись в автобусе.
Если я думала, что моя голова решила дать мне отдохнуть, — напрасно, ведь внутренности делают невообразимый кульбит, когда почти в восемь вечера в двери «Четырех сезонов» заходит Рафаэль… Рафа…
Взгляд мечется между ним и входной дверью. Затылок становится влажным, даже несмотря на то, что через стекло видно: за дверью больше никого нет. Я должна бы радоваться, но внутри все обрывается, ведь в этот момент мне окончательно становится понятно — я готова извиниться!
Друг Палача бодро шагает через холл, одетый в шорты с нашивными карманами и белую футболку. На красивом лице умиротворение. Остановившись напротив, он добродушно говорит:
— Привет, пропажа.
Я не планировала создавать ему проблемы, но, если создала, перед ним мне тоже стыдно.
— Привет… — отвечаю, глядя на него исподлобья.
Он рассматривает меня так, словно подзабыл, как я выгляжу. Как и в первый раз, с интересом и весельем во взгляде, изучает и спрашивает:
— Как дела? Все окей?
— Да… а у тебя?
— У меня зе бест.
— Я обычно не порчу вечеринки, — говорю ему тихо. — Это все не специально…
Улыбнувшись уголком губ, он кладет на стойку предплечья.
— Да ладно. Не заморачивайся. Все же нормально закончилось. Да?
— Да… — прячу от него глаза. — Хочешь какой-то определенный шкафчик?
Наклонившись, достаю из-под стойки полотенце, но парень меня останавливает, говоря:
— Я не на тренировку.
— Нет?
Качнув головой, он секунду раздумывает, потом разминает шею и говорит:
— Завтра наверху диджейский фестиваль, там мой брат играет, кстати. Будет весело. Если есть желание, подгребай.
Сказав это, он кладет на стойку два флаера. На них штрих-коды, и я понимаю, что это билеты на концерт. Их два. В моей голове уже закручиваются вопросы, но, прежде чем формируются во что-то внятное, я поднимаю на парня удивленный взгляд.
— Возьми с собой кого-нибудь, — поясняет.
— Я… подумаю, спасибо.
Кивает.
Что это значит?! Черт…
— Ты тоже там будешь? — спрашиваю напряженно.
— Ага. Собираюсь.
— А кто еще?
— Да вся тусовка. Ну и еще человек сто примерно, — улыбается. — Ладно. Мне пора.
Оттолкнувшись от стойки, так же бодро испаряется, а я смотрю ему в спину круглыми глазами до тех пор, пока дверью не хлопает.
Голова Никиты вращается во все стороны, когда охрана концертной арены пропускает нас внутрь. В коридорах прохладно и гремят отзвуки музыки — дикий контраст с тем, что происходит на улице. Там все еще палит солнце и гудят машины. Мероприятие, на которое мы с братом притащились в такую даль, четырехчасовое, и длится уже больше часа.
Не знаю, что творю.
Может, мы зря сюда приехали, но есть возможность хотя бы весело провести время. Что-то подобное мы с Никитой посещаем впервые. По крайней мере, впервые посещаем что-то подобного размаха, ведь эта арена размером с небольшой стадион.
Билеты, которые нам достались, не на танцпол. Они в отдельную зону, где есть бар и места для отдыха. Я поняла это, когда вчиталась в скачущие перед глазами буквы.
Свой сектор мы находим быстро, здесь повсюду охрана, и заблудиться просто невозможно.
Когда толкаю безликую металлическую дверь, музыка и атмосфера обрушиваются со всех сторон. Мы тормозим и топчемся на месте у входа, пока по глазам режут лучи разноцветных прожекторов.
— Офиге-е-нно… — Никита стримит все на телефон: танцпол внизу, купол потолка, себя.
Схватив его за локоть, прошу:
— Не отходи от меня далеко.
— Ну чего ты начинаешь? — дуется. — Мне что, пять лет?
— Я не хочу тебя здесь потерять и потом искать до вечера.
— Ну на веревку меня привяжи, — отмахивается, направляясь к парапету, с которого вся арена как на ладони.
Выдохнув, я поправляю сумку. На мне платье до колена в мелкий цветочек и с «фонариками» на плечах, и после прогулки под палящим солнцем хлопок немного липнет к телу. Дуновение сквозняка, которое обдает колени, — блаженство.
— Юх-у-у! Я в Дубае!
Никита кривляется на камеру, а я осматриваюсь.
Прежде чем это сделать, мне приходится перевести дыхание. Мы добирались целую вечность, но все это не имеет значения, здесь слишком атмосферно, чтобы можно было думать о том, что осталось за дверью.
