глава 14
Макарио Стенфорд Висконти
Заскрипев зубами, я стиснул в кулаке пачку сигарет. Подожённая сигарета была зажата между губ – я вдохнул дым и никотин нырнул в лёгкие. В горле приятно запершило и я тут же принял новую порцию.
Мне определено нужно было успокоится.
Ночная прохлада отрезвляла горячую голову. Множество звезд усыпали темно-синюю гладь неба – они освещали завывающий ветром двор. Кроны деревьев раскачивались, перешёптываясь между собой. У подножья гаража стоял припаркованный серенький пикап – рядом лежал кейс с инструментами. С высоты балкона я жадно сканировал каждую деталь повреждения и от этого, мрачнел все больше и больше. Лицо исказила гримаса.
Моя бедная ласточка...
Я захныкал от того, как ее потрепало.
Вообще-то можно было и бережно стрелять! Втянув свежий воздух, медленно выдохнул. По факту, если так прикинуть, в клане тысячи солдат – все они обучены лично Сальваторе и мной.
Сатаной и Дьяволом.
Не думаю, что братик заметит отсутствие двух назойливых заноз в заднице. Марко и Фаби – смертельный дует двух имбецилов. Я ухмыльнулся и покачал головой.
Чтоб их!
Сделав очередную затяжку, прикрыл налитые кровью веки. Но сердце не давало покоя.
Чёртовы нервотрёпы!
Сначала Сальваторе, потом Лили! Брат знал, что я ненавижу, когда мне указывают что делать, но все же поручил грязную работу.
— Я Капо, ты консельери, — я начал кривляться, огонек сигареты мелькал в темноте от движений рук, — И видит бог, что будет, если ты ослушаешься! — пародировал басистый голос братца и сплюнул желчь долбанного приказа, — Самовлюбленная, дотошная задница!
И что мне делать? Из убийцы превратиться в сопливую киску, влюбить ее в себя, а потом разбить сердце? Мама бы мной не гордилась. Безусловно, я не верил в любовь, а знал, что она существует. Тому доказательство Алессия и Лука и дюжина других семей, что гуляют в канун рождества, делая своих детей и себя счастливыми.
Но Лили...
Ощутив горечь во рту, я сглотнул и потер глаза. Она была той, кто могла принести смерти в наши жизни. Я напивался, трахался, потом снова напивался, не знал даже имени всех девушек, которые после жестокого секса нежались в шелковых простынях гостевой комнаты. Лили была другой. Абсолютно другой.
Стервозный характер и ядовитый язык! Почему так сложно вовремя заткнуться?
Хотя...
Я закусил губу, и снова закурил, пошло ухмыляясь.
Я бы мог и сам заткнуть ее сладкий ротик. И кроме этого, я хотел ее... любить? Но не мог себе этого позволить. Наши отношения за долго до нашего рождение были обречены – встреча в кровавом мире, угрозы, враньё, страх, смерть. Я мог позволить себе любить, если бы не все это дерьмо! Что я чувствовал к ней? Она меня бесила! Просто выводила из себя до нервного тика! До хруста в костях, до судорог в конечностях, до помутнения рассудка, до бешенного и больного стука сердца, о наличии которого я и не знал. До встречи с ней.
До первого взгляда на нее.
Держаться в дали от Лили было невозможно. Её запах, глаза, огненные волосы, полные розовые губы – мозги плавились и сердце поклонялось, ставило на колени перед грёбанной преисподней. Я... влюбился.
Да мать его, я втюрился! Окончательно и бесповоротно!
Я сумасшедший. Был есть и буду. Я любил разыгрывать спектакли, опускать пошлые шуточки и подначивать своего братца. Даже в критических ситуациях я оставался безбашенным актером в собственном театре. А сейчас, просто был пустой. В первый раз, мне не хотелось ни то ни другого.
Я не знал, что мне делать.
Последний раз сделал затяжку и шагнул внутрь дома. Кожа тот час же покрылась мурашками тепла. Канцелябры отбрасывали приглушённый желтоватый свет по коридору. Спустившись по лестнице, повернул на право и вкусовые рецепторы взвыли. Я шел на кухню, где меня ждала Габриэла. Мне не с кем было оставить Деймона, и пришлось просить ее помощи – Сальваторе не остановился на одном задании и дал ещё одно.
