13
— Поздравляю. У вас шестая неделя, — голос врача прозвучал спокойно, будто говорил о погоде.
Слова эхом отразились от белых стен кабинета. Белизна была слишком ослепительной, воздух — слишком плотным, как будто всё в этом месте существовало, чтобы подавлять, стирать, обезличивать.
Чонгук оторвался от своих мыслей и медленно повернулся к Тэхёну. Его глаза вспыхнули — сначала удивлением, потом чем-то похожим на радость. Он даже выпрямился, будто в нём вдруг появился смысл.
— Ты слышал? — сказал он, приподнимая уголки губ. — Мы ждём ребёнка.
В его голосе было что-то живое, тёплое. Почти заботливое. Почти счастливое. Как будто это было началом чего-то светлого.
Но для Тэхёна это было концом.
Он смотрел на врача, но не слышал больше ни одного слова. Как будто всё смылось. Окружающий мир исчез в одночасье, оставив только звенящую тишину внутри.
Его губы приоткрылись, но воздух не шел в лёгкие. Он не мог дышать. Он не мог думать.
"Ребёнок?"
Нет. Нет. Нет.
Он не чувствовал радости. Не чувствовал ничего, кроме ужаса. Будто кто-то вырвал сердце из груди и сжал его в кулаке, хладнокровно, без сожаления. Он не знал, как, не знал — почему именно сейчас, но знал точно: это конец. Его тела. Его воли. Его надежды на побег. На спасение. На себя.
— Это... это же хорошо, — повторил Чонгук, мягче. Он взял Тэхёна за руку, но тот отдёрнул её, резко, будто обжёгся.
Чонгук нахмурился.
— Тэхён?
Но Тэхён уже поднялся. Его шаги были резкими, почти шаткими. Он вышел из кабинета, не дожидаясь ничего. Он больше не мог там находиться. Не мог дышать рядом с этим человеком. Не мог слышать его голос.
Он не плакал.
Слёзы были бы слишком живыми.
⸻
Теперь он сидел в палате. Холодная постель под ним, белые простыни, запах медикаментов и хлорки. Он сжал колени руками, уткнувшись в них лицом. Он не ел, не пил. Просто сидел. Часы шли. Всё было так же — стерильно, невыносимо.
Он ничего не чувствовал.
А потом дверь отворилась. Слабый свет пролился в комнату, и знакомый женский голос прозвучал мягко:
— Тэхён?
Это была она. Та, кто спасла его. Та, чьё лицо он не забыл с той ночи. Она подошла ближе, неслышно, присела рядом. Тихо, как мать, как тень.
— Ты слышал новость. Я знаю, тебе тяжело.
Он не ответил. Она смотрела на него и не ждала слов. Только взяла его ладонь в свои пальцы. Её кожа была тёплой.
— Ты не обязан радоваться, — сказала она почти шёпотом. — Никто не имеет права заставлять тебя чувствовать то, чего ты не чувствуешь.
Он дёрнулся.
Слова ударили в самое сердце.
Он зажмурился — и тогда потекли слёзы. Тихие, медленные, словно кровь. Он впервые позволил себе дрогнуть. Дышать. Разрушиться.
— Я не хочу... — прошептал он. — Я не хочу этого... Я не просил.
Она погладила его по волосам, легко. Без нажима. Почти по-доброму. И он не сопротивлялся. Просто рыдал — изнутри. Без звука.
⸻
Чуть позже, когда он немного пришёл в себя, врач покинула палату, оставив его одного. И он сразу услышал шаги. Глухие, тяжёлые. Шум голосов в коридоре. Знакомые.
— Он здесь? — голос отца. Грубый, бесчувственный.
— Мы не будем долго, — добавила мать.
Дверь открылась.
Их лица были как всегда. Отец — каменный. Мать — равнодушная. Они стояли напротив него, не садясь, будто он был грязью, которую они не хотели задеть.
— Беременность — это не оправдание для слабости, — начала мать. — Мы надеемся, ты, наконец, начнёшь вести себя, как подобает.
— У тебя есть обязанность, — прорычал отец. — Ты должен родить здорового наследника. Без истерик. Без жалоб.
Тэхён смотрел в стену. Не шевелился. Не моргал.
— Это твой шанс хоть как-то исправить то, что ты разрушил, — бросила мать. — Ты всегда был позором. Не стань ещё и обузой.
И с этими словами они вышли, оставив после себя только запах духов и холода.
⸻
Когда всё стихло, он медленно лёг на бок, обхватив живот руками.
Шесть недель. Слишком поздно, чтобы всё отменить. Слишком рано, чтобы надеяться.
Он чувствовал себя клеткой. Колбой. Тюрьмой для чего-то, что должно расти. Жизнь — в теле, которое уже умерло. Всё в нём кричало. Он не хотел. Не мог. Не должен был.
И всё же — внутри уже билось чужое сердце.
⸻