Нельзя сказать, что и до этого я думала много. Скорее… считала часы, потому что внутренний мандраж скрутил меня в бараний рог с тех пор, как Рафа вышел из дверей «Четырех сезонов».
Я переворошила свой шкаф, десять раз изменив выбор одежды. И пока мучилась, решая какой хочу быть — дерзкой, стильной или обычной, все возненавидела, ведь даже не знаю, увижу ли… Данила Милохина.
В этом секторе действительно есть бар, круглые столы с диванами, еще спуск на танцпол; у лестницы дежурит охранник.
Выверенные диджейские биты заставляют сердце стучать в том же ритме, оно разгоняется против воли, подогревая меня еще больше, а это лишнее! Я и так будто заведенная.
У меня в глазах рябит. Пестрит! Здесь полно людей, все столы заняты.
Мну пальцами свою сумочку.
В моей телефонной книжке есть номер Рафаэля, он позвонил в тот день, когда я заблудилась, и спросил, где я нахожусь. Я находилась в такси, которое везло меня домой, и Рафу этот ответ удовлетворил.
Выжатая, высушенная, как лимонная корка, я не нашла в себе ресурса узнать, откуда у него вообще мой номер, но после всего, что случилось в прошедшие недели, ничему не стала бы удивляться.
Достав телефон из сумки, зажимаю его в ладони и тяну. Тяну, тяну, тяну!
Было бы в разы проще, знай я, зачем сюда пришла.
Мучаюсь выбором минут десять. Стоя у парапета, смотрю вниз: там настоящий улей. Никита чешет затылок, тоже рассматривая толпу, мы здесь как два заблудившихся котенка.
Кровь приливает к щекам, когда все же снимаю с телефона блокировку и копаюсь в телефонной книжке.
— Давай спустимся, — канючит брат.
— Сейчас… — бормочу.
Закрыв глаза, прислушиваюсь к длинным гудкам в трубке, из-за шума вокруг вся на этих гудках концентрируюсь, а когда Рафа принимает звонок, слышу веселое:
— Привет, бандерлог. Я тебя вижу.
Развернувшись вокруг своей оси, кружу взглядом по забитым столикам, по танцующим фигурам. Бешено. Перескакивая с одного силуэта на другой вслед за лучом прожектора, который носится туда-сюда…
— А я тебя нет… — отвечаю.
Я счастлива, что шум вокруг не позволит парню услышать волнение, которым исковеркало мой голос!
Волнение…
— Стой на месте, — говорит и кладет трубку.
Я прилипаю к полу. Не убирая телефон в карман, сжимаю его в ладони, продолжая сканировать пространство.
На Рафе футболка с неоновым драконом, которая бросается в глаза раньше, чем я понимаю, кто ее обладатель. Появившись будто из воздуха, подходит к нам широкими шагами и, бросив взгляд на Никиту, переводит его на меня:
— Салют, — произносит с ухмылкой. — Малая.
Это обращение не самое приятное. На моем лице почти нет макияжа, только красная помада, но волосы я зачесала назад с мокрым эффектом, и этого достаточно, чтобы выглядеть на свои девятнадцать.
— Салют, — отзываюсь. — Это мой брат. Никита.
— Привет… — бубнит Ник.
Он смущается и прячет руки в карманы шорт, но, как только Рафаэль протягивает ему ладонь, с суетой отвечает на рукопожатие.
— Рафа, — представляется.
— Здрасьте. — Брат слегка вжимает голову в плечи — это его привычка.
— Вы похожи.
— Не то что бы… — посмеивается Никита.
— Давай за мной, — озвучив это «предложение», парень разворачивается и машет нам рукой.
Если бы я не хотела к нему присоединиться, не стала бы звонить, поэтому следую за ним без возражений.
Творящийся вокруг бедлам отвлекает, заставляет смотреть под ноги, оборачиваться, ища глазами брата, который послушно идет следом. Канаты внутри меня натягиваются лишь в тот момент, когда оказываемся перед столиком, потом обрываются, когда среди других лиц я вижу лицо Палача.
Не знаю, что способствует этому обрыву — то, что на диване рядом с ним сидит та самая блондинка, или то, что он резко поворачивает голову и смотрит с прожигающим меня насквозь удивлением.
Сначала на меня, потом его взгляд перепрыгивает на Рафу.
Колючий и сверлящий.
Если еще минуту назад я… гадала, предполагала, допускала, что он может быть в курсе моего появления, то теперь знаю, что нет! Меня здесь не ждали.
Все мои внутренности будто зажали в кулак.