Мудак.
Оперевшись о косяк, сложил руки на груди и следил за суетившейся женщиной в платье темного бархата.
— Как ты? — Габриэла по матерински глянула на меня через плечо, продолжая мыть детские бутылочки.
Я поймал ее взгляд и ослепительно улыбнулся.
— Охранительно! — Габриэла закатила глаза, слышав мой нахальный голос, — Знаешь, второе задание было лучше предыдущего! Девочки, стриптиз, бикини...
Я поиграл тёмными бровями и женщина прыснула от смеха.
— Ты не меняешься! — она принялась протирать тарелки, теперь уже встречаясь со мной взглядом, многозначительно на что-то намекая, и мне это не нравилось, — Как дела с Сальваторе?
Ну вот! Пожалуйста.
Я поджал губы, не желая комментировать ничего. На кухне все ещё журчала вода. Кое-где на фартуке Габриэлы остались пятна от фруктовой пюре. Когда она улыбалась у глаз собирались морщинки, напоминая о её возрасте. Седина проглядывалась в прядях черных волос, собранных в низкий пучок.
Так странно.
Габриэла немолодела, но серые глаза оставались такими же, полными жизни и любви – даже сейчас она смотрела на меня с любовью, зная, что я натворил.
Я помню её ещё молодой девушкой в своем детстве, и это девушка, стала мне как мать.
И то, что она видела меня на сквозь, не всегда было хорошо.
— Наш Капо как всегда требует от всех то, что иной раз не под силу! — выплюнул я, распахнув холодильник под изумлённое лицо Габриелы, — Самовлюбленая задница, которая нихрена не задумывается о чувствах других людей!
О. Тортик. Шоколадный. Отлично.
Улыбаясь, как чеширский кот, подхватил клош с тортом, громко захлопнул холодильник и уселся за круглый стол из темного дерева.
— Что наш мальчик опять натворил? — Габриэла сложила тряпку в руках и присела рядом.
Слюнки собрались во рту. Запах шоколада приказал закатить глаза. Я чувствовал кровью, как зрачки расширились от удовольствия.
— Макарио!
Я переключил внимание на женщину, вспоминая о чем она спрашивала меня несколько минут назад. От напряжения нахмурил брови. Габриэла вздохнула и прикрыла рукой карие глаза, но я уловил намек на ее улыбку.
— А да, Сальваторе, — я взял большую вилку и зачерпнул солидный кусок торта, — братец, видимо совсем из ума выжил. Он приказал влюбить Лили в себя, чтобы выпытать все ее секрыты и возможно, если она несёт опасность, утилизировать...
Габриэла недовольно поджала губы и сжала край стола – ее косятшки пальцев побелели. Меня кинуло в пот от очередной хреновой реакции и я начал уплетать торт, даже не разжевывая его, а просто проглатывать кусок за куском. Думать о задании было проще, чем произнести в слух. Потому что только сейчас я осознал всю степень серьезности.
При других обстоятельствах, мне было бы насрать. Но загвоздка была в том, что я, мать его, втюрился!
— Макарио, остановись, — Габриэла мягко остановила мою руку с очередной порцией шоколада и я обнаружил, что съел практически половину – тяжело вздохнул и отложил прибор в сторону. Габриэла протянула мне салфетку, — Признаюсь честно, я не знаю что делать, Макарио. Сальваторе творит такое, что я действительно переживаю, есть ли у него сердце... — я сжал кулаки, мрачнее от этих слов, — У них с Авророй, все рушится. Мне казалось, что все получится, что мы победим его болезнь, мне казалось, что это девочка его спасение..., — слеза скатилась по щеке Габриэлы и голос дрогнул, — Алекситимия. Макарио, она убивает его, а он своими руками, тех, кто его любит!
Все внутри стянулось до микроскопических размеров. Злость и ненависть безысходности разлилась по венам, ударяя в виски. Я сжал голову, желая выпить что-нибудь покрепче, а потом перевернуться несколько раз в машине!
Алекситимия.