Судя по всему, я наговорила ему достаточно, ведь уже через секунду созерцаю четкий профиль Дани, потому что он отворачивается, а голова блондинки опускается ему на плечо.
— Я тебя где-то видел, — объявляет парень в кепке козырьком назад.
Кошусь на него со страхом, что видеть меня он мог в качестве порнозвезды на фото, которые болтались в интернете, но с облегчением понимаю: он просто несет все, что приходит в голову. Уже в следующую секунду переключается на моего брата, сообщая:
— А тебя нет.
— Всем интересно было. Спасибо, Лёва, — раздается надо мной голос Рафы.
Над столом разносится дружный смех, к нему не присоединяются только два человека — Палач и приникшая к нему блондинка.
Я чувствую на себе ее взгляд. И ловлю его, когда поворачиваю голову. На лице блондинки насмешка. И враждебность, которую не маскирует даже эта снисходительная гримаса. Рука ложится Дане на бедро, а сам он… пьет из стакана воду, глядя в потолок.
Мне становится тесно в своей коже, она изнутри будто зудит — так мое нутро отзывается на эту картину. Зудом. Чертова музыка вокруг заставляет сердце плясать в такт битам. Сотрясает до самых пяток, и я вибрирую. Убеждаю себя в том, что это из-за музыки, а не из-за того, что Даня снова задевает меня взглядом
На плечи опускаются ладони Рафы. Вздрагиваю, а он подталкивает вперед, говоря:
— Садись. Коктейль хочешь?
Этот контакт для меня неожидан.
— Я… сама куплю… — Развернувшись, смотрю в его лицо.
Рафа улыбается с безобидным видом, убирает руки до того, как успеваю их стряхнуть, словно мысли мои прочитал.
С недавних пор я такая! Ершистая, когда дело касается чьих-то прикосновений. Я сторонюсь их, дистанцируюсь и знаю, что это пройдет. Когда-нибудь. Когда я позволю себе забыть, что значит быть беспомощной против грубой физической силы. Когда захочу забыть это, и стать такой, как раньше. Нормальной.
Опускаюсь на диван, Никита тут же садится рядом.
Пол под нами слегка трясет.
Бросив взгляд на Палача, вижу, что он рассматривает моего брата, потом проводит мысленную горизонтальную черту уже по моему лицу, в то время как я делю его пополам вертикальной.
На нем голубая тенниска и белые джинсовые шорты, на ногах — кеды, а блондинка одета в платье-мини с вырезом на животе. Она качает заброшенной на ногу ногой, полностью игнорируя нас с братом. Шепчет что-то Дане на ухо…
Разве у меня не должно быть иммунитета к подобным вещам?! Почему мне не наплевать?! Главным образом на то, что, пусть и на мгновение, рядом с Палачом я почувствовала себя особенной. Как никогда!
Отвернувшись, вперяю взгляд в татуированного здоровяка, гуру армрестлинга. Он тоже здесь, протягивает моему брату руку, говоря:
— Не бойся, не сломаю.
Снова хохот.
Брат тушуется. Подрывается с дивана и не очень уверенно пожимает ладонь в ответ.
— Никита… — бормочет под нос.
Ситуация напрягает меня тем, что, тряхнув руку брата пару раз, здоровяк не спешит ее отпускать. Почти открываю рот, чтобы прервать это чертово рукопожатие, но мне не приходится вмешиваться. Разжав пальцы, парень говорит:
— Тебе сколько?
— Пятнадцать, — накидывает Ник.
— Бухаешь?
— Эм… нет…
— Да я шучу, — веселится.
— Ага… — отзывается Никита.
Когда снова опускается на диван, глаза его бегают, и, помимо неуверенности, вижу в них горячий интерес ко всему происходящему, словно он на аттракцион попал.
Рафа шевелит воздух, проходя мимо и усаживаясь рядом. Его рука падает на спинку дивана у меня за спиной, нигде не касаясь.
Это отвлекает.
Меня отвлекает все: шум, освещение, смех.
Глядя на говорящие и улыбающиеся рты присутствующих, девушек и парней, я не вслушиваюсь в слова. Не слежу за беседой. Не поддерживаю веселье. Все мои усилия сконцентрированы на том, чтобы снова и снова не искать глазами Палача, присутствие которого ощущаю как сгусток гнетущей энергии, потому что каждый раз, когда он подает голос, на моих руках волоски встают дыбом.
И все же я смотрю на него. Не гордо, а с проклятой виной во взгляде. Даня же смотрит исподлобья. Стучит по бедру пальцами. Упирается локтями в колени и вскидывает голову, когда над столом появляется парень с расписанными руками и в ушанке. В такую жару это абсолютная дурь, но ему положено, он, кажется, диджей.
Пока здоровается со всеми, под напором своих колючих ощущений я подрываюсь с дивана и спрашиваю брата:
— Пить хочешь?
— Да…
— Схожу на бар, — говорю, выбираясь из-за стола.
Я задеваю его бедром. Стол шатается. Бросив «извините», опускаю лицо и уношусь подальше, рассчитывая воздуха глотнуть.
Мимо снуют люди, танцуют. У бара по лицу ударяет холодный воздух из кондиционера. Хватаю лежащую на стойке барную карту и пялюсь на нее бездумно.
Я извинюсь, а потом уйду.
Да! Так и сделаю.
Решение крепнет во мне, пока пытаюсь успокоить дыхание.
Я извинюсь, а потом спущусь вниз и буду танцевать. Прогоню из своей головы Палача и все, что с ним связано: мысли, чертов зуд под кожей! И больше не стану искать встречи. Никогда…
Он возникает рядом, заставляя внутренний голос заткнуться как по щелчку.
Кладет на стойку руку и смотрит сверху вниз, создавая ощущение, будто на меня вот-вот свалится гора.
В его зрачках пляшут лучи прожектора, и хоть понимаю, что это не молнии, в животе все равно завязывается узел.
Он здесь — и этого достаточно, чтобы я начала чувствовать себя особенной снова, даже несмотря на жесткость его взгляда. Я успела привыкнуть! К его близости тоже. И к тому, как сложно не смотреть ему в лицо, когда он рядом.
— Ты что тут делаешь? — спрашивает Даня.
Я напрягаюсь, а он ждет ответа, не спуская с меня глаз.
Меня не пугает его тон. Я… его больше не боюсь, но подбирать слова мучительно трудно, ведь я сама не знаю, чего хочу…
— Меня Рафа пригласил, — говорю. — Если я тебе мешаю, уйду.
— Чтобы мне мешать, посильнее надо отсвечивать, — сообщает.
Если это намек на то, что одного моего присприсутствия слишком мало для нарушения его спокойствия, то это задевает.
— Как? — спрашиваю. — Сплясать у тебя на коленях?
— А ты умеешь?
«Малая», — вспоминаю обращение Рафаэля.
Палач тоже меня ребенком считает? Все время это показывает. Словами, иронией!
Еще месяц назад, заговори он со мной в таком тоне, в своем обычном тоне, я бы сбежала от него подальше, а теперь голова некстати заполняется волнующими картинками, и это ответ на мой внутренний вопрос. Чего я хочу?! Сплясать на его чертовых коленях!
Узел в животе затягивается еще туже, когда отвечаю:
— Нет. Не умею. Ты в безопасности.
Крылья его носа вздрагивают, он шумно втягивает воздух.
— Просто мед в уши, — произносит.
Я опускаю взгляд на его подбородок. Стараюсь не касаться им губ, но выходит не очень. Тогда смотрю на его кадык, тихо говоря:
— Я хочу извиниться.
Не давая ему шанса обрушить на меня очередную порцию иронии, быстро продолжаю:
— Извини меня за то, что наговорила тогда. Я не то имела ввиду…
— Не то? — говорит со смешком. — Это шифр какой-то был?
Вскинув на него глаза, выпаливаю:
— Я поступила некрасиво. Я не думаю так на самом деле. Не думаю того, что сказала.
— А что ты думаешь?
Я лучше умру, чем озвучу ему все свои мысли. Из-за этого тяну с ответом, безжалостно кусая губу и подбирая слова. Каждое! Ведь если он будет вести себя как задница и дальше, боюсь наговорить ему еще больше, за что снова придется извиняться.
— Я очень благодарна. Извини. Извини и… забудь все, что я сказала. Мне напекло голову. И я… у меня мозги расплавились. На самом деле ты мне нравишься…
Сболтнув это, я покрываюсь краской.
Мне кажется, будто она поднимается по ногам вверх. Захватывает каждый сантиметр кожи. Плечи, шею, лицо…
Палач ни слова не произносит, но под его взглядом мне дышать трудно.
Отвернувшись к стойке, я хватаю барную карту и продолжаю увязать все больше:
— Если я могу что-то для тебя сделать, то сделаю. Ничего не изменилось. Я твоя должница. Хочешь коктейль? Я тебя угощу. Какой ты хочешь? Вот клубничный… — тычу пальцем в первую попавшуюся строчку. — Клубничный поцелуй… — дочитав, умолкаю и закрываю глаза, чувствуя себя полной идиоткой..