Диагноз, который поставили Сальваторе после того, как его сука мать, чуть не убила нас! Когда я вошёл в эту семью, это тварь ещё была женой Лазаро и собственно, матерью Сальваторе.
Но то что я видел...
Она избивала его, резала, пыталась сжечь в те моменты, когда Лазаро был в командировке. А Сальваторе все равно тянулся к ней. Даже после того, как Эллена чуть не убила его, он все равно пытался найти ее любовь к себе.
Она была сукой и я бы с удовольствием убил ее!
Маленький Сальваторе рисовал ей рисунки, делал поделки, готовил завтраки, ужины, обеды. Кто бы мог подумать, что мальчик, которого готовили стать убийцей, мальчик, которого готовили в посвящение, мальчик, которого учили жестокости, рисовал сердечки, цветочки, солнце для своей матери?
А теперь этот мальчик ничего не чувствует. Самое жесткое, что Сальваторе мой брат, я и все мы – его семья, которые готовы отдать жизнь за него, а он, даже не чувствует ничего ни к кому из нас.
Потому что не может. Не умеет
— .... Макарио, я обманываю эту девочку каждый день, что все наладится, хотя знаю, что мы уже все потеряли...
Габриэла не сдержалась и заплакала. Она закрыла красное лицо руками – но слезы просачивались сквозь ее бледные пальцы. Такие крупные и соленые слезы, которые сейчас, оставляли невыносимые шрамы на моем сердце. Мое лицо скиривила боль и грудь начало драть. Жжение выжигало все внутренности и что-то мокрое скапливалось в глазах. Грудная клетка опадала – я задыхался. Прижав кулак ко рту, схватил свободной рукой край стола. Будто искал то, что облегчит этот вихрь внутри.
— Он почувствует Габриэла, почувствует, — прошептал хрипло я и сжал морщинистую руку, — Прошло много лет, он обязательно будет чувствовать, Аврора, — я сглотнул. Ненавидел себя за ложь, — она вытащит его из этой тьмы. Она Ангел, и Сальваторе убьет, если на нее хотя бы посмотрят, он убьет за нее. И я... не думаю, что это из-за договоренности. Я думаю, это что-то большее...
Я не верил в свои слова. Я ненавидел свою ложь, в том, что Аврора моя сестра и я был вынужден обманывать женщину, которая стала для меня второй матерью. Я ненавидел себя за то, что во мне не было веры и за то, что я знал. Я убью Сальваторе, если он хоть пальцем тронет Аврору. И это, убивало меня. Но почему-то, я заглядывал в полные слез глаза Габриэла и искал поддержку, искал правоту своих слов.
— Макарио, я так счастлива, что мне пришлось воспитывать тебя, что именно ты стал мне сыном, — улыбка тронула губы Габриэлы – её мокрые глаза с материнской любовью смотрели на меня и моё сердце сжалось от тоски, — прости меня, если мои слова причиняют тебе боль, прости меня... Я не знаю, мальчик мой, что случилось когда ты был ребенком и почему ты попал к нам в семью, но я так счастлива. Считай меня эгоисткой, но я счастлива, что в этом жёстком и лишенным любви мире, твое сердце бьётся...
Больше не выдержав, я встал, присел на корточки и заключил Габриэлу в объятия.
— Все будет хорошо, слышишь Габриэла? — я сжал ее крепче, — Мы выбиримся из этой задницы, да? Мы всегда из нее выбирилась. Мы ведь так любим задницы, мы профессионалы в ней!
Габриэла рассмеялась сковзь слезы, медленно отстраняясь. Я протянул ей салфетку, улыбаясь так ярко, так нагло, что есть мочи.
— Ты всегда был нахалом! Всегда заставлял меня краснеть и гордиться за тебя одновременно!
Я запрокинул голову и хрипло рассмеялся.
— Признай, что даже этот чертов мир не может устоять передо мной! Я чертов, мать его, красавчик! — я театрально провел по отросшим волосам, изображая само бежество.
— Да ну тебя! — из глаз Габриэлы текли слезы теперь только от смеха, — и вообще, я не учила тебя таким словам! — пожурила меня женщина и ударила в грудь
Я ахнул и схватился за сердце.
— Как вы можете, сеньора! — медленно оседая на пол под смех Габриэлы, я задыхался, — Я не испил ещё всю кровь девственниц, чтобы умереть красавчиком! Как вы можете?
— Все! Все! Перестань, иначе я задохнусь от смеха!
Все ещё смеясь, я поднялся с пола и сел на место. Габриела глубоко вздохнула и прочистила горло, двигая ко мне торт. Я самодовольно улыбнулся и как только сладость оказалась внутри, застонал.
— М-м-м, Габриэла, это потрясающе! Это лучше чем Чертов оргазм! Я готов молиться на этот торт! — от того, как я говорил, Габриэла бледнела все больше и больше, — М! Кстати, в этот раз торт какой-то... другой, — я нахмурился и облизал вилку, — Ты не подумай, просто этот.... он просто радиоактивная бомба! Этот новенький рецепт определенно лучше всех!
Теперь женщина стала белой как лист бумаги. Я нахмурился так, что лоб заболел, но продолжал есть. Что это с ней? Обычно она таяла от моей похвалы.
— Габриэла, тебе не нравится, что я сказала слово оргазм? Ты из-за этого? Ты вероятно подумала, что я так обосрал твой торт? Ты же знаешь, я не подбираю слов и я...
— Этот торт приготовила Лили, Твоя пленница и ни в чем не повинное создание!
Мои глаза расширились. Я поперхнулся и начал кашлять так, что грудь заболела. Из глаз начали течь слезы, скулы свело. Габриэла быстро налила воды и подала мне. Жидкость коснулась горла и я наконец, задышал.
Лили?
Его приготовила Лили?!
— Какого черта? — сипло прошипел я и оттолкнул от себя гребанный клош – посуда громко зазавенела, — Нахрен ты молчала? Когда она успела? В этом торте может вообще быть яд, Габриэла!
— Прекрати и перестань кричать! — рявкнула Габриэла и меня затрясло, — Деймон спит! Вы там все сума посходили? Сначала я узнаю, о девушке! Следом мне отправляют Данте, Фаби, Марко на перевоспитание, потому что они стреляли по машине, где были беззащитные девушки и младенец! Потом, я узнаю, что ты взял Лили в плен и заставил выйти за тебя замуж, а сейчас ты забрал её ребенка и говоришь, что в этот торте яд, когда девочка пыталась просто отблагодарить тебя за то, что ты оставил ее в живых и не тронул ребенка?!
Кровь прилила к моей голове – по телу прошел разряд бешенства. Моего бешенства! Я сжал кулаки и поиграл скулами. Глаза застелила красная пелена и я сорвался с места, уходя, чтобы не наговорить лишнего. Гребанная Габриэла! Гребанная Лили! Гребанный торт! Ненавижу его!
— Ты же не сделаешь того, что просит Сальваторе, ведь да? Ты же не убьешь её сердце? — летит мне в спину.
Я напрягаюсь как камень и рвано дышу. В висках стучит, даже голова кружится.
— Я влюбился в нее, Габриэла. И Я разорву любого, кто тронет её. И это меня пугает. Потому что даже Сальваторе меня не остановит! Капо тем более...
С этими словами и вылетаю прочь, оставляя бледную и шокированную Габриэлу за спиной.
К черту! К чрету! К черту всё!
Я убью эту любовь.
Я спасу в этот раз семью!
Все что от нее осталось...
* * *
Я резко откинул одеяло и принял полу сидячее положение, прислонившись к изголовью кровати. Пот стекал с волос и заливал глаза, уши, попадал на голове тело – пульс громыхал с неимоверной силой громко до звонка в ушах. Я метался по всей кровати, взбивая под собой простынь и усердно массировал уставшие от бессонницы и крови глаза, пытаясь разглядеть хоть что-то перед собой.
Потянувшись за телефоном, который лежал на дубовой прикроватной тумбочке, со стоном судорожно испустил воздух и паника в груди начала отступать.
Пять утра.
За окном сумраки и только только начинало светать. Небо заволокло темными перьями громадных туч. И снова кошмар. Мама, отец, сестра и кровь.
Так много крови.
Оковы прошлого сдавливали душу в тиски. До сих пор, спустя столько лет, кошмар повторялся, но на этот раз в нем присутствовала Лили.
Мне нужно было проверить ее.
Не знаю, почему проснулся, не знаю почему бодр как никогда, не знаю почему мне так не спокойно.
Тяжесть тонкой нитью тянет меня. В глубине души, мне чего-то не хватало. Сердцу чего-то не хватало.
Не хватало спокойствия. Теперь почему-то за ее жизнь.
Опускаю ноги и касаюсь пола. Уже рефлекторно двигаюсь в темноте. От контакта с холодным паркетом ноги становятся ледяными. Я иду, но при этом, хочу повернуть назад, дать заднюю, но не получается. Сердце стучит, бьёт виски, голову – она кружится как долбанное колесо обозрения. Горло пересыхает. Я сглатываю и смело дёргаю ручку, но...
Закрыто. Мать его, я сам ее запер.
Бью себя по лбу и жмурюсь.
Я ублюдок! Конченный ублюдок!
Она нужна мне, нужна как вода в пустыне, как солнце растению, она нужна и меня ломает.
Мне нужно было знать, что с ней все в порядке.
Несусь дальше, как на автомате, словно запрограммированный робот. Я не мог найти свой пиджак сегодня, но сейчас четко помню где его оставил.
Комната Деймона. В детской. Мне нужно туда. Определенно туда.
С каждым шагом, с каждым приближением, моего внимания касается шепот. Едва различимый. Детская.
Мое сердце делает кульбит.
Я хватаю по пути книгу, вытаскивая от туда нож. За считаные секунды превращаюсь в без эмоционального убийцу, но руки и сердце трясутся в панике за маленькую жизнь, что было для меня чуждым. Продвигаюсь на несколько дюймов вперёд и голос становится чётче – конечности немеют.
— Мой сыночек, я тоже тебя люблю, — ребенок что-то промычал в ответ, — солнышко мое, я все сделаю ради тебя. Я заберу тебя, потерпи немного мой маленький.
Лили.
Ноги подкашиваются, но я держусь. Я расслабился от того, что Деймону ничего не угрожает, но вместе с этим, взбесился. Сердце закипело и через щель, я впился взглядом в рыжую макушку. Пот проступил на лбу – я сильнее ухватился за рукоять ножа, и тихо толкнул массивную дверь, которая отделяла запах детской присыпки и молока. Я двигался тихо, сжимая и разжимая холодный метал в своей руке. Девушка ничего не подозревала, её тонкая фигрура и такие же руки, крепко держали малыша.
Я резко, но так легко, делал шаги в сторону девушки. Словно хищник, смотрел исподлобья, восхищаясь своей добычей. Лёгкая дрож прошла по телу, когда я остановился у нее за спиной. Я склонил голову и втянул аромат волос Лили в свои лёгкие. Мои глаза закатились и меня разравало на части. Таких как она, больше не существовало.
Запах. Её запах. Запах ее души.
Я громко выдохнул и совершил фотальную ошибку. Все произошло за миллисекунды. Холодное дуло пистолета коснулось головы, горящие и расширые зрачки от ужаса и чего-то ещё впились в мои темные глаза.
— Если дернешся хоть на миллиметр, я вышибу тебе мозги, — прошипела Лили.
Такая воинственная и величественная, с ребенком на руках, она думала, что одолеет меня.
По сердцу пробежал ток, но лицо осталось не подвижным.
Я Макарио Стенфорд Висконти.
И никогда не фильтрую свой словесный понос – каждый день добавляется что-то новое. Я не забочусь о мелочах, убийствах, опасности, спуская все на самотёк, если повезёт, значит повезет, нет, так тоже хорошо. Какой смысл заранее переживать за свою жизнь и хоронить себя, если я знал, с чем связана моя профессия? Сдохну так сдохну, а нет, так нет.
В любом случае, даже Ад не устоит передо мной.
Я предпочитал быть живым – живая мимика, живые слова, жесты, я внешне светился от прелестей этой жизни, а внутри был уже давно мертв. Я мог перечеслять все свои дермовые качества до конца жизни, и сейчас, я бы рассмеялся Лили в лицо от ее фокусов.
Но я молчал.
Так тихо и холодно, я осознал – мое искалеченное сердце уже в её руках.